[1], Павел Петрович недовольно отметил про себя: «Любит сорить деньгами матушка».
Но наибольшая неожиданность ждала его впереди: следом за статс-секретарем на середину церкви вышел его духовный наставник архимандрит Платон. Великий князь припомнил, с какой настойчивостью святой отец преподносил ему Четьи-Минеи, духовную книгу, где рукой матушки были подчеркнуты слова о Георгии Победоносце, будто он «от дьявольской лести оледеневшую землю добре сделал», «терненное служение идольское искоренив, православную веру, яко лозу, насадил». Там же говорилось и о чудодейственной силе святого, который «струи исцеления подает к тебе притекающим».
Ох, как бы хотелось Павлу Петровичу избавиться от назойливой опеки священника и без конца слушать мощное звучание органа и изящное многоголосье европейских церковных хоров, поклонником которых был его отец. За годы своего короткого правления Петр III так и не сумел проникнуться любовью к России и душой пребывал на любезном Западе. Многое из этого восприятия он сумел внушить и сыну. Не случайно, что Павел I почитал знаки рыцарского Мальтийского ордена более, чем любой из русских орденов.
Но этикет не позволял проявиться недовольству, и Павел Петрович стал слушать, о чем говорил отец Платон.
«…Речь наша не о удаленных в последняя край земли странах, но об отечестве… Самые первые российские князи мужеством своим не соседей токмо, но и дальних в границах справедливости и в почтении к себе содержали…
Но когда бог в России восставил паки самодержавие, когда притом воздвиг и мужа по образцу своего Петра… тогда отечество наше в. большую стало приходить славу… особливо мужеством своим и храбростью воинства своего… Вообще воинство должно уважаемо быть, и особливо некоторых храбрые поступки справедливо награждение заслуживают.
Что бо есть воинство? Воинство есть защита Отечества, ограда государства, веры оборона, охранение не имений наших токмо, но и жизней наших. Что земледелец спокойно влечет свой плуг, что класами роскошествуют поля, что художник в тишине свои руки в работе упражняет… одолжены мы мужеству воинства… Лишение их жизней наши жизни сохраняет… Сей орден — сильнейшее охоты к высокой службы подкрепление, и воинство обещается сии знаки оставить в дражайшее наследие…»
Предполагал ли тогда святой отец, да и сама учредительница ордена, что всесметающий вихрь классовой борьбы уничтожит не только воинские знаки различия, погоны, форму российской армии, но и право ношения русских орденов и медалей. Не миновала эта печальная участь орден св. Георгия и солдатский Георгиевский крест. Было это сделано по приказу народного комиссара по военным делам Н. В. Крыленко в январе 1918 года, которым, очевидно, руководила мысль, что «царская наградная система имела своей целью блюсти интересы эксплуататорских классов».
Знал ли тот, кто подписывал этот приказ, какой невосполнимый моральный удар нанес он не только обладателям почетных наград, но и всей русской истории? В ней с момента его обнародования образовалась огромная брешь. Попытка залатать ее в сентябре 1918 года учреждением ордена боевого Красного Знамени. который вручался за «храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности» (читай: за пролитие русской православной крови), была настолько кощунственной, что скорее всего из чувства стыдливости подписавший декрет отверг все предложения о награждении. И только орден Труда Хорезмской республики принял как знак признания заслуг в деле строительства новой России.
Более трагичных судеб, чем судьбы прославленных орденоносцев, в том числе и самого Крыленко, не знает история ни одного государства мира. Вождь всех времен и народов лишил их не только орденов, званий, жизней, но и готовил историческое небытие. Заслужили они его или нет, рассудило время.
В день учреждения военного ордена святого Великомученика и Победоносца Георгия Екатерина II воочию дала убедиться жителям столицы в значимости новой награды. Когда императрица взяла знаки ордена и «соизволила сама на себя возложить», хор певчих грянул «Многая лета», а с бастионов Санкт-Петербургской крепости и Адмиралтейства прогремел салют в сто один залп. Екатерина II обошла строй гвардейцев, прокричавших ей могучее троекратное «ура!», приняла поздравления знати и направилась в столовую, где был дан скромный, др дворцовым меркам, обед на восемнадцать человек, которые под грохот орудий «пили здоровье ее императорского величества».
Ни сама церемония, ни желание Екатерины II стать первой обладательницей высокой награды, которое трудно отнести к безграничному тщеславию правительницы, не стали причиной порождения всевозможных домыслов — Россия сошлась на мысли, что деяние это не сиюминутный порыв, а глубоко продуманная и твердая линия на поднятие престижа государства и воинства российского.
Вечером столица империи утопала в огнях. Народное гулянье по случаю учреждения ордена св. Георгия под разноцветный поток фейерверка и под здравицы «виват» продолжались допоздна.
