– Да. Идем. Принесем ему чего-нибудь поесть.
Эль-Мюрид, который по большей части все еще оставался мальчиком по имени Мика аль-Рами, лежал, глядя в потолок палатки и позволяя солнечным лучам, просачивавшимся сквозь ткань, ласкать его глаза. Он чувствовал, как в нем нарастает неодолимое желание последовать своим путем, начать проповедовать, но подавил его, понимая, что до этого следует полностью выздороветь.
Но ему так не хватало терпения!
Теперь, когда ангел открыл ему глаза, он знал о грешных обычаях избранных и стремился как можно скорее принести им истину. Каждая жизнь, которую забирала Темная Госпожа, теперь означала еще одну душу, не спасенную ото зла.
Следовало начать с Эль-Аквилы и Аль-Габы. Когда эти люди обретут спасение, он пошлет их проповедовать соседям, а сам отправится в путешествие среди племен и селений вдоль пути отцовского каравана – если найдет какой-нибудь способ принести им соль.
– А вот и мы, – объявила Мерьем. В голосе ее звучали мелодичные нотки, показавшиеся Мике странными для столь юной девочки. – Снова суп, но на этот раз я принесла немного хлеба. Можешь его размочить. Сядь – на этот раз тебе придется есть самому. Не ешь слишком быстро, а то станет плохо. И не слишком много.
– Ты очень добра, Мерьем.
– Нет. Насеф прав – я плохо воспитанная девчонка.
– Но даже при этом Господь тебя любит.
Он тихо и убедительно заговорил, откусывая по кусочку хлеба, и Мерьем слушала его с видимым восторгом.
Первый раз он выступил перед публикой в тени пальм, окружавших оазис эль-хабибов. От когда-то надежного водоема почти ничего не осталось, кроме ила, и даже тот засыхал и трескался. Мика сделал оазис темой притчи о высыхающих водах веры в Господа.
Слушателей было не много. Он сидел с ними, словно учитель с учениками, убеждая их и обучая вере. Некоторые вчетверо превосходили его по возрасту, и их удивляли его познания и ясность мыслей. Они пытались подловить оратора, ставили на пути его рассуждений ловушки в виде утонченных вопросов на тему догматов, но он разбивал все аргументы, словно варварская орда, уничтожающая плохо защищенные города.
Он был куда лучше образован, чем предполагал сам.
Обратить в свою веру ему никого не удалось, но этого он и не ожидал. Ему хотелось лишь, чтобы они начали распространять слухи за его спиной, создавая соответствующую атмосферу для речей, которые действительно могли добавить ему новообращенных.
Пожилые мужчины ушли от него в страхе, почувствовав в его словах первую искру пламени, которое могло пожрать детей Хаммад-аль-Накира.
После Эль-Мюрид посетил Мустафа.
– Что стало с караваном моего отца? – спросил он главу клана.
Мустафа ошеломили его слова, ибо тот говорил с ним как с равным, а не как ребенок со старшим.
– Они попали в засаду. Все погибли. То был печальный час в истории Хаммад-аль-Накира. Не думал, что доживу до дня, когда люди станут нападать на соляные караваны!
Чувствовалось, что Мустаф недоговаривает. Глаза его бегали.
– Я слышал, караван нашли эль-хабибы. И еще я слышал, что они преследовали бандитов.
– Это правда. Бандиты пересекли Сахель, сбежали в страну неверных Запада.
Мустаф нервничал, и Мике показалось, что он знает почему. Вождь, по сути, поступил как человек чести, послав людей справедливо наказать тех, кто лишил жизни семью аль-Рами. Но все сыновья Хаммад-аль-Накира были немного разбойниками.
– Но там, снаружи, есть верблюд, который отзывается на кличку Большой Джамал. И еще один, по кличке Кактус. Может ли быть совпадением, что эти животные носят те же имена, что и верблюды моего отца? И случайно ли у них точно такие же отметины на шкуре?
Мустаф с минуту молчал, и на мгновение в его глазах вспыхнул гнев. Ни одному мужчине не понравится, что его призывает к ответу мальчишка.
– А ты наблюдателен, сын аль-Рами, – наконец ответил он. – Да, это действительно бывшие верблюды твоего отца. Когда пришло известие о случившемся, мы оседлали лучших коней и помчались по следу. Столь чудовищное преступление не могло остаться безнаказанным. Хотя люди твоего отца и не из клана эль-хабиб, они принадлежали к избранным. Они были торговцами солью, и защищающие их законы старше, чем сама империя.
– И конечно, была еще и добыча.
– Была и добыча, хотя твой отец не был богат. Всего его состояния едва хватило, чтобы возместить наши потери коней и людей.
Мика улыбнулся – Мустаф раскрыл свою стратегию ведения переговоров.
– Вы отомстили за мою семью?
– Да, хотя погоня занесла нас за пределы Сахеля. Мы поймали их у самых стен торговцев-язычников. Лишь двоим удалось пройти через ворота неверных. Мы люди благородные и не стали сжигать их деревянные стены. Мы не стали убивать мужчин и порабощать женщин. Мы обсудили случившееся с их советом торговых посредников, которые давно знали твою семью. Мы представили доказательства, и они, посоветовавшись, отдали бандитов нам на расправу. Мы не пощадили их – они умирали много дней, в назидание другим, кто нарушит законы, которые старше, чем сама пустыня. Возможно, стервятники до сих пор растаскивают их кости.
