Я боялся, что Ток и Тор уйдут в море без нас.
Может ли ярость быть абсолютной? Судя по облаку над домом – могла. Я чувствовал ее даже с расстояния в четверть мили.
Тень эта была живой. От нее исходило то же ощущение, что и от существа в красном. Теперь мне стало ясно, почему мы никак не могли понять, мужчина оно или женщина. Если оно вообще не было человеком, понятия «он» или «она» не имели смысла.
Оно было не одно. Его мертвой хваткой держало другое существо, от которого исходило полнейшее нежелание подчиняться чужой воле.
– Колгрейв, – прошептал я.
В том, что Колгрейв был человеком, никто не сомневался. Но его целеустремленность и непреклонная решимость идти до конца делали его полубогом.
– Исчадия зла, – пробормотал Мика.
Мы пошли дальше, к берегу. Никто нам не мешал. О нас забыли.
Торианский холм содрогнулся, словно пробуждающийся вулкан.
– Что? – переспросил я.
– Мы все исчадия зла, – сказал Мика.
– О чем ты? – Слова его звучали как нечто само собой разумеющееся. – Давай иди. Вряд ли Старик с ним справится.
– Он уже с ним справился, Лучник. Он заставил это существо принять свою естественную форму. Смотри, туман рассеивается. Оно не продержится долго в таком виде.
Он был прав. Существо таяло, словно облако пара.
Как и существо, созданное волей капитана.
Несколько минут спустя от них ничего не осталось.
На глазах у меня выступили слезы. У меня, Лучника. Самого смертоносного, хладнокровного и безжалостного убийцы в западных морях, не считая лишь одного человека, которого я оплакивал.
Моя ненависть к нему была столь же глубока, черна и холодна, как вода в океанской бездне. И тем не менее – я плакал.
Я отвернулся, скрывая слезы.
Я не помнил, когда плакал в последний раз. Может быть, после того, как убил жену, когда еще был живым человеком, одним из мелких зол, населявших мир.
Когда мы добрались до «Дракона», швартовы уже убрали, но сходни еще не подняли. Команда столпилась у борта, глядя на холмы за городом. Когда мы вбежали на причал, на лицах их отразилось облегчение, сменившееся смятением, после того как они поняли, что мы трое – последние.
Наверху сходней стоял пьяница с причала, которого держали в заложниках на случай недоброжелательства со стороны жителей Портсмута.
– Где остальные? – спросил Ток.
– Они не придут, – ответил я.
– Что будем делать?
– Ты меня спрашиваешь?
Ток был первым помощником, и ему следовало принять командование на себя.
Он посмотрел мне в глаза. Не требовалось слов, чтобы понять: он не Колгрейв и не в состоянии командовать «Драконом-мстителем».
Я огляделся. Все взгляды выжидающе устремились на меня.
«Я Лучник, – подумал я. – Второй человек после Колгрейва… а теперь после никого».
– Ладно. Мика, отведи старика на причал и оставь там. Целым и невредимым. Тор, готовься к отплытию.
Некоторые косо посмотрели на меня. Отпускать кого-либо живым не входило в число обычаев «Дракона».
Но «Дракон» стал другим. Мы теперь знали хоть что-то о жалости и милосердии.
– Пусть ему будет что рассказать внукам, – сказал я Тору, который не в силах был скрыть разочарования. Из всех нас он меньше всего изменился, оставшись таким же кровожадным, как и прежде.
Мы убрали сходни, и тут же поднялся ветер. Отличный ветер, при котором мы могли быстро выйти в канал. Заняв прежнее место Колгрейва на корме, я уставился на небо.
– Вы все еще с нами? – прошептал я.
Я вздрогнул. На мгновение показалось, что среди плывущих облаков виднеются лица – странные, чужие лица с глазами изо льда, в которых не читалось и намека на мысль.
Не их ли видел Колгрейв? Может, каждый раз, когда хотелось знать, с нами ли до сих пор боги, ему достаточно было поднять взгляд к небу?
Если я хотел заменить Старика, мне многое предстояло узнать… Я снова посмотрел на облака, но ничего не увидел. Не была ли это лишь игра моего воображения?
Я вдруг понял, что я единственный из четырех величайших воплощений зла на «Драконе», кто остался жив.
Почему? Что они сделали такого, чего не сделал я? Или наоборот?
Команда, похоже, несколько поредела. Сколько из них искупили грехи?
– Ток, проведи перекличку.
– Уже, капитан. Мы потеряли пятерых, кроме тех, о ком ты знаешь. Однорукий Недо, Толстяк Поппо…
– Поппо? В самом деле? Он говорил, что знает… Рад за него. Но нам будет их не хватать.
– Да, капитан.
Я снова вспомнил слова Мики: «Мы все – исчадия зла». Кажется, теперь я понял – он имел в виду причину, по которой некоторые получили искупление грехов, а некоторые нет. В нас было столько зла, что мы не осознавали знаков судьбы, лежавших перед глазами. Требовался момент истины, миг откровения, чтобы содержавшееся в них послание достигло цели.
Я вспомнил, как рыбачил со Святошей, Микой и Малышом, каждый раз вытаскивая песчаную акулу, упрямо возвращавшуюся на крючок. «Интересно, – подумал я, глядя на облака, – оставят ли они попытки вразумить эту глупую акулу?»
