Михишир по-хозяйски распахнул полог палатки перед Зевуаром, зашел вслед за ним. Свеча, которую Михашир, оказывается, забыл потушить, чадила, доживая последние минуты. Впрочем, при откинутом пологе в ней уже почти не было необходимости.
К некоторому удивлению Михашира Рикатс действительно дрых — едва ли так можно притворяться. Разметавшись по постели, приоткрыв рот и тихонько похрапывая, самозабвенно и безмятежно, сном младенца. Если, конечно, кто-то может представить себе младенца в семь пудов весом.
— Теперь ты видишь, что судьба армии в надежных руках? — Михашир обратился к Зевуару, подпустив в голос больше яда, чем хотелось бы ему самому.
Зевуар с ответом не спешил. Сначала какое-то время рассматривал спящего, потом скользнул взглядом по окончательно догоревшей свече и, наконец, остановил свое внимание на лице Михашира.
— Я вижу только, что почтенный Рикатс тоже человек. Человеку время от времени нужно спать, даже если он командует армией.
Фраза была ироничной по своей сути, но если Зевуар и иронизировал, этого нельзя было определить ни по голосу, ни по выражению лица.
Михашир нервно пожал плечами.
— В целом я с тобой согласен, конечно. Но согласись и ты, для сна нужно выбирать подобающее время. Злая ночь прошла, наступило утро, и чтобы оно для армии было хоть сколько-нибудь добрым, армии нужен командир. Желательно бодрствующий.
— Рикатс! — довольно громко позвал он.
Ответом был лишь короткий звучный всхрап. Тогда Михашир оставил попытки докричаться до друга и сразу же перешел к более действенным мерам, чувствительно потолкав спящего ногой. Это не моментально, но помогло. Рикатс сначала протяжно засопел, затем издал серию нечленораздельных, но явно неодобрительных звуков и наконец резко, рывком сел, при этом одним движением, даже не открывая глаз, так оттолкнув ногу Михашира, что тот с трудом удержал равновесие.
Веки Рикатс разлеплял медленно, поочередно, с такой гримасой, будто этот процесс доставлял ему невыносимые страдания. С недовольным видом оглядев обоих офицеров, он буркнул куда-то в дальний угол палатки:
— Что стряслось, Михашир?
— Стряслось? — Михашир хмыкнул. — Да в общем-то ничего. Но если утро не является для тебя достаточным основанием, чтобы встать с постели, следовало предупредить меня заранее.
Рикатс еще немного посопел, потряс головой и яростно потер ладонями щеки. Поднял глаза.
— Михашир, это меня только что грубо разбудили.
— А? — Михашир оказался сбит с толку таким поворотом разговора.
— Меня, а не тебя, — строго продолжил Рикатс. — Это я имею право быть желчным, угрюмым и раздражительным. А ты, со своей ясной головой, обязан являть образец жизнерадостности и доброго расположения духа.
Он с сомнением посмотрел на Михашира и чуть снизил планку своих требований:
— Ну, или по меньшей мере, спокойствия и уравновешенности. Обрати внимание на стоящего рядом с тобой почтенного Зевуара и возьми с него пример. Кстати, какого беса ты здесь делаешь, Зевуар?
Глава дев вопрос проигнорировал:
— Доброе утро, почтенный Рикатс.
— Доброе, — не стал спорить скорпион. — Так что, Михашир не смог разбудить меня в одиночку и сбегал за помощью?
Зевуар неспешно покачал головой, сохраняя абсолютно равнодушный вид:
— У меня создалось впечатление, что почтенному Михаширу понадобились не руки мои, а глаза.
Михашир не заметил ни малейшей тени, пробежавшей по лицу Рикатса, в своем же умении контролировать эмоции он не был так уверен. Слова Зевуара могли быть совершенно невинными… а могли и не быть. Себя Михашир чувствовал случайным зрителем, по недосмотру богов оказавшимся на сцене и вынужденном играть пьесу, со сценарием которой его никто не позаботился ознакомить.
А вот Рикатс — тот жил на сцене.
— Руки! — презрительно выплюнул он. — Этот сын осла и обезьяны перепутал руки с ногами, и если он думает, что я об этом забуду… Между прочим, Зевуар, твое присутствие кстати. Раз уж я проснулся, — злобный взгляд в сторону Михашира, — то руководству армии не помешает обсудить случившееся ночью и наши ближайшие планы. Я попрошу тебя, уважаемый, собрать всех генералов за столом.
Зевуар ни слова не говоря кивнул и направился к выходу. Он уже наполовину исчез за пологом, когда его окликнул Рикатс:
— Подожди! Я подумал… не стоит восседать за столом, за которым все равно нечего жрать. Пусть все соберутся возле пепелища. Это зрелище должно подстегнуть…
Рикатс не договорил и махнул рукой. Зевуар вышел. Выждав несколько мгновений, Рикатс поднялся на ноги, сгреб правой рукой стоящий в углу кувшин с пивом, поднес было ко рту, помедлил, сморщился и резким движением отшвырнул в сторону, разлив пиво по земле.
— Невезучий ты, Михашир, — вздохнул он.
— Почему? — Михашир за последнее время успел привыкнуть к обвинениям старого друга в разных провинностях, но новое его удивило.
