[253]. Многие позднее продолжали путь как могли.
По мере того как Совет по эвакуации набирался опыта, подведомственные ему местные организации научились лучше управлять процессом эвакуации. Однако многие составляющие этого процесса выходили из-под контроля. В портах, на переправах и железнодорожных разъездах скапливались люди, животные и техника, которых задержали бомбежки или отсутствие транспорта. Десятки тысяч людей, оставшихся без еды, крыши над головой и элементарных удобств, попали в страшную давку. Железнодорожники придумывали самые разные способы чинить поврежденные бомбами рельсы, чтобы те вновь становились пригодными к использованию. Когда в августе 1941 года немцы сбросили бомбы на железнодорожные пути на выезде из Ленинграда, железнодорожники стихийно изобрели метод, дававший возможность не останавливать движение. Чтобы регулировать движение поездов вблизи переполненных или заблокированных станций в зависимости от пропускной способности дорог, они встали на расстоянии, позволявшем им видеть друг друга и передавать сигналы, – этот способ, известный как «живая блокировка», вскоре получил широкое распространение в прифронтовой полосе[254].
Из прифронтовых зон поезда часто отправляли в спешке, к эшелонам с разными грузами цепляли случайные вагоны, причем пункты назначения всех этих грузов и вагонов тоже были разными. На первой относительно безопасной станции следовало произвести сортировку грузов и повторную сцепку вагонов. Сортировка занимала не менее пяти дней, опять же приводя к массовым скоплениям и задержкам. Куйбышевская железная дорога, одна из старейших в России, послужила пропускным каналом для девятнадцати миллионов вагонов, часть которых направлялась на восток, увозя на Урал и в Западную Сибирь оборудование 1360 крупных промышленных предприятий и десять миллионов человек, а часть двигалась на запад, нагруженная боеприпасами, военным снаряжением, бензином, провизией и отправлявшимися на фронт войсками. Эшелоны могли стоять там по три дня. Совет по эвакуации командировал в Куйбышев уполномоченного, чтобы тот попытался навести хоть какой-то порядок, но и здесь решающую роль сыграло вмешательство железнодорожников. Они опробовали новые методы, с помощью которых смогли быстро сцепить вагоны в новые составы, устранить неисправности, отогнать поезда с тяжелыми грузами и урегулировать движение на двухпутных дорогах[255].
Крупные заторы часто происходили в портовых городах и на речных переправах. В начале августа множество беженцев скопилось в Одессе, на северо-западном берегу Черного моря, а тем временем на подступах к городу шли бои. Эвакуированные, беженцы, местные жители в ужасе пытались уехать. По словам двух представителей Наркомата государственного контроля, эвакуация была организована исключительно плохо, происходила стихийно и беспорядочно. Детдома и другие детские учреждения вывезли в последний момент, при этом в городе осталось до 6000 квалифицированных специалистов, детей и беженцев из Молдавии[256]. Когда в середине октября Красная армия оставила Одессу, десятки тысяч людей хлынули на юго-восток, устремившись в черноморские порты – Баку и Махачкалу. В октябре глава дагестанского НКВД написал Берии, наркому внутренних дел, что на железнодорожных станциях и в махачкалинском порту скопилось 30 000 человек, бежавших из Ростова и других городов, и еще 70 000 человек, как ожидается, прибудет в ближайшее время. Толпы людей, пытавшихся спастись, спали под открытым небом, жили на улице, без еды, санитарных условий и медицинской помощи. Судов, чтобы отправить их дальше, не было, а помешать прибытию новых беженцев оказалось невозможно[257]. Поток сотен тысяч отчаявшихся, голодных людей, устремившихся на Кавказ, сопротивлялся любым попыткам планомерной, организованной эвакуации. Оборудование и людей без документов и конкретных пунктов назначения размещали на опасно перегруженных судах. Двадцатидвухлетняя Ида Кристина, покинувшая Украину вместе с родителями, сестрой и тремя детьми, позднее вспоминала:
Сели мы в поезд и повезли нас до Махачкалы… за 2500 км от дома. Там мы провалялись на земле, продавали, кушали, что достать удавалось. Никто [нас не кормил], на улице возле порта лежали на земле с детьми. Потом нас посадили на танкер через Каспийское море, мы попали на танкер «Дербент», пять тысяч человек, два туалета. Извините, расскажу – сходил в туалет, занимай очередь, потому что через два-три часа ты только попадешь. [На танкере] внизу, там в закрытой емкости нефть, а наверху – люди, там несколько ярусов. Мы ехали на самом верху, сидели там. Когда мы приехали в Казахстан, стали разгружаться, так я видела, что выносили трупы, не выдержали люди, мы попали в шторм[258].
