[633]. Однако такая логика не вполне объясняет принципы накопления капитала, существовавшие в Советском Союзе в годы войны. Во время войны чиновники на местах обеспечивали себя и тех, кому покровительствовали, но не могли превратить нажитое в «капитал». Как показывает составленный Волиным перечень конфискованного имущества, чиновники, совершавшие крупные кражи, преобразовывали прибыль главным образом в продовольствие или деньги, то есть ненадежные формы накоплений. Огромные запасы продуктов портились, а деньги нельзя было вложить в принадлежащую государству и управляемую им промышленность, землю, акции или недвижимость. Коротко говоря, ни деньги, ни продукты не могли послужить основой для нового класса.
14 декабря 1947 года государство намеренно обратило в ничто нечестный заработок, вырученный многими за годы войны, проведя организованный обмен старых рублей на новые. Признав, что спекулянтам удалось нажиться за счет населения, правительство объявило, что все наличные деньги подлежат обмену по курсу один новый рубль к десяти старым. Банковские вклады были более защищены: накопления суммой до 3000 рублей обменивали по курсу один к одному; от 3000 до 10 000 рублей – по курсу два новых рубля за три старых, а более 10 000 рублей – по курсу один новый рубль за два старых. Реформа в наименьшей степени затронула рабочих и рядовых горожан, у которых на руках было мало наличных денег, хотя они и потеряли две трети номинальной стоимости государственных облигаций, приобретенных ими во время войны и в первые послевоенные годы, когда началось восстановление страны. Владельцы крупных банковских вкладов (только у 3,7 % вкладчиков на счету было более 10 000 рублей) и наличных денег, наоборот, многое потеряли. Среди крестьян мало у кого имелись накопительные счета, а подавляющее большинство жили в крайней бедности, но все они лишились 90 % денег, заработанных на рыночной торговле. Самый сокрушительный удар реформа нанесла по ворам и спекулянтам: они не относили выручку в банк, поэтому накопленные ими наличные деньги резко обесценились. Одним стремительным ударом государство смело награбленное за годы войны, а заодно и группы, наживавшиеся за чужой счет[634].
Невозможно подсчитать точно, какое количество продуктов из выделенных рабочим запасов пропадало из‐за самоснабжения, незаконного распределения или воровства. Рабочих было много, а чиновников мало: даже если бы руководители и чиновники, присвоившие продукты для своих отдельных столовых, вернули бы их в общий котел, десятки тысяч рабочих не ощутили бы существенной разницы. Куда значительнее были потери от воровства в подсобных хозяйствах и незаконного распределения. Однако главная причина иссушившего страну голода заключалась в дефиците продовольствия, обусловленном вторжением фашистов. Война требовала огромных жертв, и большинство людей терпеливо переносили лишения, веря, что они необходимы. Но терпеть стремление к личной выгоде за счет других люди не собирались. Гнев рабочих и рядовых граждан объяснялся глубоко укоренившимся в сознании представлением о равенстве, отразившимся и в заключительных строках письма Ивана Беднова:
Решаясь писать это заявление я долго колебался, но один случайный разговор с рабочим утвердил меня окончательно в этом мнении описать это кратко и послать в ЦК ВКП(б). Ведь все это рабочие валят на советскую власть, ругают ее, винят ее, т. е. советскую власть, а я ее завоевывал еще в Октябре 1917 г. И она для меня дороже всего на свете, т. к. она моя и я бы отдал за нее свою жизнь[635].
Глава 5«Всё для фронта»: вольнонаемные, заключенные, ссыльные
Это значит, что фронт и тыл представляют у нас единый и нераздельный боевой лагерь, готовый преодолеть любые трудности на пути к победе над врагом.
В годы войны известный лозунг «Всё для фронта!» смотрел отовсюду: с плакатов, со страниц газет, с транспарантов, украшавших улицы и заводы. За ним стояло нечто большее, нежели обращенный к советским гражданам воодушевленный призыв помогать Красной армии. Этот лозунг точно описывал, как потребности фронта коренным образом изменили повседневную жизнь обычных людей. В годы войны советская власть создала систему труда, аналогов которой не существовало ни в других участвовавших в войне странах, ни ранее в самом СССР. Ни в какой другой период до или после войны советское государство не обладало таким контролем над трудовой деятельностью граждан. Пока шли бои, государство мобилизовало почти пятнадцать миллионов вольнонаемных на постоянную или временную работу. В 1942 году, когда массовая мобилизация достигла пика, на работу отправили почти четыре миллиона человек, а в 1943 и 1944 годах лишь немногим меньше[637]. Государство массово направляло молодежь в ремесленные училища. Оно ссылало целые народности, превращая их в спецпоселенцев, вступающих в так называемую трудармию, и использовало труд заключенных ГУЛАГа в оборонной промышленности, на строительстве, в горнодобывающей и нефтяной отраслях, на лесозаготовках.