Линия, разделяющая море и течение Серебряной Ленты, резка, словно росчерк пера. Густо-коричневая вода на фоне покрытого легкой рябью нефрита. Они не смешиваются друг с другом, пока берег не исчезнет из виду.
«Дракон» лежит в коричневом течении реки, изо всех сил стремясь к зеленой глади моря. Мы подняли все паруса, какие только смогли. Худой Тор выкрикивает с верхушки мачты слова, которых никому не хочется слышать:
– Еще один, капитан. Впереди по правому борту.
На севере появляются паруса. Флот поспешно возвращается.
Я пытаюсь думать, как Колгрейв. Как бы он поступил?
Колгрейв стал бы сражаться. Колгрейв всегда сражался.
Я пытаюсь вспомнить его лицо – и не могу. «Дракон» снова лишает нас воспоминаний. Скоро о нем, как и о других, полностью забудут, и у нас начнется совершенно другая жизнь.
От этого никуда не деться. Колгрейв никогда не отступал. Но «Дракон» больше не непобедим. Итаскийцы уже доказали это однажды, хоть и заплатили немалую цену.
Я смотрю на облака:
– Что, устали вытаскивать одних и тех же глупых акул?
Далекое облако на мгновение обретает лицо. Могу поклясться, оно показывает мне язык.
Язык этот – молния, вонзающаяся в море.
– Курс туда, – приказываю я.
Рулевой меняет курс.
Еще одна молния. Потом еще и еще. Небо сереет, поднимается ветер. «Дракон» несет в сторону вмиг поднявшегося шторма. Паруса на севере подпрыгивают от ярости, видя, что у нас появляется мизерный шанс скрыться.
– Будьте вы прокляты! – Я потрясаю поднятым к небу кулаком. На мгновение кажется, что я слышу издевательский смех.
Морская болезнь уже перемалывает мои внутренности. Когда мы окажемся внутри шторма, она раздерет их на части.
У богов в самом деле есть чувство юмора, но на уровне тех, кто привязывает погремушки к кошачьим хвостам.
Молнии бьют, словно копья небесного войска. Рулевой нервничает, все время поглядывая в мою сторону в ожидании приказа свернуть. К нему присоединяются другие.
Никто не задает вопросов.
Мой предшественник хорошо их выдрессировал.
Вокруг нас в море бьют молнии. Мы никогда не видели ничего подобного…
– Тор?
– Они нас преследуют, капитан.
Смелые, отважные придурки. Неудивительно. Им хорошо знакома подобная игра. Они знают, что от них потребуется такая же решительность, как и наша.
Громадная молния бьет в грот-мачту. Слышен крик Тора. Мачта ломается. Кричат матросы. Малыш падает с вант, ударившись о палубу с грохотом, который слышен даже сквозь рев ветра и волн. Мачты, рангоут, такелаж начинают светиться. «Дракон» окутывает бледное холодное сияние, наверняка видимое на многие мили.
Корабль взмывает на гигантскую волну и устремляется вниз.
Наступает темнота, внезапная и резкая, словно удар меча.
Я в это время иду через корму, намереваясь взглянуть, что с Малышом.
Свет возвращается столь же внезапно, как и исчез, и я налетаю на борт. Выпрямившись, оглядываюсь вокруг.
Мы в густом тумане. Море полностью спокойно.
– Проклятье! Нет!
Туман быстро редеет. Я вижу свою команду.
Тела разбросаны по палубе, неподвижные, с остекленевшими глазами. Я знаю, где мы, знаю, что произошло. Мы вернулись туда, откуда все началось, и все жертвы Колгрейва оказались напрасны.
Шутки богов бывают дьявольски жестоки.
Туман рассеивается. Мы входим в середину круга посреди безжизненного нефритового моря. Меня неудержимо клонит в сон. Приходится напрячь всю силу воли, чтобы поднять лук и опереться на него.
Я не сдамся. Я не упаду. Я отказываюсь. У них нет Силы…
«Дракон» останавливается и начинает медленно вращаться, повинуясь неощутимому течению. Мимо проплывает безликий туман. Над головой он иногда светлый, а иногда темный. День не предвещает ничего хорошего. И скоро я вообще потеряю интерес к тому, чтобы считать дни.
Скоро я перестану думать о чем бы то ни было.
Но до этого я должен найти ответ на вопрос: что я сделал не так?
Отрубленные головы
Нижеследующий рассказ – один из моих любимых. Отчасти потому, что пользовался огромным успехом и столько раз перепечатывался за рубежом, что в свое время принес мне больше дохода, чем большинство романов. К тому же в его основе лежат элементы семейной легенды.
Нариман было десять лет, когда в Вади-аль-Хамама появился черный всадник – высокий и надменный, на коне столь же белом, сколь черной была его джеллаба. Проезжая среди шатров, он не смотрел ни налево, ни направо. Старики плевали под копыта его коня. Старухи испуганно прятались. Дети и собаки скулили и разбегались. Осел Макрама поднял дикий крик.
Нариман не испугалась, лишь удивилась. Кто этот чужак? Почему его так боятся? Потому что он одет в черное? Ни одно известное ей племя не носило черную одежду. Черный был цветом ифритов и джиннов, повелителей Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, высоких темных гор, нависших над Вади-аль-Хамама и священными местами племени аль-мубурак.