.
В 1942 году дефицит продовольствия по всей стране еще заметнее сказался на детях. В интернате для дошкольников, эвакуированном из Ленинграда в Челябинск, ежедневный рацион выглядел следующим образом: чай с хлебом на завтрак, крупяной суп с растительным маслом на обед, подслащенный чай с хлебом на ужин. В середине мая 1942 года дом для эвакуированных детей в Горьковской области сообщил, что так и не получил продуктов на апрель; в других детских домах области подопечные питались одним черным хлебом[1007]. К концу года из городов сообщали о возросшем количестве случаев истощения, часто заканчивавшегося смертью. В Кирове, куда прибыло много эвакуированных, питание детей достигло критической точки в конце 1942 года. В городе находилось 4500 младенцев до одного года и 10 500 детей в возрасте от года до трех лет, и всем им надо было выдавать молоко на молочной кухне – предназначенном только для детей распределительном центре, которые открыли во всех крупных городах. В июле молока, поступившего на кировскую молочную кухню, хватало лишь на то, чтобы обеспечить каждому ребенку 250 миллилитров – то есть около чашки – в день; в октябре ежедневная порция молока уменьшилась до 160 миллилитров, а в ноябре – даже до 45 миллилитров. В начале декабря в городе открылась столовая для 3000 самых истощенных детей, призванная заменить гораздо более вместительную столовую для тысяч детей школьного возраста, лишенных возможности получать продукты. Школы должны были обеспечивать учеников горячим завтраком, но могли предложить лишь одну-единственную булочку. Если ребенок не находился в детском доме, не ходил в сад, не учился в школе или не получал питание в каком-либо еще учреждении, его рацион большей частью ограничивался хлебом и сахаром, получаемыми по карточкам. В декабре город обеспечивал детям небольшую хлебную норму, но она вычиталась из пайка их матерей. Впрочем, ни дети, питавшиеся дома, ни те, о ком заботились разные учреждения, не получали достаточно пищи. Кировская детская больница, куда попадали дети с соматическими заболеваниями, сообщала, что 95 % поступивших детей страдают от серьезного истощения. В период с сентября по ноябрь умерло 30 % всех принятых в больницу детей, половина – непосредственно от дистрофии, а для другой половины дистрофия стала фактором, обострившим болезнь[1008]. В 1943 году ситуация продолжала ухудшаться, особенно среди детей младшего возраста. Отправленная Совнаркомом проверочная бригада обнаружила у 13 % всех детей в кировских яслях острую стадию дистрофии, а у 11–12 % – туберкулез[1009]. Большинство детей по всей стране зависели от родных и продуктов, выдаваемых по детским карточкам, которых недоставало даже для минимального поддержания здоровья. Нередко родители пытались подкормить детей, отдавая им часть своей порции с большим риском для собственного здоровья[1010].
Задолго до войны как дореволюционная Россия, так и Советский Союз отличались высокой младенческой смертностью, потому что детей рано отнимали от груди[1011]. Когда в 1930‐е годы женщины начали массово устраиваться на работу, период кормления сократился еще сильнее. В годы войны многие матери не могли кормить грудью из‐за недоедания. Мэри Ледер вспоминала, что, хотя у нее и было молоко, ее девочка не развивалась «в нормальном темпе». Она пояснила: «Я сама была такой исхудавшей и измученной, что моего молока ей не хватало для нормального питания, а другой еды не было»[1012]. Поэтому жизнь младенцев и маленьких детей во многом зависела от дополнительного питания, предоставляемого молочными кухнями.
Молочные кухни, впервые созданные в 1920‐е годы, чтобы выдавать качественное молоко, молочную смесь и детское питание в летние месяцы, когда младенцы особенно часто страдали поносом, имели множество недостатков и проблем с организацией, включая отсутствие холодильных камер и стерильных емкостей, а также слабые представления о правилах гигиены среди работников кухни, медсестер и врачей[1013]. Хотя во время войны государство существенно расширило сеть молочных кухонь, они по-прежнему удовлетворяли потребности лишь незначительной части населения. По оценкам Наркомздрава, к концу 1942 года только в РСФСР более 550 000 младенцев и более 1,1 миллиона детей в возрасте от года до трех лет не имели доступа ни к молочной кухне, ни к яслям, где их обеспечили бы молоком и пищей. Но даже если ребенок получал питание на молочной кухне, сами кухни страдали от острой нехватки молока, манной крупы, риса и других круп, которые младенцы способны были бы нормально переварить. Поэтому кухни прибегали к заменителям, например к «солодовому молоку», смеси цельного молока, разведенного водой, часто в пропорции 1:9, со сметаной, пшеничной мукой или растительным маслом. Употреблять эту смесь могли только дети постарше, для младенцев она обладала повышенной кислотностью, а ее польза была весьма сомнительна. Когда специалисты по питанию начали экспериментировать с дрожжами как источником белка для взрослых, кухни в надежде обеспечить детей необходимым для жизни белком начали выдавать смесь, известную как «дрожжевое молоко»[1014].
