Палачи были удивлены таким с собой обращением, не подозревая об альтернативе. Впрочем, когда Михаширу пришла в голову мысль отрезать им языки… Любо-дорого было видеть, с какой готовностью заплечных дел мастера подставляли руки под веревки, как широко разевали свои пасти, помогая просунуть кляп поглубже. Михаширу редко когда доводилось видеть двух настолько счастливых людей. Он покачал головой. Возможно, все-таки стоило… Надежней как-никак… Впрочем, что сделано, то сделано. Хладнокровно перерезать глотки связанным людям — причем, не врагам, а товарищам по оружию, которые к тому же ни в чем не провинились… на такое у него не хватит сил.
Небо, все еще черное, как деготь на сквамандских крышах, озарилось тем почти неуловимым признаком приближающегося рассвета, который способны разглядеть только люди, привыкшие часто бдить ночью. Михашир кивнул в такт своим мыслям. Пора будить Рикатса.
Охраны у палатки не было — Михашир сам отпустил караульных спать, осознав, что это вписывается в непонятные ему пока планы командира. Караульные были изрядно удивлены, но радость быстро вытеснила удивление из их простых душ. Какой солдат не обрадуется внезапно свалившейся возможности лишний раз поспать.
Откинув полог, Михашир зашел внутрь и дал своим глазам время хоть немного привыкнуть к почти полному мраку. Скорее угадав, чем увидев свечной огарок, щелкнул огнивом. Второй раз, третий — руки подрагивали и искра никак не желала высекаться. Наконец огонек занялся и лениво отогнал темноту к дальним углам палатки. Медвежья шкура — постель Рикатса — была видна вполне отчетливо. По крайней мере, достаточно ясно, чтобы убедиться, что она пуста.
Михашир растерянно заозирался со свечой в руке — Рикатса в палатке не было. Голове Михашира, утомленной недосыпанием и пустившимися вдруг вскачь событиями, потребовалось какое-то время, чтобы найти объяснение отсутствию начальника. Но… объяснение само ввалилось в палатку. Совершенно бесшумно, чего трудно было ожидать от такой массивной туши.
— Ты… — начал Михашир, силясь собраться с мыслями.
— Я! — радостно подтвердил Рикатс, улыбаясь до ушей. — Ты предпочел бы увидеть на моем месте кого-то другого?
Михашир глубоко вздохнул и поставил свечку на землю. Старый друг становился для него все более и более непонятным. И это уже перестало раздражать.
— Ты же вроде спать хотел, — он выдавил из себя усмешку.
— Хотел?! — вскинулся Рикатс, закатив глаза и оскалившись. — Ты издеваешься надо мной, дружище? Да я и сейчас хочу спать так, что отдал бы левую руку за дюжину часов спокойного сна.
— Что ж мешает? — вяло спросил Михашир.
Рикатс опустился на постель и подпер голову рукой. Лицо его вдруг приняло серьезный вид. Губы плотно сжались, а глаза жестко выглянули из-под бровей.
— Да все очень просто, друг мой Михашир. За возможность понежиться на этой чудесной шкуре мне пришлось бы расстаться не с рукой… совсем не с рукой. А такую цену я заплатить не готов.
И снова Рикатс встряхнулся, словно сбросив с плеч что-то тяжелое — возможно, самый обыкновенный страх, присущий даже храбрейшим из смертных. Он подмигнул Михаширу, прищелкнув языком:
— Видишь ли, моя голова будет отвратительно смотреться отдельно от тела. К тому же в таком состоянии она не сможет спасти эту дурацкую армию.
Улыбнулся и Михашир:
— Совсем недавно ты называл ее великой.
— Да? — Рикатс пожал плечами. — Спросонья, наверное. Впрочем, одно другому не мешает. Великие армии иногда ведут себя по-дурацки, а дурацким армиям бывают по плечу великие свершения.
— Бессмертные боги, какую чушь ты несешь! — поморщился Михашир.
— Еще бы! А ты не поспи с мое… Еще немного, и я сяду писать трактат о сравнительной тяжести вещей и поступков…
— Чего?! — Михашир изумленно разинул рот. Может, его друг слишком долго не спал?..
— А, не бери в голову! — Рикатс потянулся и широко, но беззвучно зевнул. — Все, иди! Иди, иди, иди…
Свои слова он сопровождал энергичными движениями рук.
— Куда? — обалдело спросил Михашир, чувствуя, что задает глупый вопрос, но не зная на него правильного ответа.
Рикатс издал звериное рычание.
— Встряхнись, Михашир! Ты становишься просто невыносимо тупым. Это может погубить не только тебя, что, в общем, справедливо, но и меня — а это уже нечестно с твоей стороны. Иди куда хочешь… в смысле, в каком угодно направлении, до тех пор, пока не наткнешься на одного из генералов. Обменяйся с ним парой фраз, а потом сделай так, чтобы вы пришли сюда вместе.
— Зачем? — Михашир прикусил губу, но вопрос уже сорвался с языка.
Рикатс приподнялся на локтях и долго пристально смотрел другу в глаза. Но, либо он слишком устал, либо счел дальнейшие отповеди пустым сотрясением воздуха, поэтому просто отрывисто бросил:
— Чтобы разбудить меня, разумеется!
И снова повалился на шкуру.
