— Говорите, достойные, — сказал Рикатс вновь прибывшим. — Рассказываете все, что смогли узнать от нерадивых стражей обоза, не упуская и не утаивая ни малейшей детали.
Палачи переглянулись и телец кивнул раку, отдавая дань его возрасту и предоставляя право говорить.
— Прежде всего, — начал говорить старик неожиданно крепким, совсем не старческим голосом, — хочу уверить присутствующих, что наши подопечные рассказали все, что знали, и рассказали чистую правду.
Он обвел взглядом слушателей, и во взгляде была и гордость за свою профессию, и готовая вырваться наружу ярость в адрес того, кто посмел бы усомниться в его искусстве. Никто не посмел, и палач продолжил, говоря неторопливо, но быстро, без пауз, словно опасаясь быть прерванным:
— Обоз был сожжен небесным огнем. Огненный дождь пролился с неба, и был он совсем непродолжительным — всего несколько мгновений, но очень густым. Тысячи языков пламени родились в небе и упали на обоз. Только на обоз, всего лишь несколько огней подожгли траву в непосредственной близости, а деревья, стоящие всего в дюжине шагов, не пострадали… ну, это вы и сами видите.
Старик постоял еще немного, склонив голову чуть набок, словно раздумывая, все ли он сказал, затем пожал плечами и сделал едва заметный шаг назад, бросив вопросительный взгляд на своего коллегу. Телец только пожал толстыми плечами и коротко кивнул.
Ответом на речь палача была гробовая тишина. Не было ни глупых никчемных вопросов насчет того, уверен ли старик в своих словах, ни пустых стенаний, ни излишних обращений к Двенадцати богам. Никто не счел нужным произносить вслух то, что и так было ясно без слов: сами бессмертные боги недвусмысленно высказали свое отношение к их армии, по непонятной причине — а всегда ли смертные способны постичь волю богов? — они на стороне разбойника Глаза. Эта тишина, а вовсе не ночной пожар стала погребальным костром армии…
А потом заговорил Рикатс. И слова его потрясали своей неуместностью.
— Эх, достойнейшие, если б вы знали, как трудно руководить этой армией! Нет, стоит ли говорить, армией всегда управлять трудно, но этой! Собранной из двенадцати Земель! Командир ведь он что? Он должен возможности каждого своего отряда, да что там — каждого солдата знать. А я? Знал ли я в самом начале, на что способен близнец, водолей или рак? Поневоле пришлось вникнуть…
Он осмотрелся вокруг, словно ожидая поддержки, но все — включая палачей и Михашира — смотрели на него с недоумением. Однако это Рикатса не остановило.
— Вот рак… Скажи, почтенный Бадшос, правда ли, что лучшие мечники-раки способны вести поединок с завязанными глазами?
Рикатс посмотрел на главу раков почти заискивающе, и лицо того чуть разгладилось.
— Да, действительно, наши мастера обучены этому искусству…
— Невероятно! — перебил его Рикатс, потрясая руками. — На мечах — с завязанными глазами! А девы? Все мы знаем, что девы ловко обращаются с пращами. Но я вот узнал — не так ли, уважаемый Зевуар, — что они способны попасть человеку в голову с расстояния в дюжину дюжин шагов!
Зевуар чуть заметно улыбнулся:
— Это не предел, почтенный Рикатс. Для настоящих мастеров не проблема и вдвое большая дистанция.
Рикатс схватился за голову:
— Вдвое!.. Представить себе не могу. Что праща? Полоска кожи. Дайте мне ее — я в лучшем случае сумею не размозжить голову самому себе. Две дюжины дюжин… Теперь возьмем, к примеру, стрельцов. Они стреляют потрясающе точно… и быстро! Скажи, почтенный Лимиаф, сколько стрел успеет выпустить твой боец за то время, которое одна стрела находится в воздухе?
Лимиаф раздраженно поморщился.
— К чему это, Рикатс? — резко спросил он. — Позволь тебе напомнить, что в армии Глаза такие же раки, девы и стрельцы. Кроме того, боги ясно выразили свою волю…
— Ответь на вопрос, пожалуйста! — внезапно прорезавшийся в голосе металл превратил просьбу в приказ.
— Пять… или шесть, — с неохотой ответил Лимиаф.
— Потрясающе! — восхитился Рикатс. — Это же семь стрел в воздухе одновременно — всего от одного лучника. Представьте себе, какой дождь из стрел может устроить три… а лучше, шесть дюжин стрельцов?
Покачивая головой и что-то бормоча себе под нос, Рикатс подошел к остаткам обоза вплотную. Никто не пытался его прервать или что-то сказать — он завладел вниманием присутствующих целиком.
— А еще здорово, что среди нас есть водолеи. Ты прости, Эжхад, комплименты воинскому искусству твоих подчиненных я озвучу позже… Сейчас я о другом. Каждый из нас предпочтет воде вино или пиво, а водолеи пьют только воду, и запас воды всегда есть в нашем обозе. Но если сосуды с вином и пивом всегда плотно закрыты, кувшины с водой стоят открытыми… Воля богов, вы говорите? Конечно, на все воля богов, — Рикатс коснулся ладонью скорпиона на лбу. — Но не решил ли кто-то взять роль богов на себя?
У многих присутствующих зашевелились волосы на голове от таких слов. А Рикатс, внимательно разглядывающий уцелевшие глиняные кувшины, о которых только что говорил, вдруг с радостным видом подскочил к одному из них.
