Б. К.) в Александро-Невский монастырь». Последний такой крестный ход жители наблюдали в 1916 году.
Совершенно иное зрелище могли видеть священнослужители и монахи Александро-Невской лавры в 1922 году.
«Ввиду высокой патриотической и художественной ценности этого памятника (раки. — Б. К.) Александру Невскому, — гласит официальный документ, — все это величественное сооружение было передано в Эрмитаж». Останки же святого были погружены в ящик и до июня 1989 года хранились в подвале Казанского собора, превращенного в музей истории религии и атеизма. Более кощунственного деяния, оскорбившего миллионы верующих и лишившего град Петра своего покровителя, пожалуй, трудно было совершить. Не потому ли многочисленные беды и напасти обрушились на Ленинград и привели к необычайным историческим и человеческим жертвам.
В войну Великую Отечественную в траншеях и землянках перед образом Александра Невского на ордене клялись русские офицеры бить врага так, как делал это Александр Ярославич. Поклянемся же и мы перед его останками, перенесенными в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры в верности идеалам, за которые сражался «святой и благоверный великий князь».
НА ПОДВИГ С ВЕРОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ
Кажется, время замерло здесь, и даже разрушительные жернова молоха вандализма вынуждены были замолчать в бессилии перед созидательной силой человеческого гения. Одухотворенность и проникновенность его особенно чувствуется в тех уголках, которые сохранились в своем первозданном виде и дают обильную пищу воображению. И вот уже из открытого окна кельи до вас доносится молитва одного из иноков, а из другого слышится поскрипывание гусиного пера и шелест листов, на колокольне легкими переборами звонари пробуют колокола. Но внезапно в размеренный ритм жизни обители врывается конский топот. В пустыни забили тревогу, но вскоре она унялась — дозорные завидели великокняжеский стяг и конных воинов в исконно русском одеянии.
Их было необычайно много, а роскошные доспехи и вооружение говорили о знатности прибывших. Ровно через день после Успенья Богородицы (15 августа) великий князь Московский Дмитрий Иванович «пригласил с собой брата Владимира Андреевича, всех бывших тогда в Москве князей и воевод русских, с отборною дружиной воинскою в Троицкую обитель».
Откликнулась Русь на великокняжеский призыв, всколыхнулась, почувствовала в себе силу ратную, возрадовала сердце Дмитрия Ивановича. Но как никогда оно нуждалось в твердости, в избавлении от тревог и сомнений.
Путь в шестьдесят с небольшим верст был недолог, и вскоре воины стояли у ворот монастыря. Встречал их игумен, преподобный Сергий.
Невозможно определить количество коротких свиданий и продолжительных встреч, которые состоялись между великим князе?*! и преподобным Сергием, но в жизни Дмитрия Ивановича, правнука Александра Невского, они оставили неизгладимый след. Да только ли в его!
С тех пор как в непролазной чащобе, в окружении топких болот, вдали от наезженных дорог и тропинок обосновал небольшую келью молодой монах Сергий (ему было в ту пору двадцать четыре года), это место стало центром всеобщего притяжения. Сюда шли люди, решившие отречься от мирской жизни, и, подобно первому обитателю пустыни, продолжить ее в жертвенном служении всевышнему. Но воистину для молвы не существует препятствий, и о подвиге Сергия вскоре стало известно в разных уголках России. Нет, преподобный монах вовсе не жаждал легкой славы ясновидца, но, укрепив дух в познании истины, н; стал запираться в себе.
Не счесть, сколько человеческих судеб уберег Сергий от душевного краха, скольких грешников наставил на путь праведный, сколько крови русской сохранил, скольким людям внушил подвижническое служение церкви. Да и в делах малых, в извечных человеческих заботах о хлебе насущном, об отвращении болезней и напастей не было лучшего спасителя на Руси. Стоит ли говорить, что получить благословение от старца из Троицкой обители считалось высшей наградой для любого россиянина, будь он князь или холоп.
Монастырские стены, которые отделяли суетный мир от мира духовного, в то время не являлись символом полного затворничества — Россия нуждалась в созидательной и объединительной мудрости слова. И она обрела ее из уст Сергия Радонежского и его приспешников, которые донесли его до народа. Пламенные призывы к справедливости, к возрождению духа, к защите Отечества не могли оставить равнодушными сердца россиян. По масштабам и сути своей это было первое на Руси хождение в народ. Оно не прошло бесследно. Постепенное отрешение об безысходности и появление надежды на освобождение от беспросветной тьмы татарской неволи заставляли учащенно биться пульс нации. Удары его чутко воспринимали как в Московском Кремле, так и в Троицкой обители. Момент прозрения и сознания готовности к смертной схватке с ордой у великого князя Дмитрия Ивановича и Сергия Радонежского наступил не вдруг: первый приближал ее откровенной непокорностью и противлением насилию, второй долгие годы незримо готовил ее в умах соплеменников.