В 1942 году органы здравоохранения Московской области приложили значительные усилия к расширению сети молочных кухонь и специальных пищевых станций для детей, так что региону удалось обеспечить потребности всех детей младше четырех лет. Осенью, когда усугубился продовольственный кризис, прогресс резко замер. К 1943 году почти все города жаловались на острый дефицит молока. Один работник системы здравоохранения в Московской области в отчаянии заметил:
В настоящее время развитие работы молочных кухонь и пищевых станций замедлилось ввиду крайне катастрофически малого количества молока. Если летом в среднем ребенок в яслях и молочной кухне получал 250–300 гр. молока, то сейчас по 10–15 гр. На 150–200 детей дают 3–4 литра молока, так в г. Бабушкине получали на 400 детей 20 литров молока, в Пушкине на 350 детей – 15–20 литров молока. В Орехове-Зуеве дети совсем не получали молока, в Балашихе питается с молочной кухни 353 человека детей, получали молока по 2 литра в день.
В последнее время стали отпускать солодовое молоко, причем никто не знает его состав, неизвестно для каких детей его можно применять, как его разводить. НКЗ необходимо дать разъяснение по этому вопросу[1015].
В отчете, представленном в начале 1943 года медицинскими учреждениями Башкирии, говорилось: «Вопрос с питанием детского населения Башкирии в настоящее время стоит исключительно напряженно. В последние месяцы в целом ряде детских яслей городов и районов отсутствуют необходимые продукты питания, особенно молоко, в результате чего имеет место значительное количество детей, страдающих дистрофиями»[1016]. В Чкаловской области администраторы молочных кухонь решили каждый день закупать на колхозных рынках по несколько литров молока. Во всей Удмуртии молоко можно было достать только в одном городе – в Ижевске, куда ежедневно поступало около 20 литров молока, покрывавшие лишь 5 % потребностей жителей. Из Свердловской области сообщали, что поставки молока в регион и вовсе прекратились, а молочным кухням пришлось закрыться. В ограниченном количестве молоко продолжало поступать лишь на молочные кухни самого Свердловска, но и сюда его привозили нерегулярно[1017]. Работники кухонь стали готовить молочные смеси на воде с небольшим количеством манной крупы. Достать молоко и богатые белком молочные продукты было попросту невозможно[1018]. Молоко не поступало даже в детские больницы. В феврале 1943 года куйбышевская больница для пациентов с инфекционными заболеваниями получала всего литр молока в день на 120 детей, то есть менее двух чайных ложек на ребенка, а инфекционная больница в Кирове давала детям около трех чайных ложек молока в день[1019]. Дефицит был непосредственно связан с утратой молочного скота, оставшегося на оккупированных территориях, и с более низким удоем в тылу. Животные, которым не хватало корма, тоже умирали от голода[1020]. Конкуренцию детям составляли другие группы населения, согласно господствовавшим медицинским представлениям тоже нуждавшиеся в молоке, в том числе туберкулезные больные и рабочие, контактирующие с токсичными металлами и другими опасными веществами[1021].
Как ни странно, острый дефицит молока совпал со снижением младенческой смертности. После катастрофы 1942 года младенческая смертность в большинстве городских регионов упала даже не до предвоенного уровня, а еще ниже – эта тенденция сохранилась и в послевоенные годы. Причины снижения смертности неясны, тем более что родители по-прежнему были плохо знакомы с правилами гигиены, а существенного улучшения продовольственных поставок не произошло до второй половины 1944 года. Несмотря на снижение младенческой смертности, негативные последствия дефицита молока сказывались еще долго: многие дети ослабли, были истощены и легко заболевали[1022]. Широкое распространение получил рахит – нарушение развития костной системы, обусловленное дефицитом витамина D, кальция и фосфатов, поскольку продукты, способные его предотвратить – рыбу, яйца и молоко, – достать было невозможно. В Златоусте рахитом болело 35 % всех находящихся в яслях детей, в Иванове – 41 %. Болезнь широко распространилась и в Свердловске: 27 % младенцев до шести месяцев, 52 % грудных детей от шести месяцев до года, 48 % тех, кому было от года до двух, и 9 % детей старше двух лет серьезно отставали в развитии