ем Буэнос-Айреса. К этому времени подрос сын, и отец устроил мастерскую импермеаблей. Все ж тяга на родину не оставляла его, усилилась в связи с убийством молодого парня-работника, и он вернулся в Россию.
Сначала жил у бабушки в прикащецкой, а вскоре построил кирпичный дом на 7 линии и организовал мастерскую поршней и лавку обувных товаров. Привез специалиста по поршням и заготовщика. Так была создана мастерская поршней и заготовок обуви; кроме того обувной магазин небольшой.
Перспектива погибнуть от ножа соседа-убийцы заставила призадуматься отца, и он решил уехать в Б. А., оставив все созданное хозяйство. В Буэнос-Айресе отец поступил на службу в контору Дрейфуса по торговле хлебом. Семья увеличилась, родились еще мальчик и девочка. Нас было шестеро. Жили мы в одной комнате. Отец все время в разъездах по провинциям по скупке хлеба для Дрейфуса. Родители решили вернуться на родину. Это было уже после коронации Николая II. Братья матери к тому времени обжились, стали купцами 2-й гильдии. Родители приехали без кола и двора. Их поместили в однокомнатной пристройке к дому. Кроме хлебопашества и торговли у отца не было никакой профессии. Родственники помогали открыть лавчонку и построить дом на 7-й линии, куда мы в последствии переселились.
Мне уже было около 10 лет, но я была безграмотна. Надо было начать учиться. При помощи тетки наняли учительницу, и она стала меня обучать. Учитывая мои успехи, учительница посоветовала родителям готовить меня к поступлению в гимназию, куда я поступила в 5-й класс в городе Бахмут (Артемьевск). Родители мои были вполне обрусевшие люди без националистических особенностей, разговаривали только по-русски. Отец оставался свободолюбцем, другом всех трудящихся. Юзовка была местом ссылки. От отца я впервые услыхала песню на смерть Чернышевского «Замучен в тяжелой неволе…», которую и заучила. Мое содержание в Бахмуте (15 руб. в месяц) оплачивала та же тетка, но в 6-м классе я уже давала частные уроки.
Начало девятисотых годов в России характеризовались активным рабочим и студенческим движением. Забастовочное движение, охватывало огромные участки России: всеобщая забастовка в г. Ростове на Дону, политическая демонстрация в Батуми в том же году и в целом ряде городов происходили выступления рабочих с протестами против капиталистического гнета и бесправия. Огромную роль в росте недовольства трудящихся в то время сыграла неудавшаяся русско-японская война и поражение России. В гимназии иногда попадались прокламации и №№ «Искры». Встречи с исключенными студентами обостряли чувство протеста против всех форм гнета и насилия. Пришел в гимназию новый учитель гимназии по математике. Он как будто только окончил университет и устанавливал связь с учащимися. Я была из первых, с кем он встречался. Он предлагал читать Писарева, Добролюбова, Чернышевского. Но вскоре, его уволили. При его либеральном настроении он был еще неопытным преподавателем, но я стояла горой за него и даже заявила перед классом, что если кто-нибудь посмеет перед начальством критиковать его, то я заявлю, что это ложь (я была лучшей ученицей по математике). Все эти годы книги Горького имели большой успех у молодежи. Чувство протеста против царизма росло, обострялось, но не только против самодержавия, росло чувство необходимости борьбы за идеи добра справедливости для всех людей, за социализм. Окончила я гимназию на круглое отлично, но золотую медаль мне не выдали, а написали в аттестате «право на золотую медаль». Это за неуважение к начальству. Я отказывалась ехать к попечительнице, какой-то знатной, дряхлой старухе и т. п.
И вот окончила я гимназию, вернулась в Юзовку, стала давать частные уроки. Мечтала встретиться с социалистами и принять активное участие в борьбе за освобождение трудящихся, за справедливое человеческое общество. Я искала встречи, и меня искали. И вот в один зимний вечер 1905 г. на так называемой вечеринке, на нелегальном собрании меня приняли в чл. РСДРП. С тех пор вся моя жизнь была связана с борьбой, великой борьбой за коммунизм в рядах партии Ленина. Надо было приобретать знания. «Манифест коммунистической партии» я знала почти наизусть, настойчиво изучала политэкономию, историю, Плеханова «К монистическому взгляду на историю», Каутского «Экономическое учение Маркса», «Искру» читала систематически. Ленинская книга «Что делать» произвела потрясающее впечатление, показав, как надо воспитывать пролетариат и как необходима партия для успешной борьбы. «Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию», — говорил он. И всеми силами я боролась за создание этой организации. Стала пропагандисткой кружков рабочих завода и города, печатала прокламации на гектографе, на леднике во дворе хранила нелегальную литературу.
