Глава 4Нелегальное снабжение: неравенство, уравниловка, черный рынок
В столовых царит полный произвол и воровство. Рабочих обкрадывают два раза. Во-первых, за счет фондов, выделенных рабочим, питаются другие контингенты, и во-вторых, во всех проверенных столовых самым грубым и наглым образом обвешивают рабочих.
Весной 1943 года Иван Александрович Беднов, ветеран Гражданской войны и рабочий челябинского завода № 62, выпускавшего боеприпасы, написал на ветхой серой бумаге гневное шестистраничное послание в ЦК. Беднов не пытался скрыть свою личность – наоборот, уверенно указал свою фамилию, имя и отчество, домашний адрес, а также название и адрес своего завода, эвакуированного из Ярославля осенью 1941 года. Беднов, уже немолодой рабочий, цитировал знаменитый революционный роман Максима Горького «Мать» и заверял в своей преданности советской власти. Его письмо, состоявшее из нескольких разделов, где последовательно описывались питание, жилищные условия, товары широкого потребления и взгляды рабочих, напоминало официальный отчет о проведенной проверке. Автор письма язвительно обвинял чиновников в воровстве и страданиях рабочих[496].
Условия на заводе, где работал Беднов, мало чем отличались от ситуации на других предприятиях: большинство рабочих жили в землянках за много километров от завода. Бани не работали, а у рабочих не было мыла. Письмо Беднова во многом повторяло негодующие доклады профсоюзных, комсомольских и партийных работников, однако его беспокоил не только дефицит, связанный с условиями военного времени. Он понимал, что лишения неизбежны, но обвинял сотрудников заводского отдела рабочего снабжения (ОРСа) в систематической краже продуктов питания и других товаров, предназначенных для рабочих:
Рабочих, как правило, кормят в столовой один раз в сутки, но чем кормят? Одно первое, которое состоит из ½ литра замученной чем-нибудь воды, называемое супом и больше ничего, потому что руководители ОРС’a кругом проворовались и имеющиеся продукты, как плановые, так и со своего хозяйства растащили и разделили между собою. Полагающиеся продукты и промтовары по карточкам рабочим, как правило, не выдаются вот уже почти год. В столовой, как правило, введена система заменителей, т. е. у рабочего из карточки вырезают крупу, а на обед дают капусту или пареную брюкву и редко, очень редко картофель и то в большинстве своем мороженый и рабочие умирают с голоду и недоедания. Имеется специальная землянка смерти, где люди поголовно больные и умирают по 5–7 чел. в день. Частенько наблюдаются случаи, когда рабочие умирали в цехах и у ворот завода[497].
Всего лишь несколькими днями ранее больной, голодный и изнуренный рабочий добрел до помещения профсоюза, чтобы попросить о помощи. «Рабочий умер у дверей кабинета начальника сектора т. Горохова», – писал Беднов[498]. По его мнению, рабочие питались плохо не только из‐за объективного дефицита, но и из‐за систематического крупного воровства: местные чиновники повернули карточную систему себе на пользу. Беднов был недалек от истины.
В годы войны иерархия карточной системы выстраивалась и перестраивалась посредством трех незаконных практик: самоснабжения, уравниловки и воровства. Многие чиновники усиливали разрыв между разными уровнями иерархии за счет самоснабжения. Пользуясь правом распоряжаться запасами, они создавали элитные столовые, магазины и спецпайки для себя и своих пособников, культивировали блат – открывали тем, кому покровительствовали, привилегированный доступ к запасам, по праву принадлежащим другим. Вместе с тем чиновники перераспределяли запасы, главным образом те, что предназначались для рабочих, чтобы обеспечить продуктами наиболее уязвимые группы населения. Такая форма незаконного перераспределения, известная как «разбазаривание», сглаживала или стирала различия, предусмотренные карточной системой. Наконец, во всех местах, связанных с хранением, транспортировкой и подачей еды, происходили мелкие и крупные кражи. Сотрудники торготделов, работники общепита и все имевшие доступ к запасам или продовольственным карточкам уносили продукты со складов и вокзалов, из подсобных хозяйств, столовых и пекарен. Сотрудники карточных бюро, сборщики талонов и работники типографий подделывали, переделывали, вторично использовали и крали продовольственные карточки. Дефицит способствовал процветанию рынка краденых товаров, а воровство, в свою очередь, истощало ресурсы системы снабжения и усугубляло дефицит.
«Серые» и черные рынки возникали повсюду: на углах улиц, в скверах и у ворот, близ колхозов, во дворах предприятий. Голодные рабочие, воры, покалеченные фронтовики и пенсионеры приходили на рынки, чтобы торговать, дополнить свой скудный рацион и продать краденое. Деньги теряли ценность, и многие предпочитали получать оплату продовольственными карточками, а не рублями[499]. Рынки подпирали карточную систему, способствуя циркуляции товаров в отсутствие розничных магазинов. Кроме того, они дестабилизировали систему, позволяя легко сбыть краденое. В конечном счете рынки сокращали запасы, предназначенные для рядовых граждан, вынуждая их перекупать с огромными наценками товары, полагавшиеся им по закону.