На этот раз Михашир сумел сохранить молчание. В конце концов, беспросветным тупицей он не был.
Приказ Рикатса Михашир все-таки нарушил. Можно было бы сказать, что нарушил самую малость, но, будучи воином, он прекрасно понимал, что такой оборот не может относиться к приказам. И все же… Первым генералом, встреченным Михаширом, был Лоот, и скорпион, после секундного смятения, обменявшись с ним коротким приветствием, прошел дальше.
Многовековую, впитавшуюся в кровь ненависть к тельцам очень трудно вытеснить одной совместной кампанией. Михашир прилагал немалые усилия, чтобы его чувства не прорывались наружу, на лицо и особенно на язык… и порой завидовал простым солдатам, которых высокий ранг не заставлял быть столь щепетильными. Хотя сам рьяно пресекал многочисленные стычки, раздавая наказания и тельцам, и скорпионам в равных долях.
Так или иначе, Михашир не позволил бы себе поступить вопреки приказу, если бы, отвечая на короткий поклон Лоота, не углядел в паре дюжин шагов от себя длинный балахон, выделяющийся своей белизной даже в неверном свете луны. Спутать Зевуара, главу армии дев, с кем-либо еще было абсолютно невозможно. Одежду столь неудобного в походных условиях покроя носили все его подчиненные, но вопиюще непрактичным белым цветом отличалась только тога генерала. Михашир сильно подозревал, что в вопросе сохранения девственной (нечаянный каламбур!) чистоты тоги не обошлось без колдовства, но благоразумно не высказывал свои подозрения вслух.
Внутренне облегченно вздохнув, но ничем не выдав своего удовольствия внешне, он подошел к Зевуару.
Тот был высок ростом, статен и крепок, и никто не посмел бы упрекнуть его в недостатке мужества. Но подчиненная роль, которую играли мужчины в Земле дев, неизбежно накладывала свой отпечаток на характер Зевуара, чьи реплики на всех военных советах можно было пересчитать по пальцам одной руки. Даже армией дев формально руководил не он, а одна из ближайших родственниц Дочери Девы, которая благоразумно не пожелала присоединиться к своему войску в походе. Михашир слышал ее имя, но давно позабыл и не очень-то стремился вспомнить. Война — дело мужчин, и хорошо, что это понимали даже в чудной стране, где верховодят женщины.
— Доброе утро, почтенный Михашир, — Зевуар поздоровался первым, по обыкновению не подпуская в голос никаких эмоций.
— Доброе, почтенный Зевуар, — скорпион кивнул и тут же невесело усмехнулся. — Слова, пустые слова. Что доброго можно увидеть в этом утре?
Дева улыбнулся одними губами, скрестив обнаженные мускулистые руки на груди.
— Ночь была злая, с этим невозможно спорить, — сказал он. — Но утро только начинается, и в нем не случилось ничего плохого, несовместимого с добрым приветствием.
Теперь Михашир улыбнулся чуть шире. Такой подход его позабавил.
— Да, ты прав. Ничего плохого случиться просто не успело. Или все-таки случилось, но мы об этом пока еще не знаем.
Зевуар коротким цепким взглядом провел разведку на лице собеседника и тут же снова укрылся в своей раковине спокойного равнодушия.
— Довольно пессимистический взгляд на вещи, ты не находишь, почтенный Михашир?
Скорпион не очень естественно засмеялся.
— Может быть, может быть… Но мой пессимизм с лихвой компенсируется неуемным оптимизмом нашего великого полководца, несравненного Рикатса.
И снова — быстрое ощупывание глазами. Михашир вдруг подумал, что Зевуар вынужден жить так постоянно, общаясь с женщинами, вознесенными Девой на высокий пьедестал. Осторожно наблюдать, угадывать настроение, соотносить с ним свои слова и даже мысли… Чудовищно! И это вошло у него в кровь и плоть, по-другому он теперь просто не может.
— Прав ли я, — Зевуар тщательно подбирал слова, — сделав вывод, что ты сейчас не выразил искренне восхищение нашим командующим, а отнесся к нему с изрядной долей иронии?
В этих словах не было ни обвинения Михашира в отсутствии должного почтения к вышестоящему, ни одобрения или простой поддержки его позиции. Просто поддержание разговора, без обозначения своего отношения к его предмету.
Михашир немного постоял молча, склонив голову набок. Затем всем своим видом изобразил, будто ему только что пришла в голову забавная идея.
— Искреннее восхищение, говоришь? Пойдем!
Он, приобняв Зевуара за плечи, увлек его за собой, в сторону палатки Рикатса.
— Куда? — спросил все же глава дев, не пытаясь, впрочем, воспротивиться движению.
— Хочу зарядить тебя оптимизмом, — на ходу бросил Михашир. — Ты должен увидеть, как наш великий полководец готовится спасать армию.
Мысленно Михашир попросил у Рикатса прощение за свой гипертрофированный сарказм в отношении его персоны. Но… его раскаяние не было слишком глубокими и искренними. Будучи настоящим другом, Рикатс мог бы посвятить его в свои планы и рассказать о выводах, к которым пришел.
Рассвет тем временем уверенно входил в свои права. Раскрасил небо в белесые тона, небрежно мазнув багровым по верхушкам Восточных гор, утихомирил ночных птиц, чье зловещее уханье еще недавно раз за разом доносилось из недалекого леса.