Мой ты хороший! Главное, чтобы меня без столба в конюшне оставили.
— В этой части города меня практически никто не знает, я редко выхожу из дома. Но расскажите о себе. Чем вы занимаетесь, господин Генрих?
— Просто Генрих. Всем понемногу.
— А точнее?
— У родителей небольшое поместье, у меня мастерская по выделке кожи, ну и родителям помогаю, чем могу. У них отличное хозяйство: кони, коровы, всякая мелкая живность.
— Крепостные, — тихо добавила я.
— Нет, тут вы не угадали. У отца было несколько семей, но он давно дал своим людям вольную.
Я тихо ахнула и уставилась на Генриха. Такое возможно? Неужели у меня есть надежда пожить среди нормальных людей, тех, кто не считает крестьян вещью?
— О, Эльза, когда вы удивлены, ваши глаза похожи на кошачьи, — засмеялся Генрих.
— Это хорошо или плохо? — уточнила я.
— Это — необыкновенно! Огромные, круглые, недоверчивые. У моей мамы есть кошка, любимица конечно, и страшно избалованное животное. Все нормальные кошки мышей ловят, а её, представляете, матушка с блюдца кормит, как ребёнка.
Представляю, ещё как. У моей коллеги кошка ела исключительно на журнальном столике. Там был её личный кошачий стол, с ажурной льняной салфеткой и несколькими мисочками.
— Так вот, когда кошка впервые увидела обезьянку — у неё были точно такие же большие глаза.
— Кого она увидела?
— Обезьяну. Заморскую животину, я привёз её, точнее, мне её привезли из-за моря, а я подарил матушке на праздник первого снега. Она у меня любит всё необычное.
— Она, наверное, и театр любит?
— Нет, совершенно равнодушна, хотя однажды я уговорил её и отца сходить на представление. Мы как раз были по делам в столице — других-то театров в нашем королевстве нет. Это недавнее увлечение богатых бездельников, мало того, что сами ничего не производят, ещё и крестьян от дела отрывают.
Угу, угу, отрывают, ещё как отрывают — с корнями, можно сказать. Но сейчас меня интересует другой вопрос.
Во-первых, очень хочется узнать, почему отец Генриха распустил крепостных. Во вторых — у меня вышло время и надо срочно возвращаться на рыночную площадь. Не дай Сильнейший я опоздаю — вредная вдовушка Дарина меня в следующий раз в город не возьмёт.
— Простите, Генрих, но мне надо идти, — вздохнула я.
— Позвольте вас проводить?
Я заколебалась. Если меня увидят с мужчиной — тогда и столбом дело не обойдётся. Но ведь не обязательно идти вместе до самой площади, можно расстаться заранее. Можно, но очень, очень опасно.
— Нет. Поверьте, мне было приятно с вами поговорить, но репутация — очень хрупкая вещь, — сказала я.
Особенно, если ты крепостная…
— Да, я понимаю. Мы же встретимся ещё? Когда? Выберите место и время, я сделаю всё, чтобы наше свидание состоялось.
Уже и свидание? Какой ты шустрый мальчик, Генрих.
— Через неделю, в полдень, в этом трактире, — решилась я. — Я постараюсь прийти, но обещать уверенно не буду.
Уйти, не задав ещё один самый важный вопрос, я не смогла.
— Скажите, Генрих, раз у вас в поместье все свободны, к вам, наверное, стекаются все сбежавшие крепостные?
Теперь «глаза, как у кошки», стали у Генриха. Что я такого спросила? Случайно обвинила его отца, что он присваивает чужую собственность? Да я же ничего не имела ввиду.
— Крепостные никуда не убегают, с чего вы взяли? — удивился Генрих. — Как они могут убежать?
Как все люди — ногами. Быть такого не может, чтобы кто-то решительный не пошёл искать лучшей доли. Из нашей истории я помню, что крепостные убегали от помещиков, да ещё как. Главное было добраться до Дона или далёких лесов, где хоть и не было цивилизации, зато и притеснения не было.
— Эльза, вы городская девушка и далеки от крестьянской реальности, — улыбнулся Генрих. — Печать мылом не отмоешь.
— Какую печать?
Нет на мне никаких печатей, я это точно знаю! Ни печатей, ни клейма, ничто не отличает меня от свободных людей. Я в бане не только себя, девушек тоже осторожно рассматривала — никаких знаков вообще.
Глава 26
— Печать владельца, Эльза. Магическая печать. Она стоит на каждом крепостном.
Как я могла забыть, что в этом мире магия есть не только у Сильнейшего? У людей — тоже! Вольтан же мне говорил! Но он упомянул только лиц королевской крови, мол, у каждого магия есть, разница в количестве.
Разве я могла догадаться, что она применяется ещё и для того, чтобы пометить несвободных людей?
Крепостные могли жениться и выходить замуж как за крепостных, так и за свободных. Запрета на подобные браки не было. Но, выходя замуж за крепостного, женщина и её дети автоматически становились крепостными и принадлежали барину мужа.
То же самое с мужчинами. Если свободный мужчина брал в жёны крепостную, он тоже терял свободу. Поэтому такие браки случались крайне редко, чаще всего глупыми влюблёнными детьми, такими, как несчастная Джульетта Капустина и Ромео Мясоедов.