Пожалуй, ни один из русских великих князей со времен Владимира I и Мономаха не был таким набожным и не проявлял особой заботы о церкви, как Дмитрий Иванович. И это совсем не случайно. С девяти лет его чуткое сердце внимало наставлениям московского митрополита Алексия.
Было бы несправедливо обойти вниманием человека, стараниями и усилиями которого лепился характер великого князя» Энергия, живой ум, целеустремленность, неуемное желание в служении отечеству и православной вере выдвинули митрополита Московского в число видных государственных деятелей. За истинно подвижническую жизнь, огромный вклад в деле просвещения России митрополит после кончины был причислен к лику святых. При жизни Алексий сумел преподать отроку Дмитрию прочные уроки нравственности, неделимости Руси и стойкости православной веры. Ими до конца своей короткой жизни ни разу не поступился великий князь.
Конечно, и его предшественники остро ощущали необходимость примирения не только враждовавших княжеств, но и церквей. Но для возрождения великой силы христианского объединения необходима была личность, которая прочно бы взяла в руки духовные нити, связывающие Москву с ее обширными и отдаленными вотчинами. И Русь, испокон веков слывшая прародительницей великих государственных мужей с сердцем, созвучным народу, дала в помощники Дмитрию Ивановичу преподобного Сергия. Так образовался удивительный сплав храбрости, целеустремленности, воинского мастерства, высочайшей духовности и веры, И то, что в один из самых ответственных моментов в жизни Русского государства дороги вновь привели Дмитрия Ивановича в Троицкую обитель, нет ничего удивительного. Воеводе, избранному народом, и полководцу, которому предстояло дать, может быть, поворотное в судьбе России сражение, было что поведать друг другу.
Для нас эта встреча важна тем, что именно она стала притчей во языцех для тех, кто так и не сумел проникнуться пафосом того непростого времени и под страдания и чаяния людские умудрился подвести материалистическую и классовую основу, в которой монастыри значились как культовые застройки, а церкви — строения с архитектурными излишествами.
Вдумаемся в строки «Задонщины» и смысл молитвы правителя Руси: «Се бо князь великий Дмитрий Иванович и брат его Владимир Андреевич, помолился богу и пречистой его матери» истезавше ум свой крепостшо, и поостриша сердца свои мужество и наполнившася ратного духа». Ведь состояние Руси в то время пронизывала самоуничижительная оценка греховности тогдашнего бытия и столкновение с ордой рассматривалось как попущение божье и наваждение дьявола.
В абсолютной тишине, которая стояла в соборе и нарушалась легким потрескиванием свечей и воркованием голубей в открытых окнах, слышался сильный голос великого князя: «О господи, ты всемогущий и всесильный, крепкий в битвах, воистину ты царь славы, сотворивший небо и землю, помилуй нас молитвами пресвятой твоей матери, не оставь нас в беде. Ты ведь бог наш, а мы люди твои, простри руку свою свыше и помилуй нас, посрами врагов наших и оружие их притупи. Велик ты, господи, яви милость свою, которую ты от века изливаешь на род христиан. О многоименитая дева, госпожа, царица небесных чинов, вечная повелительница всей вселенной и кормительница всей жизни человеческой, простри, госпожа, руки свои пречистые, которыми ты носила бога, воплотившегося от тебя, не отвергай христиан сих, избавь нас от сыроядцев этих и помилуй меня».
В тиши летописных хранилищ, кажется, оживают рисованные миниатюры и звучат слова Дмитрия Ивановича, обращенные к преподобному Сергию:
— Ты же знаешь, отче, какое великое горе сокрушает меня, да и не меня одного, а всех православных: ордынский князь Мамай двинул всю орду безбожных татар и вот они идут на мою отчину, на Русскую землю, разорять святые церкви и губить христианский народ… Помолись же, отче, чтобы бог избавил нас от этой беды.
В воскресный день 18 августа в обители готовились к литургии в честь святых мучеников Флора и Лавра, и старец пригласил великого князя присутствовать при богослужении. Когда оно закончилось, Сергий пожелал вместе с Дмитрием вкусить хлеба в обители его. «Великий же князь, — говорит «Сказание о Мамаевом побоище», — был в тягости, ибо пришли к нему вестники, что уже приближаются поганые половцы, и просил он преподобного, чтобы он его отпустил».
Летописная повесть донесла до нас слова Мамая перед отправлением в поход, в которых остро чувствуется степень опасности, нависшей над отечеством. «Пойдем на русского князя и на всю силу русскую, как при Батые было, — христианство искореним и церкви божии спалим, и кровь их прольем и обычаи их уничтожим». Нет, Дмитрий Иванович вовсе не накалял страстей, и все его поступки, напротив, свидетельствуют о собранности. Не чувствовалось в его окружении и народе паники, и груз ответственности в годину серьезнейшего испытания вовсе не подавлял, а вызывал лишь обычные человеческие волнения и переживания за судьбу России.