[739]. Тем не менее условия, в которых жили трудармейцы, не слишком отличались от обстановки, окружавшей многих молодых вольнонаемных, а смертность среди них, несмотря на высокие показатели, все же была значительно ниже, чем среди заключенных. В лагерях, где в 1943 году жили как арестанты, так и трудармейцы, смертность среди заключенных достигала 21,3 %, цифры, близкой к общему уровню смертности в ГУЛАГе, тогда как среди трудармейцев этот показатель был вдвое меньше. Однако за средними показателями стояла существенная разница между лагерями – важную роль в судьбе заключенных играло отношение к ним лагерного начальства[740].
Исаака Сермана, еврейского солдата из Эстонии, после эвакуации в Омск попросили помочь в формировании эстонской дивизии, в конце концов разросшейся до размеров Эстонского корпуса. Тогда он обнаружил, что многие его новобранцы успели побывать в трудармии. Вот как он описывал их состояние, когда они прибыли для прохождения воинской подготовки:
Они воевали южнее Эстонии, уже Эстония была в руках немцев. И вот, перешли к немцам очень большое число солдат и офицеров, особенно офицеров. И после того сняли с фронтов всех эстонцев. А нас оттуда, так как был приказ Сталина, нас тоже сняли. <…> Ребята, например, которые были мобилизованы из Эстонии, и были в рабочих полках [трудовой армии] на севере, когда приехали, они там голодали. Они были больные, и умирали, как мухи. Но они все стали здоровыми людьми в Сибири, когда их вывезли. Так что все же такого голода настоящего не было. Зато голодали наши родители и те, которые были в тылу, у них же ничего не было, кроме 200 г хлеба в день – и все. Я считаю, что очень хорошо на нас действовал сибирский климат, чистый воздух. Климат без влаги, без моря, в сосновом лесу. Из сосновых побегов делали настой и пили, так что цинги и авитаминоза у нас не было. У нас были хорошие, очень хорошие врачи. Было, конечно, очень тяжело, бывали тяжелые дни. Бывали дни мороза, и было очень тяжело вначале с ребятами, довести их до порядка, до дисциплины армейской[741].
В конце концов дивизию послали сражаться на Калининский фронт, где она понесла серьезные потери. Серман получил орден Красной Звезды за участие в Великолукской операции в декабре 1942 года.
По оценкам историков А. А. Германа и А. Н. Курочкина, за годы войны в трудармию зачислили более 315 000 этнических немцев, то есть 30 % тех, кто находился в ссылке[742]. Депортация этнических немцев началась через два месяца после начала войны. 28 августа 1941 года Верховный Совет СССР издал указ, где утверждалось, что среди поволжских немцев притаились десятки тысяч диверсантов и шпионов, поэтому немцы подлежат массовой высылке в сельские районы Сибири, Казахстана и прилегающих регионов. В тот же день еще 96 000 граждан немецкого и финского происхождения выслали из Ленинграда и близлежащих областей. Три дня спустя Политбюро объявило, что этнических немцев мужского пола в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, живущих в крупных промышленных регионах Украины, будут отправлять в строительные батальоны. Исполнить это постановление помешало стремительное наступление немцев в начале сентября, но 18 600 мужчин все же успели отправить в трудовые лагеря Молотовской и Свердловской областей. Новые распоряжения следовали одно за другим: 6 сентября 30 000 немцев выслали из Московской и Ростовской областей; 8 сентября этнических немцев вывели из рядов действующей армии и отправили в тыл на строительство военных объектов; 11 сентября их и вовсе изгнали из Красной армии и послали в рабочие батальоны под контролем наркоматов угольной и лесной промышленности, черной и цветной металлургии или НКВД. Депортации продолжились в сентябре и октябре[743]. К концу войны в ссылке оказались более миллиона этнических немцев. К ним примыкали и другие народности, высланные позднее; самыми многочисленными из них были чеченцы и крымские татары[744].
