Что-то разбудило ее. Прислушавшись и принюхавшись, она поняла, что источник тревоги – не извне. Ей приснилось, что следует обойти стражу кругом.
– Идем, Верная, – прошептала она, наматывая поводья на руку.
Нариман точно знала, куда идти, но путь был нелегок. Склон, чересчур крутой и покрытый густой растительностью, не предназначался для того, чтобы на него взбираться. Пройдя несколько ярдов, она прислушалась.
Растительность сменилась бесплодной сухой почвой. Несколько раз Нариман оступилась, затем ее кобыла с громким ржанием соскользнула вниз, но Нариман сумела ее удержать.
Склон закончился.
– Все хорошо, девочка. Спокойно. Стой тихо.
Внизу появилось сияние. Нариман поняла, что забралась выше, чем полагала. Сияние поплыло вдоль каньона.
– Я не могу сейчас сдаться. Не перед первым же препятствием.
Сердце отчаянно колотилось. Ей хотелось кричать, протестуя против собственной неуклюжести, глупости и капризов судьбы.
Сияние проплыло вдоль каньона, поднялось на дальний склон, вернулось назад, на ту сторону, где стояла Нариман, и двинулось обратно. Оно скользило по кругу, но никогда не поднималось высоко над дном каньона и не оказывалось достаточно близко для того, чтобы засветился амулет. Наконец оно исчезло, но Нариман все же выждала четверть часа.
На небе уже брезжил рассвет, когда она устало сказала:
– Хорошая девочка, Верная. Давай сделаем привал.
Ее разбудило ржание лошади. Метнувшись к Верной, она зажала ноздри кобылы руками.
Невдалеке послышался стук копыт. Амулет превратился в кусок льда. За деревьями мелькнул силуэт черного всадника.
Этот был ниже ростом и более коренастый, чем ее шагун.
Ее шагун? Неужели он столь глубоко ее тронул? Она заглянула в собственную душу, пытаясь найти в ней ненависть к всаднику и любовь к сыну, которые привели ее в Джебал. И она действительно оказалась там – чистая, незамутненная ненависть.
Всадник двигался вдоль каньона, пока не исчез. Куда он пошел? К сторожевому посту?
Никаких воспоминаний из сна о каньоне, кроме стражи, у нее не осталось. Почему? Или Каркур не мог проникнуть в мир повелителей?
Не вполне понимая, что делать дальше, она спешилась и пошла пешком. Нарываться на проблемы было вовсе ни к чему. Несколько минут спустя впереди послышался ритмичный топот и ворчание, отдававшееся эхом в каньоне. Она осторожно продвигалась, от укрытия к укрытию.
Она не знала, откуда они взялись. Они просто появились на другом берегу ручья – существа на двух ногах, но лохматые, темные и высокие. Их было четверо. Самый крупный зарычал.
– Проклятье! – Она натянула тетиву в то самое мгновение, когда гигант с ревом бросился на нее.
Стрела попала ему в грудь. Он остановился, схватившись за стрелу. Остальные взревели и метнулись вперед. Она послала одну за другой две стрелы, промахнувшись один раз, затем вытащила саблю и побежала к большому валуну. Если она успеет забраться наверх…
Раненые чудовища не рухнули. Оба напали на кобылу. Другие двое бросились к Нариман.
Верная попыталась бежать, споткнулась, заржала. Звери повалили ее.
Нариман взмахом острого как бритва клинка вспорола широкое брюхо. Зверь, спотыкаясь, сделал несколько шагов, взглянул на рану и начал запихивать внутренности обратно.
Уворачиваясь от другой твари, Нариман бросила взгляд на кобылу. Раненые чудовища колотили ее огромными камнями.
В бок Нариман врезался кулак. Она пошатнулась, судорожно ловя ртом воздух. Нападавший взревел и шагнул к ней. Она попыталась поднять саблю, но та выскользнула из руки. У нее не хватало сил, чтобы удержать оружие.
Зверь встряхнул ее, обнюхал и довольно заворчал.
Дальнейшее напоминало кошмар. Чудовище уселось на колени, устроив перед собой Нариман, и принялось орудовать лапой между ее бедрами. Она почувствовала прикосновение к спине растущего члена.
Неужели все в Джебале столь озабочены?
– Каркур!
Зверь разорвал на ней одежду. Другой с ворчанием попытался дотронуться до Нариман, но тот, что ее держал, замахнулся на него.
На мгновение освободившись, она поползла прочь. Зверь зарычал и устремился за ней.
Она сжала в руке амулет:
– Каркур, дай мне силы это пережить.
Зверь фыркнул, издал вопль, от которого содрогнулись стены каньона, и заковылял прочь, окутанный янтарным сиянием с кровавыми прожилками.
На нее бросился другой зверь, и его рев слился с воплем первого.
Нариман нащупала саблю. Последний зверь, со стрелой в груди, попятился, глядя на нее остекленевшими глазами. Приведя в порядок одежду, она побежала к Верной:
– Бедная Верная…
Что ей теперь делать? Как выбраться из Джебала без лошади для Мисра?
Окутанные янтарным сиянием звери продолжали реветь. Великая Смерть – жестокая смерть. Она выворачивала их мускулы, пока не сломались кости.
Рев и вопли наконец прекратились.
Послышались отдаленные голоса.
