Эсмат добрался до своего господина еще до того, как погасло сияние амулета, заслоняя глаза руками:
– Повелитель?
Эль-Мюрид застонал. Он наверняка был бы уже мертв, но его спасла та же жуткая живучесть, которая провела в детстве через пустыню и через адские последствия поражения при Вади-эль-Куфе. Возможно, помог и амулет. Подхватив упавшие знамена, Эсмат рявкнул шагунам:
– Помогите соорудить носилки! – (Чародеи тупо уставились на него.) – Снимите одежду с какого-нибудь трупа, придурки!
Он яростно уставился на центральный Круг, где шла дикая кровавая бойня. Солдаты воинства продолжали вливаться внутрь Круга.
– Ученик убит! – вопил сообразительный солдат противника.
Слишком многие видели бегущих с носилками Эсмата и шагунов и поверили его крикам.
Врач отчаянно пытался собрать телохранителей Эль-Мюрида, но лишь горстка Непобедимых не забыла о своей чести.
Воинство, уже стоявшее на пороге окончательной победы, охватила безумная паника. Победа ускользнула из рук.
Эсмат и его господин укрылись в хижине лесоруба в десяти милях к югу от Пяти Кругов. Их сопровождал десяток Непобедимых. Большая их часть осталась в лесу, где следила за вражескими патрулями. При себе он оставил двоих, самых мускулистых.
В наступающих сумерках беспорядочно бежало воинство. Небольшие группы солдат метались туда-сюда, спасаясь от итаскийцев, которые настолько были ошеломлены свалившейся на них удачей, что даже не пытались их преследовать.
– Держите его! – бросил Эсмат. – Забудьте о том, кто он такой. Мы пытаемся спасти человека, а не миф. – Поняв, что людей в белом убедить не удается, он добавил: – Если мы его не спасем, кто будет говорить от имени Господа?
Аргумент подействовал. Эсмат начал с наименее опасной раны.
Эль-Мюрид стонал и кричал. В хижину ворвался часовой:
– Можно его как-нибудь успокоить?
– Да будет на то воля Всевышнего, – вздохнул Эсмат, доставая из сумки снадобье, которого хотел избежать, – Ученик с таким трудом избавился от дурного пристрастия.
Эль-Мюрид потерял немало крови, но упрямо не желал умирать. Эсмат извлек из него четыре стальных наконечника.
– Как скоро он сможет двигаться? – спросил командир телохранителей.
– Вряд ли скоро. Его тяжело убить, но и вылечить не легче. Возможно, придется остаться здесь на несколько недель.
Человек в белом поморщился.
– Да будет на то воля Всевышнего, – прошептал он.
Они оставались там месяц. Дважды Непобедимые уничтожали мелкие итаскийские патрули. Ученик гнал прочь отчаяние, раз за разом притворяясь, будто ему жутко больно. Эсмат давал ему снадобье, боясь Непобедимых. Его господин вновь впал в зависимость от дурмана.
Воинство света распалось. Выжившие бежали столь быстро, что враги даже не могли их догнать. Не сумел их собрать и Абд-эр-Рахман. Но так случилось лишь с одним войском.
Там, где командиры обладали волей и энергией, правоверные держались вместе. Два небольших подразделения проникли во владения Прост-Каменца. Еще одно пересекло Серебряную Ленту и обрушилось с огнем и мечом на неохраняемые внутренние земли Итаскии. Армия на побережье, после яростной стычки с остатками войска Грейфеллса, ошеломила итаскийцев, двинувшись на север и заняв большой портовый город Портсмут. Другие подразделения устраивали засаду войскам Грейфеллса, преследуя их фуражиров.
Положение стало своего рода патовым. Грейфеллс не мог двинуться на юг, пока войска угрожали его родине, а правоверным не хватало воли, чтобы возобновить наступление.
На юге Гарун и Хоквинд брали очередные города и замки, вырезая под корень сторонников Ученика. Захватив Симбаллавейн, они ворвались в Ипопотам.
Военный губернатор захваченных провинций позволил им излить всю свою энергию и страсть, а когда они уехали, собрал разбросанные войска и вновь занял Либианнин, предав мечу всех неверных. Чересчур уверенный в себе Гарун уговорил Хоквинда совершить бросок на север, чтобы отвоевать город.
Ловушка захлопнулась в узкой долине в дне пути от Либианнина. Хоквинд и бин Юсиф оставили на поле боя восемь тысяч мертвецов – до этого у них было всего двенадцать тысяч человек. Выжившим удалось проникнуть за неохраняемые стены Либианнина, но их не встретили как освободителей. Враги сумели объединить жителей города против них.
– Известие о великой победе, повелитель, – сказал Эсмат, услышав о событиях на юге в селении, где он только что побывал. На юг постепенно двигались и они сами. – Войска Гильдии и роялистов почти уничтожены в сражении под Либианнином. Выжившие заперты в городе.
Ученик, к которому уже вернулась ясность мыслей, сразу же увидел открывшиеся перспективы. Но даже это не принесло ему радости. Он исполнил волю Господа, но Господь его предал, позволив пасть за мгновение до победы. Он пережил все возможные унижения, всю возможную утрату веры, труп которой остался лежать между телами его знаменосцев.
– Где мы сейчас, Эсмат?
