Мобилизационные призывы государства встречали горячую поддержку у населения, но они сопровождались и новыми репрессиями против тех, кто, как считалось, представлял угрозу для советского строя. Выражения из лексикона 1937 года, такие как «враг народа», «троцкист», «вредитель», отступили на второй план, но другие, например «умение распознать врага, как бы хорошо он ни был замаскирован» или «недопустимость политической беспечности», все еще были в ходу. ЦК неоднократно предупреждал местные партийные организации о возможности диверсий, саботажа и шпионажа на оборонных предприятиях и электростанциях, на железных дорогах и прифронтовых территориях. Людей арестовывали за шпионаж и коллаборационизм; среди них был действительно виновные, но многие случаи напоминали дела, сфабрикованные в годы Большого террора по ложным обвинениям. Московские горком и обком партии разослали всем местным партийным организациям письмо, где сообщалось: «Немецкая разведка вербует шпионов и диверсантов из антисоветских элементов, в том числе из уголовников, бывших кулаков и белогвардейцев, выходцев из враждебных нам классов и политических партий, мечтающих о реставрации капитализма в СССР, а так же из числа неустойчивых местных жителей, захваченных в плен красноармейцев и командиров – трусов и предателей нашей родины»[1221]. Некоторые предупреждения оказались небезосновательными: часть жителей оккупированных территорий, особенно бывшие кулаки, действительно сотрудничали с немцами – то же касается генерала А. А. Власова и других советских военнопленных. Но после такого потока ложных обвинений было не всегда просто отличить настоящие саботаж, коллаборационизм и шпионство от сфабрикованных государством дел.
Государство часто прибегало к суровым профилактическим мерам, отправляя в ссылку целые группы, считавшиеся склонными к коллаборационизму. После начала войны депортировали почти 3,3 миллиона представителей шестидесяти одного народа, включая этнических немцев, крымских татар, чеченцев и ингушей. Крымских татар, например, сослали в разные республики в 1944 году, после того как 20 000 из них добровольно записались в войска вермахта. Представителей этих национальных групп не арестовывали и не расстреливали, а массово высылали[1222]. В августе 1941 года партия и правительство постановили переселить почти 480 000 советских граждан немецкого происхождения из АССР Немцев Поволжья и еще двух областей[1223]. Почти 85 000 советских немцев отправили в Омскую область, где их поделили на группы, насчитывавшие от 120 до 800 домохозяйств и разбросанные по разным районам, и поместили в колхозы. Ссыльные возмущались, жалуясь на плохое снабжение, отсутствие компенсации за их собственное хозяйство и скот и на не выплаченную перед переселением зарплату. Однако в своем негодовании они не только сетовали на потери. Секретарь Омского обкома партии отметил «враждебные настроения» среди депортированных, хвастливо заявлявших местным крестьянам о непобедимости германской армии и тщетности их сопротивления. Кроме того, среди ссыльных были распространены глубоко антисемитские настроения – они уверяли местных крестьян, что «немцы любят русский народ и ненавидят только коммунистов и евреев»[1224]. Один ссыльный пояснил: «Не бойтесь немцев, немцы народ хороший, они над мирным населением и колхозниками не издеваются, а издеваются только над партийными руководителями и евреями. Если бы немцы не жалели народ, они бы пустили газы и взяли бы всю территорию в течение одной недели, но они этого нее делают потому, что победят Советский Союз без этого»[1225]. (Немцы действительно вскоре «пустили газы», умертвив миллионы советских военнопленных и евреев в «газвагенах» и газовых камерах.) Другие грозили местным ответработникам, издевательски приговаривая: «Придет Гитлер, тогда вам плохо будет, мы покажем вам, как активничать»[1226]. Они сообщили крестьянам, что их сослали за подготовку мятежа, добавляя: «Если немцы ближе подойдут, то и здесь можно сделать»[1227]. «Гитлер нас выручит, – говорили они, – и мы, немцы, скоро будем над вами, русскими, хозяевами»[1228]. Их презрение, прогерманские настроения и антисемитизм наводят на мысль, что многие и в самом деле ждали прихода нацистов. Но не все ссыльные разделяли такие взгляды. Членов партии, тоже оказавшихся в ссылке, глубоко оскорбило то, что государство решило депортировать весь народ, а не тех, кто представлял реальную угрозу. Один из партийных советских немцев с горечью заметил: «Вообще это неслыханное безобразие – это все выселение. Судя по постановлению правительства, все 800 000 немцев Поволжья являются фашистами и диверсантами»[1229]. Другой, не разграничивая депортацию и геноцид, указал на поразительное сходство политики переселения с установками самого Гитлера. «Вот вам и сталинская национальная политика, – сказал он. – В чем же тут разница с фашистскими деяниями? Да еще хуже»[1230]. Все комментарии такого рода не прошли незамеченными. Омское отделение НКВД арестовало 119 человек по обвинению в измене родине и создании контрреволюционной организации, а еще девятерых исключили из партии.