Нариман поспешно собрала пожитки и вскарабкалась по стене каньона, найдя каменный выступ, с которого можно было увидеть происходящее внизу.
Ну и твари! Она вспомнила их размеры и запах, и ей стало дурно.
Внизу появились вооруженные рабочими инструментами люди. Увидев зверей, они испугались. Нариман несколько раз услышала слово «шагун».
– Вот так и думайте, – пробормотала она. – Пусть вам не приходит в голову, что в Джебале появился кто-то чужой.
Дрожь прошла. Поблагодарив Каркура, Нариман двинулась вдоль горного склона.
Кем были те звери? Люди их боялись. Она шагала, не выпуская из руки саблю.
Люди пришли из лагеря лесорубов. Они тащили бревно по дороге в сторону каньона. Зачем? Она пожала плечами. Вероятно, это требовалось повелителям.
Миновав лагерь, она пошла по дороге дальше.
Ближе к вечеру она услышала стук копыт и скользнула в кусты:
– Проклятье! – Всадник держал две ее стрелы и седло Верной. Она схватила лук и выскочила на дорогу, крича: – Эй! Подожди!
Всадник натянул поводья и оглянулся. Она помахала ему. Он развернулся.
Стрела попала точно в цель. Всадник обмяк и повалился назад. Лошадь метнулась вперед. Нариман схватила ее за поводья, а затем затащила тело в кусты, гадая, скоро ли его хватятся.
Стены каньона становились все ближе. Ручей иссяк. Она достигла вершины. Дорога вела вниз, туда, где в воздухе висела дымка от множества очагов.
Она ехала два дня. Ей никто не попадался, кроме людей, тащивших по дороге бревна. Их она избегала. На второй день она поднялась на поросший соснами хребет и увидела город.
Ее мучили мысли о Мисре. Стоило ли сейчас туда спускаться? Новости из лагеря лесорубов наверняка еще сюда не дошли. Но его могло там и не оказаться, а она устала и не смогла бы решительно действовать, случись что-то непредвиденное. Да и мысли слегка туманились.
Она съехала с дороги и устроилась на привал, жалея, что не может развести костер. Ночи в горах были холодными.
– Я бы душу продала за приличную еду, – проворчала она, жуя сухое мясо.
Ей снова снились сны, в которых она видела город, в том числе дом, где держали детей. Она видела также дом, где жили шагуны, и башню за городом, вид которой не предвещал ничего хорошего.
Проснувшись, она уже точно знала, что делать. Когда наступит ночь, она проникнет в город, ворвется в детский дом и заберет Мисра. Потом она сбежит и устроит засаду на дороге, надеясь, что первым встретит именно ее шагуна.
Но план тут же рухнул. Лошадь оборвала привязь, и след ее вел в сторону города.
Что они подумают? Начнут ли выяснять, куда исчез всадник? Конечно. Лучше убраться подальше.
Она двинулась на юг, вокруг города, то и дело обходя попадавшиеся вдоль дороги фермы. К ночи она снова выбилась из сил.
Но что-то нужно было делать уже сейчас. Времени больше не оставалось.
Где раздобыть лошадь? Все ее надежды держались на том, чтобы скрыться от преследователей.
Она расположилась на привал возле городской черты.
– Каркур, разбуди меня, когда придет время.
Ночь была темной и безлунной. Звезды скрылись за облаками. Нариман проснулась, вся дрожа.
Улицы казались дивными девушке, никогда не ходившей по мостовой. Стук каблуков сапог о камни эхом отражался от стен.
– Слишком тихо, – пробормотала она. – Где собаки?
Не было слышно ни лая, ни воя. Ни одна собака не вышла на улицу. Нервы Нариман напряглись до предела. Ей казалось, будто кто-то за ней наблюдает, будто город – ловушка, которая только и ждет, когда она схватит приманку. Нариман то и дело вытирала вспотевшие ладони о бедра, оглядываясь по сторонам.
Она обошла стороной жилище шагунов, приближаясь к детскому дому. Почему детей держали отдельно от других? Там ли прятали малышей вроде Мисра? Город казался ей чуждым и непостижимым, и она даже не пыталась его понять.
Услышав за спиной шорох ткани, Нариман развернулась, инстинктивно выставив перед собой саблю, – и очутилась лицом к лицу со смертельно раненным шагуном.
Оседая на мостовую, он поднял руку в перчатке и пошевелил пальцами. Колдовство! Она отрубила руку, вонзила острие в шею, а потом продолжала рубить, снова и снова, давая выход возбуждению и страху.
«Что я делаю?» – подумала она. Он был немногим старше ее. Нариман вдруг охватила жалость.
Она огляделась. На улице было все так же тихо. Неподалеку от тела виднелся подходящий переулок.
«Что он тут делал?» – подумала Нариман. Судя по тому, что она видела во сне, по улицам никто не ходил после наступления темноты, за исключением ночного стража с особыми полномочиями.
Или их встревожила лошадь? Появятся ли еще шагуны? В душе у нее все сжалось.
Возможно, отец и аль-Джахез были правы. Возможно, женщине не следовало заниматься подобными вещами.
– И возможно, мужчины чувствуют себя при этом точно так же, как и я, – пробормотала она, затаскивая тело в тень. – Дай мне час, Каркур.