Руководители среднеазиатских республик тоже вскоре начали возражать против мобилизации. В октябре 1943 года ГКО приостановил мобилизацию уроженцев Средней Азии за пределы их республик, но мобилизации меньшего масштаба продолжались и в 1944 году. На тех, кого уже мобилизовали, новый порядок не распространялся, хотя некоторые среднеазиатские рабочие возвращались домой из‐за подорванного здоровья. В 1944 году Совнарком отдал приказ о демобилизации основной массы жителей среднеазиатских республик, все еще работающих в других регионах, но многие по-прежнему оставались на рабочем месте[879]. В апреле 1944 года группа из двадцати пяти узбекских и таджикских рабочих, впервые мобилизованных в начале 1943 года на железнодорожно-машиностроительный завод в Ивановской области, попросила разрешения вернуться домой, указав, что 20 % исходного количества мобилизованных умерло[880]. Множество просьб такого рода получали и казахские чиновники. В августе Николай Скворцов, возглавлявший Коммунистическую партию Казахстана, и Нуртас Ундасынов, председатель СНК Казахской ССР, написали совместное обращение к Маленкову. По их словам, с 1942 года Наркомат обороны мобилизовал более 87 000 жителей Казахстана для работы на промышленных предприятиях за пределами республики, в большинстве своем мужчин, признанных непригодными к службе в армии. Их отправили на заводы в Сибири и на Урале, где они выполняли самую тяжелую неквалифицированную работу. Ничего нового в этих сведениях не было. Однако Скворцов и Ундасынов обратились к Маленкову с просьбой, на которую никто до них не решался: вернуть казахов в родную республику[881]. Многие представители областной и республиканской администрации просили высшие органы власти сократить количество мобилизуемых, позволить им оставить людей на местах и отменить невыполненные наряды. Тем не менее авторы этих просьб все же признавали за Комитетом, ГКО и Совнаркомом право мобилизовать и перемещать миллионы людей. Письмо Скворцова и Ундасынова стало первым случаем, когда руководство республики осмелилось попросить ЦК вернуть ее жителей на территорию региона.
Скворцов и Ундасынов сопроводили письмо пространным отчетом, где подробно изложили результаты собственных расследований в восточных промышленных областях. Выявленные ими факты на тот момент уже были всем хорошо знакомы: большинство мобилизованных не могли заниматься тяжелым физическим трудом, и многих уже отправили обратно по болезни или из‐за истощения. Предприятия были плохо подготовлены к тому, чтобы предоставить им жилье, одевать и кормить их, что привело к массовому бегству, болезням, истощению и высокой смертности. Местные партийные организации и директора заводов относились к казахам бесчеловечно. Партия не выделила активистов, которые бы могли говорить с рабочими, читать им вслух газеты или снабжать их информацией на родном языке. Рабочие-казахи, лишенные возможности общения и затерянные среди враждебных к ним людей, впадали в страшное уныние, к тому же многие в результате несчастных случаев на работе потеряли руку или ногу, а иные погибли. Многим не удавалось выполнять нормы, поэтому платили им мало и нерегулярно. Некоторые вынуждены были продавать хлебные карточки, чтобы заплатить за обед в столовой. Казахи, привыкшие к рациону, основанному на мясе и рисе, недоедали, а порой и умирали от голода. Попытки обеспечить им особое питание провалились. Вероятно, еще больше терзаний рабочим приносило издевательское отношение подавляющего большинства населения. В трамвае и на улице на них смотрели как на «бабаев», будто они не люди. Более того, отношение к ним не менялось. Небольшие группы эвакуированных уже отправляли домой, поэтому настало время вернуться и казахским рабочим[882].
Удовлетворить эту просьбу отказались. Четыре месяца спустя, в декабре 1944 года, ЦК ответил, что за исключением тех, кто старше пятидесяти лет или болен, отправлять казахов домой нецелесообразно. Зато согласился, что необходимо улучшить условия, – обещание, в прошлом давшее мало конкретных результатов[883]. Уже в июле 1945 года, через два месяца после окончания войны, руководители республик по-прежнему просили вернуть им рабочих. Д. З. Протопопов, первый секретарь Коммунистической партии Таджикистана, написал Маленкову с просьбой разрешить мобилизованным таджикским рабочим вернуться в родные колхозы. За годы войны в Таджикистане мобилизовали около 50 000 человек, почти половина которых все еще работали на Урале и в Сибири[884].