Я уже кончила гимназию с золотой медалью. Вернувшись в Юзовку из Бахмута, где я училась, я быстро нашла связь с революционерами Ридник и Полевой и стала членом партии в 1905 г. и с тех пор непрерывно участвовала в революционном движении РСДРП(б). Вела пропаганду в кружках, участвовала в рабочем движении. ПК присылал опытных пропагандистов. В партию затесался провокатор и выдал всю организацию. Происходило собрание, которое было выдано провокатором, и все собрание было арестовано. Я на этом собрании не присутствовала по болезни, и, как только я стала на ноги, товарищи организовали мой отъезд в Бердянск, надеясь таким образом спасти меня от ареста. Но полиция нашла меня, и меня там арестовали и отправили в Луганскую тюрьму, где были арестованные юзовчане. Это был 1906 г. Настроение было вполне революционное.
По доносу провокатора было арестовано собрание вместе с приехавшим товарищем из Центра. Оставшиеся на свободе товарищи решили, чтоб я уехала из Юзовки, так как там уже очень хорошо меня знали. Послали меня в Бердянск. Там оказалась арестованной почти вся организация. Нелегко было установить связи с оставшимися на воле товарищами. В Юзовской организации кроме провокатора оказался еще и предатель, работник аптеки. Он зашел к моим родителям и предупредил их, что меня арестуют в Бердянске. Приехала моя мать и предложила мне уехать за границу, на что я не согласилась; да и это было фактически невозможно. Действительно, возвращаясь из, наконец, удавшейся встречи с товарищами, я увидела свет в моей комнате. Когда я подошла к окну посмотреть, в чем дело, ко мне подошел жандарм и настойчиво пригласил зайти в комнату. Там я увидела свору жандармов во главе с ротмистром и прокурором, которые уже успели перевернуть все в комнате и заставили понятую, женщину, обыскать меня лично. Ничего компрометирующего меня не нашли, все же прокурор заявил: «Только со школьной скамьи, да еще отличница, а уже замешана в крамоле». Так вот арестовали меня и препроводили в тюрьму в Бердянске, а через день отправили в сопровождении жандарма в Луганскую тюрьму, где сидели все товарищи по делу Юзовской организации. Это был 1905 революционный год. Тюремный режим был ослаблен во всех тюрьмах, но меня тогда поразило, что двери камер заключенных были открыты. Меня поместили в одиночку, но двери не заперли, как и у всех. Помимо общего ослабления тюремной дисциплины в это время начальником Луганской тюрьмы был разжалованный офицер, и это еще больше содействовало ослаблению тюремных порядков. Происходили собрания, на которых обсуждались решения 3-го съезда партии. Надо сказать, что приезжавший в нашу организацию делегат 3-го съезда тов. Турский не рассказал о разногласиях с меньшевиками и ситуацией, которую Ленин определил: «Два съезда — две партии». И только в тюрьме я об этом узнала, сразу заняв позицию большевиков, которая отвечала моим революционным настроениям и боевому духу. У заключенных было много книг. Стала усердно заниматься. Здесь были книги по истории, по политэкономии и по философии. Ленин писал в «Что делать?»: «Без революционной теории не может быть революционного движения». Надо было учиться, учиться, надо было накоплять знания.
Пользуясь относительно свободным тюремным режимом, товарищи установили связи с некоторыми случайными уголовниками. Там был один из них укравший от голода краюху хлеба. Парень быстро усвоил азы социалистической программы. Решили организовать ему побег. Установили связь с волей, снабдили его явками и в один прекрасный день во время общей шумной прогулки, отвлекая разговорами надзирателя, перебросили его через тюремную стену. Ему удалось скрыться. Кстати, я после встречалась с ним, он стал видным партийным руководителем».
Она писала и писала, пальцы немели, кисть руки сводило, но она преодолевала себя. Мысли и слова путались, повторялись. Воспоминания диффузно проникали одно в другое. Надо было скорее добираться до конца. Как она снова попала к Аргентину, а потом опять вернулась к Москву.
После побега режим в тюрьме резко изменился. Сняли директора тюрьмы, бывшего офицера. Прислали нового, который установил настоящий тюремный режим. Все камеры на замок и вообще всякие тюремные порядки. В ответ заключенные объявили голодовку с водой, которая длилась 11 дней. Были призваны войска, которые расправились с заключенными. Прислали нового директора, снова из проштрафившихся военных. Режим изменился к лучшему. Голодовку выдержали все, хотя среди арестованных были случайно попавшие рабочие. Восстановили старые порядки. Мои родители дали взятку директору тюрьмы, и меня освободили через 8 мес. под залог и вообще скоро был суд, и почти всех на поселение в Вологодскую губ. Меня организация направила на партийную работу в Киев. Там я вела пропаганду в кружках, но вскоре направили меня с мужем в Крым. Там крымский комитет послал меня в Феодосию, так как мой бывший первый муж страдал туберкулезом легких. В Феодосии я продолжала пропагандистскую работу в рядах ВКП(б). Я забеременела. Родители после октябрьских событий и последовавших еврейских погромов решили снова поехать в Аргентину, но не заниматься земледелием, а ремеслом. Брат Марк уже был взрослый парень, научился клеить дождевые плащи, а отец кроить их. Вот так они устроили маленькую мастерскую, отец кроил, а брат клеил.