— У каждого из этой пятерки по отдельности и у всех вместе во время пути было предостаточно возможностей покинуть этот мир. Но они ими не воспользовались и, в конце концов, в полном составе добрались-таки до Зеркала.
— Подожди! — Фрам возмущенно вскинул руки кверху. — Вот так просто и дошли?
— Просто?! — фыркнул Рикатс. — Я ведь сказал, что совсем не просто. Трудно было. Но добрались.
Горелый извлек из своего горла неясный звук, больше всего напоминавший рычание.
— Я не это имел в виду, Рикатс! И растопчи меня Овен, если ты не понял, что я хотел сказать. Ты обещал рассказывать в подробностях, а что получается? Раз — собрались все вместе. Два — они уже у Зеркала. Я не могу назвать это подробным рассказом. А ты, Мекит?
Кинжал в ответ только чуть заметно улыбнулся и смущенно повел плечами. Вернувшись к своей роли тихого и добродушного юноши, он в этом разговоре в основном удовлетворялся участью зрителя.
Не найдя поддержки, Фрам снова уставился в глаза Рикатсу.
— Я действительно обещал подробности, и ты их получишь, Горелый, — с легким нажимом сказал тот. — Но это будут те подробности, которые помогут тебе разобраться, что произошло с Глазом. Те же, что жаждет твое праздное любопытство, я опущу, извини. Иначе мне пришлось бы говорить до самого утра, а то и до завтрашнего вечера. Как я уже говорил, после того, как ты окажешь мне услугу, о которой я прошу, ты получишь мои благодарности. В числе которых, возможно, окажется и полное изложение всей истории.
Напряжение, никуда, разумеется, и не исчезавшее, теперь со всей отчетливостью проступило сквозь повисшую ненадолго тишину. Но когда Рикатс заговорил снова, его голос звучал совершенно обычно.
— Все пятеро добрались до Зеркала. Первым в него посмотрел старик-философ. И мгновенно упал замертво. Не скоро удалось разобраться, что Зеркало честно выполнило свою работу. По-своему честно. Старик достиг своей цели. Ему нечего было больше желать, не к чему стремиться. Впереди у него была пустота. Вряд ли он хотел умереть — осознанно, но эта пустота была воспринята Зеркалом в соответствии с холодной и безжалостной логикой богов.
При этих словах Фрам и Мекит, не сговариваясь, одновременно поднесли ладони к изображениям скорпионов на своих лбах. На безумца, эти слова произнесшего, они смотрели с испугом, но тот словно не заметил своего кощунства.
— Следующим к Зеркалу подошел гигант. Вы, наверное, будете смеяться, но он тоже умер. Правда, не так просто и совсем не мгновенно. С дюжину минут он еще пожил. Как я уже говорил, он мечтал о славе, так вот слава накрыла его с головой. Да еще какая слава! Он… — тут Рикатс в очередной раз замешкался, словно споткнувшись о невидимую преграду. — В общем, он сделал то, что не под силу смертному. Я говорю серьезно.
Подумав, Рикатс все же плеснул себе в кубок вина и сделал жадный глоток. Чем дольше он говорил, тем более жестким становился его голос, тем больше яда проникало в слова.
— Парнишка… Мильк его звали, хотя вам, разумеется, нет дела до его имени. О нем я знаю меньше других, и, быть может, к нему Зеркало было по-настоящему благосклонным. Не могу сказать наверняка, скажу лишь, что он получил любовь прекраснейшей женщины. Что может быть лучше для романтичного юноши, не так ли? Ну а то, что невеста до этого довольно продолжительное время была мертва… нельзя же придираться к мелочам, правда? Что за женщина без недостатков?
Рикатс усмехнулся.
— Ну, про Бурдюка что рассказывать… Получил то, что получил. Правда, при этом ему пришлось расстаться с кинжалом, которым он очень дорожил.
— Хороший ножик? — отстраненно спросил Фрам, не прекращая переваривать полученную информацию.
— Хороший! — фыркнул Рикатс. — Работы мастера Борго!
— Ого! — Горелый причмокнул губами.
Неподдельное восхищение, написанное на его физиономии, заставило Рикатса посмотреть на Фрама с явственно читающимся вопросом.
— Мастер Борго сделал за свою жизнь всего дюжину клинков.
— Негусто.
— Как сказать, — Горелый покачал головой. — Говорят, ценность его оружия нельзя мерить деньгами. Дело отнюдь не только в качествах стали — а она великолепна. Борго был колдуном, причем не из последних. Демоны, которых он поселил в свои клинки, притягивают удачу в бою — это раз. Раны, нанесенные оружием Борго, заживают очень долго — это два.
Глава Стражи задумчиво потер левую руку чуть ниже локтя.
— И три — это оружие смертельно опасно для разной нечисти! — торжествующе, будто мастер Борго приходился ему родным братом, продолжил Горелый. — Даже лича убить можно!
Рикатс какое-то время посидел, качая головой в такт своим мыслям, а затем вдруг негромко и хрипло рассмеялся.