Если некоторые стратегии военного времени перекликались с «профилактическими» чистками недавнего прошлого, другие оказались предзнаменованиями будущих репрессий. В 1946 году государство развернуло кампанию «по борьбе с космополитизмом», направленную против представителей интеллигенции, якобы подпавших под влияние либеральных западных идей. К 1949 году кампания приобрела отчетливо антисемитский характер, превратившись в преследование евреев – «безродных космополитов». Группу врачей-евреев арестовали и пытали, обвиняя их в подготовке убийства Сталина и других партийных руководителей. Конец нарастающему безумию положила внезапная смерть Сталина в 1953 году[1231]. Истоки послевоенной антизападной кампании следует искать на ранних этапах войны. На собрании эвакуированных ученых из Академии наук, состоявшемся осенью 1942 года в Свердловске, начальник местного отделения НКВД тщательно записал фамилии и реплики выступавших, которые, с его точки зрения, находились под влиянием Запада. В докладе, отправленном в Агитпроп, он обвинил академиков в излишнем доверии к союзникам. Один из собравшихся, имея в виду высадку британских войск в Египте в августе 1942 года, заметил: «События в Африке, это, безусловно, начало второго фронта. Скоро мы будем свидетелями выхода из войны Италии, и неизбежности вслед за этим разгрома Гитлера»[1232]. Некоторым британская кампания в Африке даже казалась полноценной заменой обещанного второго фронта в Европе, что, несомненно, возмутило бы красноармейцев, сражающихся с германскими дивизиями, переброшенными из Северной Африки под Сталинград. Другой академик горячо хвалил американцев: «Наконец, мы доживаем до времени, когда Гитлеру по-настоящему грозит разгром. Американцы – это настоящие союзники, воюющие с присущей им деловитостью»[1233]. В отчете НКВД отмечалось, что, по мнению некоторых ученых, только Запад способен «по-настоящему разгромить» Германию. Хотя такую точку зрения трудно было приравнять к государственной измене, в НКВД ее, несомненно, сочли заслуживающей внимания.
Яркие проявления неприкрытого антисемитизма, после войны вылившегося в «борьбу с космополитизмом», тоже можно обнаружить уже в 1942 году. В служебной записке «о кадровой политике», составленной заведующим Агитпропом Александровым для ЦК в августе 1942 года, речь шла главным образом о губительном засилье евреев в искусстве. Александров сообщал, что «в управлениях Комитета по делам искусств и во главе многих учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)». Приводя длинный список директоров, администраторов, журналистов, критиков, преподавателей и артистов, он делал помету «еврей» против имен тех, кого собирался уволить. Он писал: «Не случайно поэтому, что в консерваториях учащимся не прививается любовь к русской музыке, к русской народной песне, и большинство наших известных музыкантов и вокалистов… имеют в своем репертуаре главным образом произведения западноевропейских композиторов»[1234]. Александров рекомендовал немедленно назначить на место евреев – по его мнению, занимавших слишком много должностей в сфере искусства – русских. После войны партийная политика в отношении науки и культуры руководствовалась как раз такими антизападными и антисемитскими установками.
Одна из главных трудностей, с которыми столкнулась партия, – поддерживать в людях боевой дух, невзирая на крайние лишения. Даже самыми вдохновляющими лозунгами нельзя было повысить продовольственные нормы, раздобыть одежду или отапливать здания. Это прекрасно уловил корреспондент «Правды» в адресованном редактору газеты язвительном письме о визите Михаила Калинина, председателя Верховного Совета СССР и члена Политбюро, в Горький, куда он приехал в 1942 году, чтобы вручить рабочим медали. По словам журналисты, улицы Горького были загажены мусором и кучами человеческих экскрементов, но местные чиновники не задумываясь списали неприглядную картину на тяготы военного времени. Когда председателя горсовета спросили, почему так грязно, он ответил, что в других городах не лучше: неужели кто-то полагает, что в Москве заняты уборкой улиц? Уже немолодой Калинин должен был вручать награды в горьковском Дворце культуры, но там оказалось так холодно и сыро, что его пробрала непроизвольная дрожь. Церемонию пришлось отменить, а Калинина немедленно отвезти к врачу. Корреспондент отметил также, что Советскую площадь переименовали в площадь Минина и Пожарского, в честь князя