Званцо кивнул. К неудовольствию и беспокойству Кинжала, он не выглядел ни испуганным, ни даже хоть как-то расстроенным.
— Да, атаман. Командуешь только ты. Я понял свою ошибку и больше не повторю ее.
Это остудило Глаза. Он еще сквозь зубы пробормотал какие-то ругательства в адрес Званцо, потом неприязненно глянул в сторону Нерожденных и махнул рукой скорпионам:
— Вы двое, за нами. Если вам не понравится поведение этого человека, убейте его.
Кинжал поперхнулся.
— Заешь, Глаз… При всем моем уважении, я бы попросил тебя как-то почетче формулировать…
— Не переживай, — Глаз пожал плечами. — Они меня правильно поняли.
Кинжалу оставалось только изо всех сил на это надеяться. Поначалу он пожалел, что с ними пошли именно скорпионы, а не Нерожденные, но потом, взглянув на спокойное лицо Званцо, понял все и решил, что выпавший вариант даже лучше…
Мекит, словно желая достичь максимального эффекта, предложил Глазу самому выбрать пост, который он, Мекит, берется обставить. Единственным условием он положил нахождение поста в лесу, а не посреди чистого поля.
Глаз пожал плечами, подумал недолго и двинулся в западном направлении, в сторону границы. От горной гряды лагерь отделял достаточно широкая проплешина степи и, напротив, узкая полоска леса. В этот лес они и направились, Глаз впереди, Кинжал рядом, отставая на полшага, а два скорпиона замыкали шествие, своими секирами разрушая идиллический облик собравшейся на пикник компании приятелей.
Кинжал нервничал. Впрочем, делал он это почти умышленно, у него вошло в привычку нервничать до начала дела и полностью отбрасывать даже намек на волнение, когда наступала пора действовать. После завершения же работы можно было снова отдаться во власть переживаний — уже задним числом, и переживания эти приятно пощипывали душу.
Лагерь миновали и начали углубляться в лес, причем здесь уже Кинжал возглавил процессию. Лес не был слишком густым, и света луны вполне хватало, чтобы не только различать очертания деревьев, но и не терять друг друга из виду. Шел Кинжал аккуратно, не позволяя хрупким обломкам веток попадаться под ноги, а раздвигаемой им листве шуметь громче своего обычного шелеста на ветру. Делал он это совершенно автоматически, не задумываясь над смыслом и значением своих действий — подходить вплотную к посту в любом случае не входило в его планы. Посты эти, следуя самой элементарной логике, должны были располагаться поблизости от дальнего края леса, чтобы дозорные имели возможность наблюдать за прилегающей к лесу степью, сами оставаясь для приближающегося чужака невидимыми. Кинжал с ведомой им компанией по его расчетам подошли к середине полоски леса… Значит, настало время действовать.
Он остановился так резко и внезапно, что идущий за ним Глаз просто налетел на него. Но Кинжал не предоставил ему возможности выразить свое неудовольствие, развернувшись и картинно уперев руки в боки, он заявил тоном, который, казалось, не терпел возражений:
— Вот что я тебе скажу, атаман, или мы забываем о нашем намерении повеселиться и возвращаемся в лагерь, или дальше мы идем с тобой вдвоем.
Глаз, слегка оторопев от такого натиска, сделал шаг назад.
— Чего? — этим коротким емким словом он не только выразил все свои эмоции по поводу такого крутого поворота, но и потребовал разъяснить причины оного. Что там говорить, если изыскивать плюсы в риторике Глаза, то в первую очередь на ум приходит лаконичность.
— А того! — в тон ему ответил Кинжал, но все же вынужден был пуститься в подробные разъяснения. — Пробираясь этим утром в твой лагерь, я успел убедиться, что, по неизвестным мне причинам, ты предпочитаешь отряжать в дозоры исключительно тугоухих солдат. Но, клянусь Жалом, даже глухой услышит, как продирается сквозь чащу это стадо носорогов!
— Стадо носорогов? — переспросил Глаз, для которого тирада Кинжала была немного слишком витиеватой.
Мекит развернул атамана вокруг себя и широким жестом указал на охрану.
— Я имею в виду этих достойных воинов. Не знаю, многими ли талантами они обладают, но один я назову сходу: за все время нашего продвижения по лесу они не упустили ни единой возможности как следует пошуметь!
Глаз задумчиво почесал затылок.
— Ну… Я попрошу их идти потише.
Кинжал озарил свое лицо грустной улыбкой.
— Эх, атаман!.. Это все равно, что попросить солнце перестать светить, реку — перестать течь, а женщину — перестать сплетничать. Ты можешь приказать своим воинам умереть на месте, я не удивлюсь, если они выполнят приказ. Но идти потише — это просто выше их сил. Вот ты, ты, атаман, меня удивляешь — ты двигаешься бесшумно, как тень. Мне иногда приходится оборачиваться, чтобы убедиться, что ты все еще идешь за мной.
Мекит беззастенчиво врал. Лесть была грубой, откровенной и неприкрытой. То есть, именно такой, которую мужчина чаще всего склонен принимать за чистую правду. Встречаются, конечно, подозрительные типы — их подобными песнями не проймешь… но в Глазе Кинжал не сомневался. И, разумеется, не ошибся. Глаз горделиво усмехнулся, приосанился и окинул снисходительным взглядом охранников.