— Да как тебе сказать… Мое распоряжение ты выполнил здорово, придраться не к чему. Но если бы боги отпустили на твою долю чуть больше удачливости, первым встреченным генералом был бы… не знаю, Кунапш или Лоот…
— Чем плох Зевуар? — Михашир почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок, и оттого голос его звучал чуть резче, чем следовало.
Рикатс положил другу руку на плечо.
— Плох? Да разве я говорю, что плох… — рассеянно сказал он. — Ладно, дружище, ерунда. Есть у Зевуара и несомненное достоинство — с нашей стороны, разумеется. Он никогда не рвется делиться своими соображениями с коллегами. Если, конечно, он будет твердо уверен…
На мгновение пальцы Рикатса глубоко впились под ключицу Михашира, но тут же расслабились и мягко — словно извиняясь — соскользнули с плеча.
— Теперь скажи мне, палачи живы?
Михашир твердо, не отводя глаз, выдержал взгляд Рикатса.
— Да, живы. Связаны и с кляпами во рту — но живы.
— Молодец! — неожиданно похвалил Рикатс. — Я не заострял на этом внимания, знал, что у тебя все равно не хватит духу…
— Рикатс! — Михашир повысил голос. — Нельзя же…
Теперь пришла очередь Рикатса прерывать собеседника:
— Конечно, нельзя! — он энергично кивнул. — Я же говорю: молодец. Пусть совершенно случайно, не по здравому измышлению, а из излишней мягкосердечности, но ты поступил совершенно правильно. Палачи нам пригодятся… В крайнем случае я обошелся бы без них, но так лучше… Так что иди, развязывай бедолаг и веди их туда же, на пепелище.
Михашир сделал шаг по направлению к выходу, но в нерешительности остановился.
— Мне… — он замялся, — поговорить с ними? По поводу того, что стоит говорить, а о чем умолчать?
Рикатс всплеснул руками — он казался искренне изумленным и даже возмущенным:
— Умолчать?! Скрыть что-либо от наших боевых товарищей? Да ты в своем уме?! — голос его гремел. — Иди! Иди, и чтобы я никогда больше не слышал от тебя таких предложений!
Явственно понимая, что он вообще ничего не понимает, Михашир покинул палатку.
При свете зарождающегося дня картина пепелища выглядела еще более мрачно, чем при неверном свете луны. Покрывало темноты, накинутое на сгоревший обоз, прятало от взгляда тоскливые подробности, которые, конечно, и так были понятны каждому, но одно дело понимать, другое — видеть собственными глазами.
Контуры сгоревших телег кое-где прорисовывались черными силуэтами под слоем серого пепла. Но продовольствие выгорело начисто, и это заставляло задуматься о массивности бушевавшего недавно пламени. Вероятно, этим и занимались люди, стоявшие рядом. Несколько часов назад слишком свежий след случившейся трагедии заслонил собой все и вся, но сейчас каждый задавал себе вопрос: что же смогло вызвать такое всепоглощающее пламя? Даже если одновременно поднести горящие факелы к каждой телеге (а даже это представить себе было невозможно — при наличии-то охраны), то должно остаться достаточно времени чтобы если не потушить огонь, то хотя бы спасти часть продовольствия.
Одиннадцать генералов молча стояли, все глубже и глубже погружаясь в мрачное недоумение. За этим занятием их и застал подошедший Рикатс. Скорпион позевывал, почесывал объемистое пузо, и его благодушный вид остро контрастировал с настроением собравшейся компании.
— Приветствую вас, достойнейшие! — Рикатс поднял руку и неспешно обвел всех взглядом.
После нескольких секунд тишины, ответить решил Бадшос, недобро выглядывая из-под густых бровей.
— Здравствуй, Рикатс. Ты удивительно весел.
Рикатс энергично помотал головой, словно отводя незаслуженный комплимент.
— Не весел, Бадшос, вовсе не весел. Всего лишь бодр. И бодрость эта есть следствие доброго долгожданного сна. Если бы вы знали, уважаемые, как сладко я спал!
Лимиаф, стоящий чуть в стороне с отсутствующим выражением лица, негромко откашлялся.
— Я надеюсь, почтенный Рикатс, ты не будешь знакомить нас с подробностями посетивших тебя сновидений?
Рикатс, не глядя на говорившего, преувеличенно тяжело вздохнул.
— Злые вы все-таки… Совершенно не умеете порадоваться за ближнего. Ну, бес с вами, перейдем к делу. Вижу, вы впечатлены масштабами ночного костерка? Гадаете, как такое могло получиться? Вот этим я и отличаюсь от всех вас — я думал об этом еще ночью… Поэтому и заслужил свой сон.
Поистине, Рикатс обладал природным даром настраивать людей против себя — или выработал это умение с годами.
— Не соизволишь ли ты поделиться с нами своими блестящими выводами, о Рикатс? — в ядовитом сарказме Бадшоса можно было услышать не только раздражение, но и угрозу.
Прежде чем ответить, Рикатс долго смотрел в глаза Бадшосу. Смотрел без злости, без вызова, с какой-то добродушной снисходительностью.
— Позже — с удовольствием, — наконец сказал он. — Но пока не лучше ли будет послушать очевидцев… ну, то есть почти очевидцев?
Рикатс несколько картинным жестом указал на подходящую к месту сбора троицу. Перед Михаширом, идущим с отстраненным видом, двигались среднего роста толстяк с татуировкой тельца на лбу и рак — жилистый чуть сутулый старик. Черепа обоих палачей были по традиции гладко выбриты.