Чиновники и «самоснабжение»
С точки зрения карточной системы администраторы и чиновники принадлежали к категории служащих, то есть следующей после рабочих в продовольственной иерархии. Хотя некоторые действительно жили на этом скудном пайке, другие пользовались своим положением, чтобы обеспечить себе лишнюю порцию в столовой, надбавки и спецпайки из запасов, предназначенных для рабочих или других групп. Вплоть до 17 июля 1943 года, когда государство утвердило четкие нормы для партийных, профсоюзных, комсомольских работников и членов советов, эта категория была предоставлена сама себе.
Обычные люди глубоко презирали пользовавшихся своим положением чиновников и расценивали присвоение ими продуктов как воровство. Такого мнения держался и Беднов, описавший злоупотребления руководства на своем заводе:
В отношении промтоваров существует система талончиков, которые выдает ОРС и выдает их на руки начальникам цехов, и эти талончики до рабочих не доходят, а все прилипают к рукам досужих людей, вроде мастеров, наладчиков, бухгалтеров, счетоводов и любимчиков секретарей и тому подобной заводской «интеллигенции», которые умудряются получить промтовары по несколько раз в месяц, а основной рабочий – рабочий от станка, который непосредственно производит продукцию, имеет только заборную книжку, по которой дали ему 40 грамм соли и 1 коробку спичек[500].
В незаконной иерархии Беднов видел вопиющее нарушение социалистических принципов. Пытаясь понять наблюдаемое им неравенство между чиновниками и рабочими, Беднов обратился к прежней риторике революционной литературы и процитировал одного из персонажей Горького: «Мы та рабочая сила, которая кует цепи и деньги, строит дворцы и фабрики, кормит всю эту несметную силу тунеядцев, но защитить нас, позаботиться о нас, некому, ибо нас не считают за людей». Беднов не решался напрямую сравнивать советский социализм с дореволюционным капитализмом, однако усматривал некоторое сходство. «Может быть, немножко и не так, – писал он, – но смысл тот же. Большинство рабочих эвакуировано из Ярославля и привезено из Казахстана и др. республик и областей, и вот при такой „системе“ снабжения все оборвались, обносились, ходят в лохмотьях и разутые, а снабжение завода не сумело выкупить причитающуюся по государственным нарядам обувь и одежду». Чиновники, старавшиеся улучшить свое положение за чужой счет, оскорбляли присущее Беднову чувство справедливости: «Правда, „начальство“ все большое и малое обуто и одето, некоторые даже умудрились получить по несколько раз валенки, ботинки, ватные фуфайки и шаровары, отрезы сукна и мануфактуры, даже ручные часы и завели коров, коз, поросят и т. д., а рабочий променял на картошку последнюю смену белья»[501].
Разумеется, не все чиновники пользовались служебным положением. Многие бухгалтеры, счетоводы и секретари жили очень бедно, получая продукты по карточкам служащих. Например, членам ЦК профсоюзов полагалось меньше продовольствия, чем выбиравшим их рабочим. Члены ЦК профсоюза рабочих черной металлургии восточных районов получали карточки служащих и право раз в день питаться в заводской столовой. В результате, сетовал глава профсоюза, рабочие предпочитали трудиться на заводе для оборонной промышленности и отказывались избираться в ЦК профсоюза[502].
С 1942 года комсомол, ЦК и профсоюзы начали проверки снабжения промышленных городов на востоке страны. Оттуда регулярно поступали отчеты, свидетельствующие, что местные руководители и чиновники злоупотребляют полномочиями. В газеты и различные органы власти приходили письма с аналогичными жалобами. Некий Лисицын, член ЦК профсоюза рабочих авиационной промышленности, адресовал Н. М. Швернику, первому секретарю ВЦСПС, письмо, где подробно описывал положение дел на авиационном заводе № 95 в городе Верхняя Салда Свердловской области. Продовольствие, по его словам, распределяли без всякого плана, по произволу заводского руководства[503]. Так, рабочие должны были ежедневно получать 270 литров молока с подсобного хозяйства при заводе, но не получали ничего. Директор завода отправлял около 60 % молока в детские учреждения, 20 % – обратно занятым в хозяйстве, а остальные 20 % – партработникам. Чиновники присваивали почти половину мяса. «Напрашивается вопрос: нельзя ли поставить дело распределения мясных и друг[их] продуктов, поступающих с подсобных хозяйств заводов так, чтобы определенный процент их шел в первую очередь по каналу отоваривания продовольственных карточек рабочих, детских и членов семей рабочих, добиваясь полного отоваривания продовольственных карточек?» – вопрошал Лисицын. Он отмечал, что, если бы мясо включили в центральные государственные запасы, рабочие и их семьи получали бы все, что им положено по плану, и еще осталось бы чем наградить лучших работников. Лисицын просил инструкций, поскольку профсоюз оказался зажат между произволом директора и негодованием рабочих по поводу скудости их рациона: «Такое положение вызывает очень много недовольств среди коллективов рабочих заводов и критику беспомощности в этих вопросах наших заводских комитетов. Прошу разъяснить»