— Понимаю, что ты хочешь сказать, Кинжал… Но и ты меня пойми. Дело вовсе не в трусости… хотя мне плевать, что ты подумаешь. Просто я брал с собой этих парней не для того, чтобы оставить их на полпути. Мы пойдем все вместе.
Сказано это было абсолютно непреклонным тоном. Это могло бы расстроить Мекита… не предвидь он такой расклад с самого начала. В общем-то, будь Глаз более покладист, и этот ход событий устроил бы молодого вора, но так, пожалуй, даже лучше. Кинжал всегда считал, что врага лучше иметь перед глазами, нежели за спиной.
Он в притворном возмущении развел руками и с видимым недовольством проворчал:
— Ладно… Но тогда… Тогда мне понадобится что-нибудь тяжелое.
При этом Кинжал опустился на корточки и начал шарить руками по пожухшей траве. Он рассчитывал найти подходящий крепкий сук, но судьба была к нему благосклонно и приготовила роскошный подарок в виде увесистого плоского булыжника, очень удобно легшего в ладонь.
— Тяжелое? Зачем? — изумился Глаз.
— А вот зачем…
Мекит неспешно поднялся, взвесил камень на руке и вдруг резко без замаха огрел атамана чуть повыше виска. Тот сразу обмяк и повалился в объятия Мекита. Мекит одним быстрым движением вытащил свой кинжал из-за пояса Глаза и, продолжая поддерживать тело атамана под мышки, крикнул охранникам:
— Сюда, скорее!
Кинжал не раз и не два задавался вопросом, отчего боги наделили людей в большинстве своем такой непроходимой тупостью. Или — иногда он пытался быть великодушным — дело все-таки не в тупости, а в замедленной реакции? Так или иначе, и в этот раз тело сработало быстрее мозгов. Охранники, стоящие в трех шагах от Мекита и Глаза, повинуясь нелепой команде того, кто только что вырубил их атамана, два из этих трех шагов проделали. И только один страж успел перехватить секиру в боевое положение.
Кинжал решил, что это достойно небольшого поощрения, и его железный тезка со свистом разрезал воздух, совсем чуть-чуть, самым краешком задев горло более сообразительного воина. И тот увидел Двенадцать Теней чуть раньше своего напарника.
В сторону второго охранника Мекит толкнул Глаза, толкнул сразу же, не успела еще хлынуть кровь из перерезанной яремной вены первого. Но это было даже излишне: горе вояка, отбросив секиру, которая в данной ситуации могла бы успешно поспорить с кинжалом, тянулся к поясу с метательными ножами, которые могли бы стать очень эффективными двумя секундами ранее. Разумеется, у него не было ни малейшего шанса успеть — Мекит прирезал его с оттенком отвращения.
Присев, он спрятал кинжал в правый рукав — на душе стало тепло и радостно, когда верный спутник занял свое законное место. Сняв с первого охранника пояс с ножами — Мекит верил, что у него они могут быть чуть получше, чем у товарища — он положил ладонь на горло Глаза, нащупывая пульс. Жив. Кинжал мысленно похвалил себя за расчетливый удар и, не распрямляясь, юркнул в сторону за ближайшие деревья.
Ждать пришлось недолго. Сначала Мекит услышал треск, затем увидел среди деревьев два силуэта, спешащих к месту событий. Кинжал позволил себе усмехнуться. Сколь бы презрительно ни относился он к стражникам, сейчас он благодарил богов, что эта парочка, конечно же отряженная Званцо вслед за скорпионами, стражниками не была. Дело тут не в таланте, не в способностях и не в сообразительности. Выучка, ничего больше. Никогда бы работники Стражи не поступили бы так неразумно. В крайнем случае пойти на разведку мог один, а второй наблюдал бы с безопасного расстояния.
Эти же Нерожденные, движимые не рассудком, а чем-то вроде животного инстинкта, спешили увидеть все своими глазами. Кинжал милостиво позволил им это, прежде чем один за другим четыре метательных ножа проделали свой короткий путь. По два на каждого — Кинжал не желал рисковать.
Подойдя к Глазу, Кинжал первым делом убедился, что тот пока не спешит приходить в себя. Как раз сейчас не было бы ничего проще расправиться с атаманом окончательно. Но… Кто знает, что за тайна хранится в шатре Глаза, и не сможет ли этим воспользоваться Званцо. Мекиту бы очень этого не хотелось.
С тоской посмотрев на бритый череп Глаза — ну, что за каприз, как палач, честное слово, Мекит достал свой кинжал, мысленно попросил у него прощения за столь недостойное использование и принялся аккуратно соскабливать волосы с собственной головы.
Через несколько минут Мекит, одетый в одежды атамана и с его повязкой на глазу, смотрел на небо из-за ближайших к лагерю деревьев. Он был бы очень рад доброй грозовой туче, но… как говорил один его товарищ по ремеслу, жри, что дают. Небольшое облако тоже неплохо. Кинжал дождался, когда оно поглотило луну, превратив яркий желтый шар в блеклое размытое пятно, и решительно вошел в лагерь.
Походку, осанку и всю манеру движений атамана он копировал идеально. Ростом он малость уступал Глазу, но это не вызывало у него опасений. Люди видят то, что хотят видеть. Костров в лагере было уже значительно меньше, и Мекит выбирал маршрут к шатру подальше от них. Впрочем, кто из солдат захочет лезть на глаза… то есть, на глаз генералу?