Заместитель наркома обороны, обеспокоенный безопасностью региона, попросил Совет по эвакуации прислать уполномоченных на железнодорожные станции и в порты, чтобы они упорядочили толпы, наладили инфраструктуру и установили для судов ограничения по весу. Совет по эвакуации немедленно командировал нескольких уполномоченных для реализации плана по борьбе с создавшимся хаосом[259].
Красная армия продолжала отступать, поэтому число желающих как можно скорее уехать росло. К ноябрю 1941 года на узловой станции в Сталинграде скопилось более 200 000 эвакуированных и солдат, ожидающих речного или железнодорожного транспорта, включая 32 000 этнических немцев, высланных из областей к северу от города вдоль Волги, и 15 000 солдат, готовых к отправке на фронт. Железные дороги были полностью заняты вагонами с вооружением, продовольствием и людьми. 2 ноября в Сталинград для оценки условий прибыли К. Памфилов, заместитель председателя Совнаркома и член Совета по эвакуации, и И. Пронин, заместитель начальника транспортного отдела НКВД[260]. Они обнаружили толпы людей – в том числе серьезно больных, – устроившихся под открытым небом на вокзале и в его окрестностях, на улицах и площадях. Продуктов не хватало, а кипяченой воды и медицинской помощи не было вовсе. Отсутствие самых элементарных санитарных условий грозило массовыми эпидемиями тифа, холеры и других заболеваний. Глава областного отдела народного образования собрал триста сирот, многим из которых было всего шесть лет, и отправил их в эвакуацию на пароходе. Местные партработники, по свидетельству одного очевидца, пытались сплавить людей без провизии и оказания помощи. Приток беженцев усугубил и положение местных жителей: голодные эвакуированные выстраивались в огромные очереди у продуктовых магазинов, поэтому за нормой хлеба приходилось стоять часами. В толпе бродили нелепые, противоречивые слухи: Сталинград скоро очистят от беженцев; всех погонят на пристань за восемьдесят километров от города; людей отправят обратно на фронт. На самом деле пристань, о которой шла речь, находилась на расстоянии всего пятидесяти метров, а власти не собирались посылать на фронт никого, кроме солдат[261].
В Совете по эвакуации знали о критической обстановке в городе и еще 1 ноября направили в Сталинград группу уполномоченных, мобилизовали и партийный актив региона. В следующие две недели те, на кого была возложена эта миссия, организовали выдачу продуктов и санитарные станции, рассеяли толпы и отправили разные группы в пункты назначения вверх и вниз по Волге. Более 75 000 человек отправили на ближайшую пристань, где их посадили на паромы, чтобы перевезти на новое место, а еще 145 000 человек эвакуировали по железной дороге. Как только стало ясно, что Совет по эвакуации и местная администрация пытаются навести порядок, люди начали помогать им и друг другу. Толпы вели себя более организованно, а преступность была на удивление низкой. Но хотя большинство людей с благодарностью воспринимали содействие, не все уезжали по своей воле. Высланных этнических немцев отправляли в Астрахань, а вместо них на север в опустевшие колхозы вывозили других эвакуированных. К 15 ноября сталинградские пристани и вокзал были расчищены от толп. Суда отправились в плавание незадолго до 13 ноября, когда Волга замерзла и сплавиться по реке было уже нельзя[262].
Опасности пути
И беженцы, и эвакуированные, ехавшие в специальных эшелонах, рисковали столкнуться с непредвиденными и не поддающимися контролю обстоятельствами[263]. Часто местные крестьяне давали беженцам из городов продукты, пристанище и чистую одежду, а те в благодарность за щедрость помогали им в сельскохозяйственных работах. В этом плане эвакуация многих уравняла. Квалифицированные рабочие или служащие чистили привокзальные туалеты, молотили зерно и занимались другой случайной работой. Семьи красноармейцев или младших чинов НКВД ехали в вагонах для скота и голодали так же, как и рядовые граждане[264]. Многие пытались добраться до безопасных мест пешком. Одной из типичных беженок была Клавдия П. Она родилась в бедной крестьянской семье в Ивановской области, подростком переехала в подмосковное Орехово-Зуево, центр текстильного производства, чтобы присматривать за детьми своей тети. Вскоре ее положение улучшилось – Клавдия устроилась на авиационный завод № 22 в Москве, где выучилась читать и писать, закончила образование и стала бригадиром. Когда завод эвакуировали в Казань, Клавдия с мужем не уехали вместе с эшелоном, а отправились пешком, рассчитывая сначала добраться до Горького в 450 километрах к востоку от Москвы, а уже оттуда до Казани. Пройдя приблизительно две трети пути, они остановились в Ивановской области, в доме родителей Клавдии, почти за 300 километров от Москвы. Только через несколько недель Клавдии и ее мужу, путешествовавшим поодиночке, удалось добраться до Казани, где Клавдия попросилась на прежнюю работу