– В Форхангсе, повелитель. Всего в нескольких днях пути от Дунно-Скуттари. Там мы можем набраться сил.
– Сообщи командиру гарнизона, что я жив. Скажи, пусть пошлет гонцов ко всем нашим командирам, чтобы те их об этом известили. Скажи, что я хочу объявить всеобщее перемирие. И пусть объявит о моем предложении провести всеобщие мирные переговоры в следующем месяце в Дунно-Скуттари.
– Повелитель? Мир? А как же новая империя?
– Ограничимся тем, что получим в ходе переговоров.
– У нас есть враги, которые не станут с нами мириться, повелитель.
– Гильдия? Бандиты бин Юсифа? Ты же говорил, что они почти уничтожены. В любом случае мы пригласим Высокий Утес. Они наверняка достаточно устали от войны, чтобы отказаться от санкций, которые объявили против нас, когда Непобедимые убили тех стариков. Но с роялистами никакого мира не будет. Никогда – пока живы бин Юсиф и я. Эсмат, сражение с ними – все, что у меня осталось. Все остальное погибло. Моя жена. Мои дети. Насеф. Даже моя вера в Господа и мое призвание.
Эсмат ответил цитатой из его Учения.
– Я был тогда наивен, Эсмат. Порой у человека не остается ничего, кроме ненависти.
Возможно, то же самое можно было сказать о каждом, кого он именовал прислужниками зла. Пьяница, игрок, сводник – быть может, каждый из них оказывался таковым не потому, что был предан злу, но потому, что некоторые желания способна удовлетворить лишь столь низменная жизнь. И возможно, некоторые не могут жить без презрения к себе самому.
Его появление в Дунно-Скуттари стало поводом для большого празднества. Его приветствовали тысячи правоверных, плача и радуясь, словно он принес известие о победе избранных. Карнавал не заставил себя долго ждать – появились костюмы и маски, на улицы пригнали быков. Верующие братались с неверными, проливая слезы счастья.
Эль-Мюрид благословил празднующих с высокого балкона, едва заметно улыбаясь. Эсмат вслух удивлялся их радости.
– Они радуются не за меня, но за себя, Эсмат.
– Повелитель?
– Они радуются не моим свершениям, не моему возвращению. Они радуются потому, что я, оставшись в живых, вновь надел маску на тайный облик завтрашнего дня. Я освободил их от неопределенности.
– В таком случае они будут разочарованы, когда узнают, сколь многим тебе предстоит поступиться ради мира.
Ученик решил бросить вызов Господу. Его миссия заключалась в том, чтобы основать Царство Мира, но он не смог этого добиться, посылая людей на войну…
– Как насчет обезболивающего? – будто невзначай спросил он. – Есть запас?
– Когда-то ты назвал меня озабоченной белкой, повелитель. Мы много лет владели Ипопотамом, и теперь у меня хватит снадобья на несколько жизней.
Эль-Мюрид рассеянно кивнул. Снадобье могло отвлечь его от мыслей об истинных мотивах, по которым он пошел против Господа, – чисто детской злости на стрелы измены, поразившие его у Пяти Кругов.
Он вернулся к предыдущей реплике Эсмата:
– Им все равно, какую маску носит неизвестность. Главное, чтобы была хоть какая-то.
Две недели спустя начали прибывать посланники союзников.
– Похоже, на этот раз они вполне серьезны, – заметил Ученик. – Особенно Грейфеллс.
– Возможно, они почувствовали твою решимость, повелитель, – ответил Эсмат.
– Сомневаюсь.
Они уже вовсю строили тайные планы, но Эль-Мюрид понимал, что ему предстоит иметь дело с людьми, способными честно брать на себя обязательства и ответственность, и все это на глазах публики. Даже Гильдия направила делегацию во главе с грозным генералом Лаудером. Итаскийцы прислали устрашающего военного министра, так же как и скользкого Грейфеллса. Что-то обязательно должно было решиться.
Формальная процедура не оставляла места для каких-либо конфликтов или маневров. Никто не пытался выступать с позиции силы.
– У нас все получится, – сказал Эль-Мюрид Эсмату неделю спустя. – Можем все закончить за месяц. Мы будем в Аль-Ремише, прежде чем твои старые приятели успеют вернуть все, что украли, услышав о моей смерти, – усмехнулся он.
Эль-Мюрид во многом изменился к лучшему, сбивая всех с толку своей открытостью и новообретенным цинизмом, в чем он находил некое юношеское удовольствие. Народ вспомнил, что он сын торговца солью, и перешептывался, что в нем заговорила кровь.
– Осталось совсем недолго, Эсмат. Единственные настоящие воры – итаскийцы, а они сами себя погубят, не в силах договориться друг с другом. Все даже лучше, чем я предполагал.
Он сразу же заключил тайное долгосрочное соглашение с герцогом Грейфеллсом. В личном общении герцог оказался прагматичным и честным, что Эль-Мюрид высоко оценил.
– А что со Второй империей, повелитель? Отказываемся от мечты?
– Не беспокойся, Эсмат. Не беспокойся. Мы всего лишь получаем передышку, за время которой мечта может набрать новую силу. Правоверные принесли Слово на берега Серебряной Ленты. Они посеяли бурю, и эти поля дадут немалые богатства, когда придут снимать урожай следующие избранные.