В Писцовых книгах Московского государства за 1577–1578 годы записано: «В городе ж на Коломне церковь соборная Успение пречистые Богородицы, Донская, а в церкви образы… Пречистые Богородицы Донские на беле, в киоте, венец серебрен и басмлен, золочен, убрусец сажен жемчюгом крупным…» По всему, это все копия той иконы, которая побывала на Куликовом поле. А о том, что икона была в момент сражения, говорит, хотя бы косвенно, «Повесть от древних летописных историй о чудотворном образе Пресвятой Богородицы, нарицаемыя Донская». В ней сообщается, что великий князь Дмитрий Иванович Донской «повелел иконописцу образ Пресвятые Богородицы Донския писать против того новый. И послати во град Коломну, и провидите с честию. И в церкви соборной поставити».
Нет, не мог просто так распрощаться с дорогой для него реликвией Дмитрий Иванович. И осталась икона навсегда до его кончины в Москве. Другое дело, что икона попала к нему в дружину при весьма необычных обстоятельствах. Предания говорят о ней как о даре донских казаков (?) «в помощь против врагов». Усомнимся в том, что в конце XIV века на Дону могли существовать какие-либо поселения людей в том виде, в котором нам рисует их история казачества. Но неоспорим факт, что Среди них имелись истинные почитатели образа Богородицы, который ко всему чудом уцелел и в братоубийственных распрях, и в огненных сполохах татарского нашествия. Начало конца его Прошло перед ее ликом и недаром вместе с подлинным творцом победы она обрела символическое название Донская. Такое требовалось заслужить всенародным признанием.
В тот поминальный день на холме у Непрядвы, где покоились тела павших, казалось, ее лик был пронизан безмерной печалью о великой очищающей жертве, которую принесли во имя свободы отечества и веры христолюбивые воины.
В голубой тишине Придонья, может быть, не слишком стройно, но проникновенно и скорбно звучал многоголосый мужской хор. «Имуще Тя Первую Подвигоположницу, шествующую по стопам Владыки Христа, мужества исполняхуся Первосвятителие московствии и подвижнице благочестия Российстии, беды и напасти претерпевающе, у чаще люди духом Господевы работати…»
Но летописцы оставили нам еще одну загадку. Кто же отправлял литургию? Ни о священниках, покинувших Москву, ни о коломенских и других, отправившихся вместе с ратью Дмитрия Ивановича в поход, нигде не говорится. Здесь нам на помощь приходят рисованные миниатюры. Гонцы к великому князю от преподобного Сергия на одной из них изображены в одеждах православных служителей. Правда, эта миниатюра выполнена в конце XVII века, и художник вполне мог ошибиться. Но несомненно и то, что столь важное напутствие Сергий не мог доверить простому иноку, а тем более отправить его в небезопасный путь одного.
Другая миниатюра из Летописного лицевого свода возвращает нас к священной памяти павших на Куликовом поле, к панихиде. Но она выполнена тоже значительно позже, в XVI веке. На ней уверенной рукой художника выписаны фигуры священнослужителей в ризах. Причем один из них, склонившись над братской могилой, держит в руке кадило, а другой читает заупокойную по книге. Разрешение этой загадки может быть таково. Очевидно, кто-то из московских или коломенских священников все же отправился вместе с войском Дмитрия Донского в поход и, следовательно, сопровождал и икону Богоматери. По всей видимости, это явление в пору правления великого князя Дмитрия Ивановича стало обычным, и потому ни летописцы, ни церковь не обратили на него особого внимания. И не будет ошибкой рождение русского военного духовенства, его славную историю летоисчислять не с официальной даты, а с исторической Куликовской битвы.
Через три недели после сражения, сделав четырехдневную остановку в Коломне, «велми утруден и утомлен», великий князь Дмитрий Иванович возвратился в Москву, Следом за войском шел большой обоз с добычей; телеги ломились от оружия, всевозможной утвари, одежды. За обозом следовало бесчисленное множество верблюдов, лошадей, овец. Но москвичи равнодушно взирали на богатую добычу и возгласы приветствия и здравицы в честь победителей стихли, когда мимо стен Андроникова монастыря потянулись телеги с ранеными, которых тут же разбирали по домам. Скорбное молчание, лишь изредка нарушаемое надрывным плачем, установилось, когда перед жителями предстали те самые колоды, в которых лежали останки воинов.
В рукописных святцах XVII века было записано, что среди них «воины Адриан Ослябя и Александр Пересвет, принесенные с битвы, были схоронены в Симоновом монастыре близ деревянной церкви Рождества Богородицы в каменной палатке под колокольней, и над ними поставлены каменные плиты без надписей».
Писец явно ошибся, не могла бесследно, без отметины пройти для великого князя и для всего воинства расейского гибель инока Осляби. Тем более что существует предположение, что на Пересвета и Ослябю Дмитрий Иванович возложил особую миссию — сохранение жизни первого игумена всея Руси преподобного Сергия. Есть основание предположить, что Ослябю похоронили значительно позже рядом с Пересветом и сыном Яковом.