К 1944 году мобилизация людей на восстановление городов и оборонное производство ложилась на экономику все более непосильным бременем. Осенью Н. А. Михайлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, посетил Сталинград. После победы в Сталинградской битве в январе 1943 года комсомол мобилизовал более 21 000 молодых людей, чтобы заново отстроить город. Они работали на масштабных стройках и на заводах, в частности на прославленном Сталинградском тракторном заводе, где Красная армия лицом к лицу сражалась с войсками вермахта, борясь за каждый этаж[885]. Тракторный завод, от которого в начале 1943 года остался только тлеющий остов, снова начал выпускать танки. Работали там главным образом совсем юные: более чем 60 % не исполнилось и восемнадцати[886]. В отчете, направленном напрямую секретарю ЦК Маленкову, Михайлов заметил, что почти 60 % из 7600 молодых людей, занятых на тракторном заводе, живут в развалинах зданий, без самых элементарных удобств. В бараках на человека приходилось один-два квадратных метра жилого пространства – немногим больше, чем в гробу, к тому же у молодых рабочих не было горячей воды, чайников, умывальников, прачечных. Они буквально месяцами не снимали одну и ту же засаленную одежду. Еще 3000 человек жили в продуваемых со всех сторон палатках. Пища в столовой отличалась скудостью и однообразием: пшенный суп, пшенная каша, селедка, крошка маргарина. Большинство молодых рабочих, мобилизованных на восстановление оборонных предприятий Сталинграда, остались, но бежали все равно тысячи. Из 21 000 человек, мобилизованных ВЛКСМ, пропало более трети. Михайлов винил местное партийное руководство и директоров предприятий, указывая все на те же проблемы, присущие системе трудовой мобилизации в целом. У промышленных наркоматов отсутствовал стимул удерживать рабочих, поскольку они легко могли обратиться к Комитету с просьбой набрать еще людей, чтобы восполнить потери. Михайлов писал, что даже «массовые случаи дезертирства рабочих не вызывают большой тревоги у руководителей предприятий». Особенно резко Михайлов отзывался о наркоме по строительству С. З. Гинзбурге: «Когда Народному Комиссару по строительству тов. Гинзбургу стало известно, что по решению ГКО должна проводиться мобилизация комсомольцев и молодежи на работу в тракторострое, он по несколько раз в день звонил в ЦК ВЛКСМ и просил ускорить отправку людей. Однако тов. Гинзбург не проявлял такой активности в тех случаях, когда надо было принимать меры к улучшению быта прибывшей молодежи». После письма Михайлова районная администрация в Сталинграде и парторганизация завода получили от областного начальства строгое предупреждение: если в течение месяца они не добьются улучшения условий, им придется иметь дело с партийными органами[887].
В 1944 году профсоюзы учредили на многих заводах комитеты по жилищно-коммунальному хозяйству, призванные улучшить бытовые условия в общежитиях, положить конец воровству и удостовериться, что у рабочих есть бани, прачечные, мастерские по ремонту одежды и обуви. К тому времени у страны за четыре года тотальной войны накопились долги. Из сферы городских услуг, включая прачечные и бани, рабочих перебросили в оборонную отрасль, а потребительские сегменты были переформатированы под нужды фронта. Страна перестала производить кожаные ботинки; у рабочих не было обуви, а десятки тысяч детей не могли ходить в школу зимой. В результате Наркомат легкой промышленности начал выпускать сабо, которые многие уже мастерили себе самостоятельно[888]. Заводские мастерские, не располагая швейными машинами, иголками, запасными частями и запасами материи, не справлялись даже с простейшим ремонтом. Чтобы отремонтировать ботинки, рабочим приходилось приносить собственные гвозди, чтобы починить одежду – иголки с нитками. Едва ли стоит говорить, что эти предметы не выдавали по карточкам, да и на рынке их было не купить почти ни за какие деньги[889]. Рабочие массово покидали оборонные заводы[890]. Повсюду проверяющие вторили замечаниям Михайлова: быт рабочих неотделим от производства[891].
Летом 1944 года государственные и партийные организации снова стали требовать от местных чиновников и руководителей предприятий принять меры. В июне Совнарком постановил, что проверяющие от профсоюзов могут налагать штраф 500 рублей на руководителей предприятий, нарушающих трудовое законодательство и правила техники безопасности. Постановление, принятое в рамках более обширной кампании по улучшению жилищных и трудовых условий, давало профсоюзам рычаги для давления на бригадиров и начальников цехов, позволившие устранить наиболее вопиющие нарушения[892]. Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) сделала партработникам и руководителям предприятий выговор за недостаточное внимание к жизни рабочих и распорядилась о доставке топлива, одежды и обуви