В ссылке около половины этнических немцев трудоспособного возраста поначалу направили на сельскохозяйственные работы, но с течением времени все больше мужчин и женщин зачисляли в трудармию. Первым постановлением – от 10 января 1942 года – 120 000 этнических немцев от семнадцати до пятидесяти лет, находившихся в ссылке в Сибири, передавались в рабочие колонны под контролем НКВД для работы на лесозаготовках и стройках или в распоряжении Наркомата путей сообщения для строительства новых железных дорог в Сибири, Казахстане и на Урале. В середине февраля этот приказ распространили на всех трудоспособных советских немцев-мужчин в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет. Следующей осенью, 7 октября 1942 года, группу, предназначенную для отправки в рабочие колонны, вновь расширили: теперь в нее входили мужчины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти пяти лет и трудоспособные женщины от шестнадцати до сорока пяти. От мобилизации женщин освобождали только в случае беременности и наличия ребенка до трех лет. Тех матерей, чьи дети были старше, обязывали отдать их на попечение членов семьи либо родственников – или же, если родных у женщины не было, в колхоз, где жили этнические немцы. Однако колхозы в Казахстане ликвидировали после мобилизации взрослых жителей. Несчастных детей опять перевезли на новое место, где поселили у других колхозников, уже не немцев, или отдали в детский дом. Мужчин посылали работать на угольные предприятия, женщин – на нефтяные. 14 октября 1942 года этнических венгров, румын, итальянцев и финнов тоже начали отправлять в рабочие колонны. Мобилизации продолжались до окончания войны[745]. Учитывая все более острую нехватку рабочих рук, ни одна группа населения, свободная или несвободная, в родных краях или в ссылке, не была защищена от трудовой мобилизации.
За годы войны значительное число этнических немцев, зачисленных в трудармию, перевели из лагерей НКВД в распоряжение промышленных наркоматов, где условия существенно отличались в лучшую сторону. К концу войны почти половина тех, кто работал для наркоматов – 56 000 человек, – были отправлены на отдаленные месторождения угля и нефти[746]. Они составляли немалую долю рабочей силы, занятой в этих отраслях: около 10 % всех рабочих угольной промышленности на январь 1944 года и около 20 % рабочих нефтяной промышленности, по большей части женщины[747]. Смертность среди трудармейцев, занятых на добыче угля, нефти и производстве боеприпасов, была приблизительно такой же, как и среди обычного гражданского населения в 1942–1943 годах[748].
Этнические немцы, работавшие в лагерях, жили хуже. За годы войны в лагеря НКВД было отправлено по меньшей мере 182 000 человек, большинство – на Урал, и почти все они работали либо на лесоповале, либо на стройке[749]. Хотя многие из числа лагерной администрации считали, что трудовые ресурсы восполнимы, а лагерный труд заменим, государство было обеспокоено потерей рабочей силы. К середине 1942 года Г. М. Грановский, начальник Отдела учета и распределения заключенных (ОУРЗ), уже забил тревогу по поводу высоких показателей смертности. Например, в Богословлаге в период с января по июль 1942 года умерло 17,6 % этнических немцев, а еще 34,6 % отстранили от работы по состоянию здоровья. Грановский писал: «Причинами такой высокой убыли является ослабление рабочего фонда, доведение его до состояния инвалидности и непригодности к труду. Подобная убыль, если она будет идти такими же „темпами“, в скором времени приведет к резкому сокращению рабочего фонда этих контингентов [этнических немцев], если своевременно не будут приняты меры предупредительного характера»[750]. Грановский сделал доклад, как раз когда снабжение крайне ухудшилось. Рабочие оборонных заводов страдали наряду с детьми и другими уязвимыми группами населения, и государство не могло исправить ситуацию в лагерях, не нанеся ущерба другим группам. В 1944–1945 годах, когда продовольственный кризис стал менее острым, государство начало отправлять в лагеря больше продовольствия. Однако последствия недоедания и труда в тяжелых условиях накладывались друг на друга. Несмотря на улучшение снабжения, уровень смертности среди зачисленных в трудармию этнических немцев в лагерях НКВД и процент демобилизованных по нетрудоспособности в 1944 и 1945 годах не снизился[751]. Обеспокоенность Грановского «сокращением рабочего фонда» этнических немцев, а не страданиями людей наглядно иллюстрировала отношение некоторых чиновников к населению лагерей, а часто и к свободным гражданам.
Жизнь людей в тылу неотделима от неустанных поисков новой рабочей силы, которые вело государство. В годы войны государство обрело неслыханные полномочия, оно призывало и перемещало по стране миллионы людей, чтобы удовлетворить потребности оборонной промышленности. К концу 1942 года массовая трудовая мобилизации полностью изменила распределение рабочей силы. Так как самые крепкие и квалифицированные работники-мужчины ушли на фронт, в занятом населении резко выросла доля женщин, увеличился также процент несовершеннолетних и пожилых работников. За один только 1942 год работать на производство пошли полмиллиона домохозяек[752].
Через неделю после начала войны государство осознало, что одними только добровольцами и выпускниками ремесленных училищ не получится компенсировать дефицит рабочей силы, обусловленный военн