После того как Симонов монастырь отстроился на другом месте, ближе к Москве, надгробие героев оставалось в Старом Симонове и с годами приходило в запустение. «И только почти через четыреста с лишним лет в приходской церкви Рождества Богоматери, — сообщает Н. М. Карамзин, — разбирая колокольню сей церкви, в царствование Екатерины II нашли древнюю гробницу под камнем, на коем были вырезаны имена Осляби и Пересвета: ныне она стоит в трапезе, а камень закладен в стене».
Цивилизация безжалостно наступала на окраины Москвы, и вскоре Симонов монастырь оказался почти в центре огромного индустриального котла, в котором едва не была уничтожена российская памятливость.
До конца сентября 1380 года шли подводы с колодами, в которых покоились тела мамаевых сокрушителей. Москвичи захоронили их в урочище, называемом в народе Кулиши. Несколько позже над братской могилой появился рубленый храм. В передрягах, постигших Москву, он не сохранился. Но людскими стараниями была на этом же месте сооружена кирпичная церковь Всех Святых. Судьба и к ней оказалась немилостивой — на площади Ногина, где она расположена, в зданиях рядом с нею молятся другому богу, а церковь давно разорена и бездействует.
20 октября Дмитрий Донской вновь стоял перед преподобным Сергием в Троицкой обители. Позади остались сомнения, тревоги и исполненные надежды, впереди была огромная созидательная работа. Известно, что человек не вечен, но вечны Земля и огромный простор Вселенной. Человеческая жизнь коротка даже в сравнении с жизнью дерева. Достигшее своей полной красоты и величия, прочно войдя кряжистыми корнями в землю, оно все-таки подвластно стихии, и достаточно одного удара молнии или всесметающего на своем пути урагана, чтобы оно запылало, оставив после себя лишь кучку пепла или горестно склоненные к земле ветви и искореженный в щепы ствол. Но злорадство стихии напрасно. Дерево уже успело породить новую поросль, которая выдюжила и, словно в насмешку над грубым натиском, превзошла его великолепием и мощью.
Наши пращуры, очевидно, многое взяли от этой удивительной природной стойкости и взирали на небо не только с проклятиями, хотя в сердцах и не обходилось без них, но и с надеждой на созидательную силу возрождения, которой был проникнут каждый россиянин. Великий князь Дмитрий Иванович Донской и преподобный Сергий Радонежский в первые мгновения встречи могли лишь подспудно чувствовать, что их ратный и духовный подвиг дал приток новым силам русского народа. Подлинную же оценку Куликовской битве даст время, но ощущение величия свершенного, словно по наэлектризованной цепочке, передавалось от человека к человеку, вне зависимости от сословий, от избы к избе, от скита к скиту, разрушая межволостные препоны и закладывая фундамент подлинного всерусского Возрождения.
Но этот визит стал не менее знаменательным в истории России, После радостных слов приветствий и поздравлений Троицкая обитель предалась скорби о погибших. Минуло сорок дней с битвы. Молитву отправлял сам Сергий Радонежский, пожелавший, чтобы субботний день накануне дня Дмитрия Солунского стал днем общерусского поминовения воинов. И в числе первых имен игумен назвал Александра Пересвета, зачинателя Куликовской битвы. Так было положено начало празднования на Руси родительской, или Дмитровской субботы. У современного читателя может возникнуть недоумение: а при чем здесь родители? По Священному писанию суббота — день покоя, и в этот день православная церковь молила о упокоении усопших братий. Всех их издревле независимо от возраста и родства, относили к «отцам», то есть к тем, кто отошел в мир иной. Воздавая дань русским воинам, в этот день христиане молятся не только о них, но и о всех тех, с кем связывает мир земной с небесным нетленная человеческая память.
Синодик Троице-Сергиевой лавры разросся, но, как и в день установления родительской субботы, продолжают звучать в поминальных речах имена князя Дмитрия Ивановича Донского, схимонахов-воинов Александра (Пересвета) и Андрея (Осляби), жизнь свою за Отечество положивших.
…7 марта 1943 года выдалось в Подмосковье ярким, солнечным и тихим. Дыхание фронта не доносилось на эту огромную снежную поляну, которую пощадили безжалостные весенние лучи, Почти на самой ее середине безмолвно стояли в два ряда стальные громадины, подняв ввысь длинные жерла стволов. На каждом из танков крупными буквами было написано «Дмитрий Донской».
Еще в первых числах января 1943 года патриарх Сергий направил телеграмму Сталину о желании православного духовенства и верующих помочь Красной Армии и о начале сбора средств на сооружение танковой колонны имени Дмитрия Донского, например. В отделении Госбанка от церквей и духовенства, находившихся в ведении архиепископа Саратовского и Сталинградского, поступило 1 814 456 рублей непосредственно на танки и на подарки бойцам 83 320 рублей. Не меньше средств сдали и те приходы, которые остались на незавоеванной территории. От имени православной церкви на церемо