Рабочих рук не хватало во всех воюющих странах, но Советский Союз нуждался в них особенно остро. И США, и Великобритания могли нанять на оборонные заводы рабочих, лично и добровольно принимавших решение перейти на новое место. Правительства обеих стран поощряли массовые кампании по привлечению людей к трудовой деятельности, но решение об устройстве на работу каждый принимал сам, выбирая себе место по желанию. Нацистская Германия, в силу идеологических причин вынужденная оставлять женщин дома и боявшаяся спровоцировать повторение революционных событий времен Первой мировой войны, заменила ушедших на фронт солдат 5,5 миллионами «остарбайтеров», то есть пленных рабочих, вывезенных с оккупированных территорий, а также узниками концлагерей и еврейских гетто[638]. Рабский труд применяла и Япония, используя для этого гражданское население Кореи и Китая. Однако только в Советском Союзе все трудоспособное население страны в военное время в обязательном порядке подлежало трудовой мобилизации с централизованным планированием, призывом и массовой дислокацией[639].
К 1943 году почти четверть трудоспособных советских граждан надели военную форму[640]. Однако причина дефицита рабочей силы заключалась не только в оттоке людей призывного возраста. На фоне ускоренной индустриализации 1930‐х годов страна испытывала острую потребность в рабочей силе, лишь усилившуюся с подготовкой к войне. Когда началась война, население СССР из‐за немецкой оккупации сократилось на треть[641]. В первую неделю войны в армию призвали пять миллионов молодых людей, в России на фронт ушло 40 % квалифицированных рабочих[642]. Из лагерей даже выпустили мелких правонарушителей для отправки на фронт. Женщины, во время войны часто выполняющие роль трудового резерва, еще в 1930‐е годы в рекордных количествах устраивались на работу, а накануне войны занимали 40 % всех рабочих мест на заводах и в учреждениях[643].
Эвакуация промышленных предприятий требовала дополнительных трудовых ресурсов: в июне 1941 года на востоке располагалось 18 % оборонной промышленности, но уже через год эта цифра выросла до 76 %[644]. Правда, численность населения в городах в восточной части страны была невысока, а штат большинства эвакуированных предприятий при переезде сократился более чем вдвое. Для создания новой промышленной базы требовались рабочие, и их отсутствие не получалось возместить за счет местных жителей и эвакуированных[645]. Такой смелый шаг, как эвакуация, повлек за собой неизбежные и отчасти непредвиденные последствия: людям пришлось покидать дома, вместе с предприятиями уезжая в отдаленные регионы. Эвакуация помогла стране выиграть войну, но вместе с тем создала новую проблему: где найти рабочих?
Мощная машина мобилизации
Во время войны государство впервые за всю историю Советского Союза взяло под контроль труд как один из ресурсов плановой экономики. Хотя в период индустриализации 1930‐х годов оно опиралось на централизованное планирование, контроля над распределением труда добиться не удалось. Биржи труда, созданные для того, чтобы люди могли найти работу, оказались неэффективными. Рабочие часто переходили с одного места на другое в поисках более приемлемых условий жизни и труда, а руководство предприятий, отчаявшись заполнить вакансии, нанимало на работу тех, кто теснился у ворот завода[646]. Вскоре после начала войны правительство осознало, что отдельных добровольцев, выпускников ремесленных училищ и неработающих может оказаться недостаточно, чтобы обеспечить предприятия рабочей силой. Уже через неделю, 30 июня 1941 года, был учрежден Комитет по распределению рабочей силы, известный просто как «Комитет». Возглавил его П. Г. Москатов, руководивший также Главным управлением трудовых резервов (ГУТР), которое ведало ремесленными училищами. В состав Комитета входили представители Совнаркома, НКВД и Госплана. В начале 1943 года на место Москатова назначили Н. М. Шверника, первого секретаря ВЦСПС. У председателя Комитета было три заместителя: Л. И. Погребной, начальник Спецотдела и член Совета по эвакуации, Г. Н. Зеленский, отвечавший за промышленность и транспорт, и Б. И. Телепнев, занимавшийся строительством и сезонными работами.