– За это я тебе благодарен, Мустаф. А что с моим наследством?
– Это мы тоже обсудили с торговыми посредниками. Возможно, они нас обманули – кто мы для них, как не невежественные песчаные дьяволы? А может, и нет. При нас были сабли, все еще обагренные кровью тех, кто причинил нам зло.
– Вряд ли вас обманули, Мустаф. Это не в их обычаях. И как ты говоришь, они были напуганы.
– Осталось немного золота и серебра. А верблюды их не интересовали.
– Скольких вы потеряли?
– Одного. И мой сын Насеф был ранен. Тебе стоило его видеть – настоящий лев! Моя гордость не знает границ. Я рад, что мои чресла породили такого сына! Мой Насеф – лев пустыни. Он станет могучим воином, если юношеский пыл его не убьет. Он лично прикончил троих! – Вождь прямо-таки сиял от гордости.
– А лошади? Ты говорил про лошадей.
– Три. Три наших лучших. Мы скакали, не зная устали. И мы послали гонца к родным твоего отца, чтобы те узнали о случившемся и могли предъявить свои требования. Он пока не вернулся.
– Ему предстоит долгий путь. Я оставляю все тебе, Мустаф. Прошу только дать мне коня и немного денег, чтобы я мог начать проповеди.
Мустаф удивленно посмотрел на него:
– Мика…
– Теперь я Эль-Мюрид. Мики аль-Рами больше нет. Он был мальчишкой, который умер в пустыне. Я вернулся из огненного тигля как Ученик.
– Ты серьезно? – (Эль-Мюрида удивило, что кто-то еще может сомневаться.) – Ради моей дружбы с твоим отцом выслушай меня. Не иди по этому пути. Он принесет лишь горе и слезы.
– Я должен, Мустаф. Сам Господь приказал мне.
– Мне следовало бы тебя удержать, но не стану. Да простит меня призрак твоего отца. Пойду выберу коня.
– Белого, если есть.
– Есть.
На следующее утро Эль-Мюрид снова проповедовал под пальмами. Он страстно говорил о едва сдерживаемом гневе Господа, который терял терпение, видя, как его избранные пренебрегают обязанностями. Аргумент в виде высохшего оазиса трудно было опровергнуть, как и сбросить со счетов невероятно жаркое лето. Несколько слушателей помоложе остались, чтобы задать вопросы и послушать ответы.
Три дня спустя у входа в палатку Эль-Мюрида послышался шепот Насефа:
– Мика? Можно войти?
– Входи. Насеф, можно попросить тебя называть меня Эль-Мюрид?
– Извини. Конечно. – Юноша расположился напротив Эль-Мюрида. – Мы с отцом поссорились. Из-за тебя.
– Печально слышать. В том нет ничего хорошего.
– Он велел мне держаться от тебя подальше, и Мерьем тоже. Так же собираются поступить и другие родители. Они все больше злятся – слишком много идей ты пытаешься оспорить. Тебя терпели, пока думали, что все это бред после пустыни, но теперь тебя называют еретиком.
– Меня? – ошеломленно переспросил Эль-Мюрид. – Меня, Ученика, обвиняют в ереси? Как такое может быть?
Разве он не был избран Господом?
– Ты бросаешь вызов старым обычаям. Их обычаям. Ты обвиняешь их. Ты обвиняешь священнослужителей Аль-Габы. Они привыкли к своим традициям, и вряд ли стоит рассчитывать, что они скажут: «Да, мы виновны».
Эль-Мюрид не предвидел, что зло может оказаться настолько коварным, чтобы отразить его собственные аргументы. Он недооценил врага.
– Спасибо, Насеф, что предупредил меня. Ты настоящий друг. Я запомню. Насеф, я не предполагал подобного.
– Я так и думал.
– Тогда иди. Не навлекай на себя недовольство отца. Поговорим позже.
Насеф встал и вышел, едва заметно улыбаясь.
Эль-Мюрид молился много часов, уйдя в глубины своего юного разума. Наконец он понял, какова воля Господа.
Эль-Мюрид смотрел вдоль длинного каменистого склона на Аль-Габу. Невысокий холм был полностью бесплоден, и казалось, окутавшая его тьма в любое мгновение могла сползти вниз, пожрав все окружавшее его добро. Именно здесь должна была состояться его первая и самая важная победа. Какой смысл завоевывать души клана эль-хабиб, если духовные пастыри вновь поведут их назад по пути зла, стоит лишь ему отправиться в путь?
– Я иду в храм, – сказал он сельчанину, пришедшему посмотреть, чем он занимается. – Собираюсь прочитать проповедь. Я покажу им истину, а затем позволю в лицо назвать меня еретиком, рискуя навлечь на себя гнев Господа.
– Разумно ли это?
– Это необходимо. Они должны объявить себя либо правоверными, либо орудиями зла.
– Я скажу остальным.
Эль-Мюрид начал свой путь.
В религии пустыни не водилось дьявола, пока его не назвал Эль-Мюрид. Зло было территорией демонов, призраков и падших духов, не имевших вождя. А патриархальный Господь Хаммад-аль-Накира был лишь главой семейства богов, подозрительно напоминавшего обширные семьи империи и пустынные кланы. Главным источником проблем Господа был его брат, черная овца в семье, который постоянно вмешивался в его дела, получая удовольствие от возникающего хаоса. Религия также хранила в себе следы анимизма, веры в переселение душ и поклонения предкам.