Почти одновременно с описанными событиями за несколько тысяч верст от Петербурга гремели отнюдь не мирные и красочные выстрелы, а крики «ура!» свидетельствовали о жестоком и напряженном сражении. В ноябре 1769 года небольшой по численности отряд под командованием подполковника Федора Ивановича Фабрициана штурмовал турецкую крепость Галац, гарнизон которой в четыре раза превышал силы атакующих. Артиллерия турок нещадно осыпала их ядрами и картечью, но Фабри-циан совершил то, о чем гласило одно из положений статута ордена св. Георгия. Он с солдатами ворвался на турецкую батарею, развернул орудия на Галац. К захваченным пушкам присоединились орудия отряда, и турки, оказавшись в огненном мешке, бросили позиции и ретировались из крепости. Какие силы хранили подполковника в сей кровавый день, осталось неизвестно. 8 декабря 1769 года императорским указом подполковник Фабрициан стал первым российским офицером, на груди которого появился орден святого Великомученика и Победоносца Георгия III степени.
Первым обладателем высшей степени ордена стал граф Румянцев-Задунайский за победу под Ларгой. Пятым в списке кавалеров ордена I степени шел Потемкин, шестым — Суворов.
По мысли Екатерины II, кавалеры ордена должны были иметь свою организацию с патриотической направленностью, где собирались бы материалы о подвигах и оказывалась поддержка изувеченным и малоимущим. Указом от 22 сентября 1782 года такая организация была создана и получила название Кавалерского капитула, или думы, «составленная из георгиевских кавалеров в столице налицо находящихся». По этому же указу дума обрела свои помещение, архив, печать и казну.
О судьбе ордена в годы правления Павла I уже упоминалось. С первых дней восшествия на престол его сын Александр I восстановил статут «во всей силе». От ордена первого класса, поднесенного ему думой в 1805 году, он категорически отказался и так и остался до конца царствования с четвертой степенью. В 1807 году Александр Павлович распространил награждение знаком военного ордена — серебряным крестом, или как его иначе называли — солдатским георгиевским крестом на нижних чинов русской армии.
Трагичным оказался финал существования особо почитаемых в России наград, но в пору возмужания России они служили вящим поощрением к подвигам российских воинов, а в государственных предприятиях с далеко не ясным исходом сыграли немалую роль в удачных военных походах и в укреплении авторитета Российского государства.
РАКА АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО
Не в силе бог, а в правде.
Легкий утренний бриз безмятежно поигрывал опущенными парусами шнеков, которые с сушей связывали тяжелые мостики. По ним под окрики начальников воины катали бочки с солониной, переносили оружие, загоняли лошадей. Все совершалось в строгом порядке, какой обычно царит, когда экспедиция продумана до мелочей и каждый исполняет в ней с самого начала ту роль, которая отведена ему предводителем. Их было двое. Правитель Шведского государства ярл Ульф Фаси и его двоюродный брат Биргер.
Они стояли в окружении телохранителей и сподвижников и изредка перебрасывались между собой короткими фразами. Мужественные загорелые лица могли показаться непроницаемыми, но во взглядах без труда прочитывалось удовлетворение, которое испытывали оба от развернувшейся перед ними картины. На глади небольшого залива покачивалось несколько десятков шнеков и два могучих корабля. Флот морского ополчения, ледунга, который родственники собирали по всей Швеции, отдавал предпочтение новым и внешне привлекательным судам, действительно радовал глаз. Впрочем, и воины, приветствовавшие вождей криками и поднятием копий, выглядели не менее внушительно.
Казалось, что только Ульфу Фаси и Биргеру было известно, скольких трудов стоило собрать столь могучее войско, одеть, вооружить и внушить мысль о важности похода, о несметных богатствах, которые ждут в скором времени каждого из его участников.
Но был еще один человек, неподвижно стоявший, словно статуя, на вершине плоской скалы, свисавшей над заливом, В отличие от шведских властителей, торжественность и красочность одежды которых подчеркивала важность момента, он был одет в серую монашескую схиму, перехваченную в талии шелковой бечевой. Лицо человека скрывал огромный капюшон. Руки монаха медленно скользили по дорогим четкам. Когда ветер нет-нет да и отворачивал полу, то можно было увидеть под схимой пурпурное одеяние. Раболепные позы служителей церкви, которые окружали монаха полукольцом и не скрывали своего епископского сана, говорили о незримой власти этого человека над ними.
Она распространялась не только на епископов. Когда шведские князья оборачивались на скалу, то почтительно прижимали ладони рук к доспехам и делали легкий поклон, который мог означать: благодарение всевышнему — все идет хорошо. И в действительности все складывалось превосходно, и даже суровая Ботника на время сокрыла свой необузданный норов. Сан человека, стоявшего на скале, был в действительности высок. Широки были и его полномочия. В область деятельности папского легата кардинала Вильгельма Сабинского входила вся Скандинавия, побережье Балтийского