— Что Бурдюк! А Глаз-то, Глаз… Он, оказывается, в честолюбии почти не уступал амбалу-варвару. Зато далеко превосходил его в практичности. Пусть слава будет не такой великой, зато ей вполне можно будет насладиться. Но! Но, но, но… Вы, наверное, уже поняли, как действует Зеркало. Поэтому я уверен, что Глаз не стал сильнее или умнее, не обрел каких-то сверхспособностей. Его секрет — в шатре. Что он там прячет, не знаю, но там его сила. Я знаю это, Горелый, понимаешь, знаю! И ты мне поможешь. Ты найдешь человека, умного, хитрого и ловкого, человека из воровской братии, чтобы вызвать у Глаза меньше подозрений. Этот человек узнает и расскажет мне, что там у Глаза в шатре. И сделает это быстро.
Выдав эту тираду, Рикатс заглянул в свой кубок, недовольно сморщился и отхлебнул вина прямо из амфоры. Фрам молчал, переваривая услышанное. А заговорил Мекит.
— Давайте будем считать, что Горелый уже нашел такого человека. Не хочу показаться нескромным, но я в достаточной степени обладаю всеми перечисленными тобой качествами. Ты не против, Рикатс?
— Скажу честно, я надеялся на это, — Рикатс кивнул. Казалось, глоток вина вернул ему благодушное настроение.
— Тогда, наверное, нам нужно отправляться? Ты ведь подвезешь меня почти до гор, не так ли?
— Подвезу, конечно. Вот только… — Рикатс смущенно улыбнулся Фраму. — Скажи, Горелый, а что у тебя есть из десерта? Думаю, полчаса мы можем себе позволить потратить. Тем более, стоит обсудить кое-какие детали.
Улыбка — на этот раз самая обычная улыбка, не содержащая фальши и скрытой злобы — непрошеной гостьей выползла на лицо Фрама.
— Я всегда восхищался твоим аппетитом… Бурдюк.
Глава шестая
Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Накануне открытия Арисской ярмарки.
Хромец не приходил в себя весь остаток дня. Его отволокли к дощатому помосту у дальнего края пещеры, и бросили там, как куль с грязным бельем. Вечером же отнесли в камеру.
Камер в тюрьме Ариссы было ровно двенадцать. Они располагались в том же подземелье, в большом круглом гроте далеко к юго-востоку от Водяной пещеры.
Дюжина деревянных клеток, выстроенных по окружности грота — по загону на каждую Землю Зодиака. Собирать заключенных из разных земель в одной камере строжайше запрещено. Люди и на воле-то не слишком любили чужаков, что уж говорить о темнице. А каждый убитый в поножовщине заключенный — минус одна рабочая сила на водокачке. Убыток.
Работа на сегодня кончилась, заключенных развели по камерам. Часть загнали в самую большую, предназначенную для узников-тельцов, иноземцев же развели по меньшим. Бесчувственного Хромца, рака, оставили в отдельной клетке, соседней с той, в которой «квартировал» Сардар.
Если предположить, что в участи заключенного существуют какие-то положительные стороны, можно было сказать, что Сардару везло. Ему досталось отдельное пристанище, он оказался единственным водолеем в этой дыре. Единственным, хотя граница Земли водолеев пролегала совсем неподалеку, в нескольких парасангах от Ариссы. Водолеи, в отличие от многих прочих жителей Земель Зодиака — мирный народ, никогда не употребляют вина, вино для них — святотатство, надругательство над чистотой воды.
После изматывающей многочасовой работы для узников настало время отдыха, время поразмыслить о своих грехах и послушать жалобы пустого желудка: ужин будет еще не скоро. Сардар в изнеможении повалился на груду соломы, наваленной в углу.
Воздух заполнился обычными вечерними звуками. В камере тельцов затеялась свара, к которой вскоре присоединились скорпионы. Забухали сапоги охранников, свара стала втрое громче, на минуту сделавшись почти оглушительной. Потом раздалось несколько ударов, и все разом стихло. Послышался отдаленный звон, потянуло дымком — то на кухне, затерявшейся где-то в подземелье, повар принялся готовить баланду. Как подтверждение — шорох множества крысиных лап. Любой заключенный мог поспорить даже на вечное заточение: в этом гадюшнике крысам достается куда больше еды, чем людям. Скоро по всему гроту разнесется одуряющая вонь прогорклого жира. То, что варит в чане здешний кашевар, там, на поверхности сочтут отравой даже бездомные собаки. Там, но не здесь. Не в этих проклятых казематах.
Одно воспоминание о еде — и желудок тотчас напомнил о себе мучительными спазмами. Скрежетнув зубами, Сардар повернулся на правый бок. Самое лучшее сейчас — попытаться уснуть, иначе от пытки голодом можно свихнуться. Хорошо старикам, — Сардар почти с завистью посмотрел на Хромца, грудой тряпья лежавшего в соседней клетке, — им, скукоженным сморчкам, хватает нескольких крошек. Но он-то молод! Он сильнее волка, сильнее льва, и еды ему нужно никак не меньше, чем льву!
Нет, прочь эти мысли. Закрыть глаза, забыться, продремать то время, пока клокочет бурда в чане на кухне. Или, если сон нейдет, заставить себя думать о чем-то другом, о чем-то хорошем.
Он вспомнил Кайю. Улыбку, обольстительную гладкость кожи, от одного прикосновения к которой занимался дух. Мягкость губ, поцелуи с ароматом розы…
Из груди Сардара вырвался страстный вздох, и призрачная Кайя вдруг исчезла, превратившись в Иншу. Тоненькую белокурую Иншу. Как странно. Чем-то неуловимым эти две девушки были столь похожи, что порой сливались в сердце Сардара в единый щемящий образ.