— Нам повезло, друзья! Нам очень повезло! А это везение — вот истинная воля богов, если хотите! — запустив руку в кувшин, он вытащил оттуда что-то и торжественно понес к вытянувшим шеи зрителям.
Еще не понимая, что все это значит, они увидели изрядно обгорелую стрелу со странным утолщением у острия.
— Да, друзья, стрела! Пропитайте тряпку маслом, подожгите… и вот вам отменный огненный дождь!
Двигался Рикатс невероятно быстро. Никто так и не успел разглядеть, как он оказался за спиной Лимиафа, держа обнаженный кинжал возле его горла.
— Клянусь, Лимиаф, если ты расскажешь все, что знаешь, я сохраню тебе жизнь!
Глава тринадцатая
Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Первый день Арисской ярмарки.
Проснувшись рано утром, Сардар обнаружил стоящую вплотную к клетке корзинку с овощами. Судя по отсутствию вони, овощи были свежие, и даже в тусклом свете факелов выглядели вполне аппетитно.
«Я еще сплю», — подумал Сардар и снова закрыл глаза.
— Сегодня первый день Хлебной ярмарки, отродья! — резкий каркающий голос главного надсмотрщика заставил его вскочить. Надсмотрщик вышел на середину грота с пятью или шестью подчиненными. Все были в новенькой одежде, начищенные бронзовые нагрудники сверкали как шлюхины наряды.
Халкын, так звали этого ублюдка. «Я ненавижу две вещи», — говаривал он. — «Ненавижу арестантов, и ненавижу лежащих арестантов». Слово «лежащий» трактовалось крайне широко, а ненависть Халкына была немудрящей и действенной, как палка: за малейшее нарушение провинившийся получал десять плетей «от лучшего заплечных дел мастера всех Двенадцати земель». Именно так господин старший надсмотрщик предпочитал себя именовать. Вот почему его карканье поднимало на ноги даже умирающих.
— Так вот, — продолжал Халкын. — Согласно обычаю, который я, будь моя воля, давно бы отменил, город жалует вам, скоты, долю от жертвенных овощей! Жрите, и восхваляйте Тельца Милостивого, не обделяющего вниманием даже такой человеческий мусор, как вы. И еще одна приятная новость. Сегодня в честь открытия ярмарки работа отменяется. Радуйтесь, обезьяны!
Последняя фраза была отнюдь не риторической, арестанты поспешили выполнить приказ, и под сводами грота несколько раз взметнулось нестройное: «Слава Тельцу!».
Когда надсмотрщики удалились, в гроте повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом корзин, чавканьем, да глухим шумом потасовок, вспыхивавших из-за особо лакомых кусков.
Сардар ел вместе со всеми, и никогда еще овощи не казались ему такими вкусными!
— Репа слаще меда, а, малец? — донесся из соседней клетки голос Хромца.
Сардар бросил на него удивленный взгляд. Бесноватый старикан стоял во весь рост, навалившись на прутья и просунув руки сквозь решетку. Он сжимал в кулаке крупную полусъеденную репу и, стараясь отставить ее как можно дальше от глаз и откинув голову назад, внимательнейшим образом изучал этот «дар Тельца». Лицо его было совершенно осмысленно, за все время пребывания здесь Сардар еще ни разу не видел старика таким.
«Глядите-ка», — подумал юноша. — «Даже наш юродивый пришел в себя. Что делает с человеком еда!» Вслух же он не сказал ничего, лишь пожал плечами, рот его был набит ароматной свекольной мякотью.
— Огромная репа, — продолжал Хромец. — В этом году нам повезло. Как думаешь?
Сардар снова не мог ответить.
— А повезет еще больше… — старикан вонзил в репу на удивление здоровые зубы.
— Поихот ехо бохе, — заговорил он с набитым ртом. — Охен поихот. Хэто я тефе хаваху.
Сардар проглотил наконец свеклу и решил поддержать разговор:
— В чем же нам повезет? Еще и мясо принесут?
— Нэ. Махо не пхынехут, — ответил Хромец, сглатывая. — Но мы можем его добыть…
Последнюю фразу он произнес заговорщицким шепотом.
— Добыть?.. — хмыкнул Сардар. — Я уж подумал, что у тебя в голове прояснилось. А у тебя просто новый заскок.
— Наглый щенок! — прошипел Хромец. — Между прочим, это из-за тебя я двинулся умом!
— Из-за меня? — Сардар едва не поперхнулся куском моркови. — Что ты мелешь!
— Из-за тебя, мерзавец, из-за тебя! — голос старика наполнился ядом. — Из-за тебя, будь ты проклят!
Отвернувшись, он с хрустом вонзил зубы в бок большой зеленой редьки, и принялся жевать, громко чавкая.
— Что же я такого натворил? — бросил ему в спину Сардар. — Ты что, не видел раньше водолеев?
— А то, сучонок, что ты занял мою клетку, — тявкнул, перестав жевать, Хромец. — Это была моя клетка, клетка для несчастного больного старика, которого обижают молодые бугаи вроде тебя. Но в один проклятый день я вернулся с работы, а в моей клетке — ты, жидкое отродье!
— А иди ты… — Сардар отодвинулся к другому краю клетки и вернулся к еде. Овощи заканчивались до обидного быстро.
— Нет, стой! — взмолился Хромец. — Проклятый тупоголовый… Ох, прости меня… Послушай, я не хотел тебя обижать. Я хотел…