Если жених и невеста не достигли совершеннолетия и провели обряд, обманув жреца Сильнейшего, родители могли потребовать признать брак недействительным. Даже беременность невесты не останавливала шокированных родителей. Я их понимаю — мысль о том, что твой ребёнок и твой внук станут вещью, кого угодно заставит забыть приличия.
Ребёнок крепостной женщины изначально рождался без печати, но первое, что делала повитуха — прикладывала к ладошке младенца магический амулет. Кожа на этом месте слегка розовела, малыш мог дёрнуть ручкой — и всё.
Я с трудом удержалась, чтобы не посмотреть на свои ладони. Нет там ничего, я точно знаю! Но всё равно очень хочется посмотреть. Если там нет печати, может быть, я и не крепостная вовсе? А барон и все остальные меня обманывают? Допустим, мне забыли или не успели поставить печать?
— Раньше помещики сами ставили печати, но потом отдали это дело повитухам, — рассказывал Генрих. — Простите, что я говорю с вами, барышней, о таких вещах.
— Ерунда, — отмахнулась я. — Все люди появляются на свет одинокого, не вижу в нашей беседе ничего неприличного.
Генрих удивлённо хмыкнул и окинул меня внимательным взглядом.
— Но окружающие не заметят магическую печать. Кто будет специально руку показывать?
Тем более, что она совершенно чистая, уж я-то знаю.
— Ничего не надо показывать, визуально печать не видна, это же не краска, в самом деле. Сбежавший крепостной не сможет существовать в обществе, понимаете? У него нет документов, нет возможности остановиться в трактире, совершить сделку. Его не возьмут на работу, потому что он не сможет подтвердить свою личность.
Всё равно ничего не понимаю!
— А если подделать документы? — я продолжала искать варианты.
— А смысл?
Даже имея поддельное удостоверение личности, крепостной спалится очень быстро. Любую мало-мальскую сделку здесь закрепляли в ратуше. У входа сидело несколько писцов, которые помогали оформить покупку или продажу.
То есть купить на рынке корову можно было и без них, а снять комнату или всего лишь угол — только через запись в городской книге учёта. Жениться, поменять место жительства, купить недвижимость, зарегистрировать рождение ребёнка, взять разрешение на работу — всё учитывалось и записывалось. Разумеется, не даром. Деньги брали небольшие, но, если ловили на нарушении порядка, то оступившегося ждало наказание. От штрафа до тюремной отсидки.
— Пустая работа, — заметила я. — Бумагомарательство.
— Что вы! Отличный доход для города. Расходы минимальны — специального помещения нет, писцы принимают людей в холле ратуши.
— Но ведь не все просители умеют писать…
— Вот! Мы с вами дошли до самого главного! Любой документ, кроме подписи, которой может и не быть, подтверждается отпечатком двух пальцев. Кстати, неграмотное население только пальцами и пользуется. В этом случае, если человек крепостной, чернила на документе становятся красными.
— Как?
— Магия печати.
— А если он по поручению хозяина?
— Ни один хозяин не пошлёт своего крепостного без сопроводительного документа.
Замкнутый круг… Если я убегу от графа, то даже в деревне жить не смогу — меня быстро вычислят.
— Кроме того, у печати ещё много возможностей. Например, хозяин, если его крепостные часто теряют голову и пускаются в бега, может купить амулет поиска. С ним найти беглеца проще простого — амулет сам приведёт охотника туда, куда надо. Или амулет наказания — активировав его, хозяин нашлёт на сбежавшего крепостного свой гнев. Печать на ладони проявится, будет гноиться и кровоточить. Вылечить такое не возьмётся ни один лекарь, да и невозможно вылечить, пока беглец не вернётся. Эльза, мне очень интересно с вами беседовать, но вы не опаздываете?
Ещё как опаздываю!
Назад я всё-таки пошла одна. Точнее, побежала. Я неслась изо всех сил, придерживая руками юбки. Только бы успеть, только бы успеть!
На моё счастье, госпожа Дарина сама несколько задержалась, девушки на условленном месте сбились в кучу, ожидая свою надзирательницу. Я присоединилась к ним в последний момент. Увидев меня, Фелицата вздрогнула и до крови прикусила нижнюю губу. Не ожидала, дорогуша? Ничего, я ещё придумаю, какой сюрприз тебе устроить.
— Всё равно я скажу, что ты опоздала, — хриплым голосом заявила Фелицата.
— А я скажу, что сделала ты. Хочешь? У меня и свидетели есть, целых два, думаешь, где я была всё это время? Выясняла, что они видели, а видели они много. Рассказать — что? Или госпожу Дарину дождёмся, чтобы два раза не повторять?
Я блефовала, конечно, но Фелицата, хоть и была примой нашей деревенской самодеятельности, всё равно в душе осталась простой девкой — она испугалась. Побледнела, отступила назад, сжала кулаки.
— Ты всё врёшь, тебе никто не поверит! — прошептала она.
— Вот и помалкивай тогда, а то я захочу проверить — поверят мне, или нет, — посоветовала я.
Назад, в поместье, мы вернулись без приключений. Вечером актрис навестил граф Пекан.