Если есть вопросы — надо их задать! Есть претензии — надо их решить. Сразу после окончания королевского праздника займусь разборками с Фелицатой — деваха совсем берега попутала. И без того я слишком долго осматривалась и привыкала к новой обстановке, Фенька, бедняга, успела решить, что теперь ей всё можно.
Что же, буду исправлять свои ошибки. В прошлой жизни у меня была коллега, очень уважаемая дама, ценимая начальством. Несмотря на то, что наши с ней должности были равноценными и конкурентами в производстве мы не были, дама, почему-то, время от времени пыталась сказать мне гадость.
— Ирочка, ты почему так плохо выглядишь с утра? Не выспалась или магнитные бури замучили?
— Пальто новое купила? Из прошлогодней коллекции? Она устарела, конечно, но всё правильно — нечего зря деньги тратить. Ты у нас экономная, лишних туфель не купишь, не то, что я — транжира.
— Волосы покрасила? Миленько, и не слишком тебя старит.
Иногда она переходила границы:
— Так это тебе принтер привезли? Откуда мне было знать, что твой не работает? Извини, я новый уже в головной офис отдала, никто не вернёт.
Не знаю, сколько бы я терпела, но как-то раз приятельница попросила забрать её пятилетнюю дочь из детского садика. Надо было всего лишь привести девочку домой и посидеть с ней час, пока её мать сдаёт годовые отчёты.
В саду воспитательница пожаловать мне, что малышка сегодня вылила на голову мальчика из их группы тарелку супа.
— Зачем ты это сделала? — поразилась я.
Дочь приятельницы производила впечатление уравновешенного и не агрессивного ребёнка.
— Он меня под столом ногами пинал, — объяснила та. — За завтраком пнул, и за обедом тоже начал.
— Надо было сказать, чтобы он больше так не делал.
— Я сказала.
— Тогда надо было позвать воспитательницу.
— Зачем? Он же не её пинал, — девочка пожала кукольными плечиками.
— Но ты осталась без супа.
— Что вы, тётя Ира, я его тарелку вылила! — успокоила меня малышка.
Детская логика, простая и открытая, объяснила мне очевидную вещь — не стоит терпеть того, что тебе категорически не нравится.
Я никогда не была мастером интриги и на работе пошла по самому простому пути. Теперь я, разумеется, прилюдно, сообщала отдохнувшей и загоревшей после отпуска коллеге, что её мимические морщины поразительно углубились и прибавляют возраста. Советовала хороший фитнес-зал для борьбы с лишним весом, замечала, что светлое её бледнит, тёмное — старит, а цветное выглядит вульгарно. Её ошибки (а у кого их нет?), я громко комментировала и обсуждала с коллективом, напоминая, как нельзя работать. Закончилось тем, что она перевелась в другой отдел. К удовольствию не только меня, но и всех окружающих.
Тем временем Генрих развернулся и зашагал в мою сторону. Выглядел он несколько потешно: грубая куртка с большими деревяными пуговицами, широкие короткие штаны, на голове — то ли кепка, то ли шапка. Одежда создавала диссонанс с тем, как уверенно Генрих держался, как твёрдо печатал шаг.
— Генрих! — тихо позвала я и вышла из зарослей.
— Эльза!
Он порывисто бросился ко мне, не раздумывая, обнял и прижал к себе.
— Как я рад, — прошептал Генрих куда-то мне в затылок. — Знаешь, я, оказывается, ужасно мнительный! Чего только не передумал за это время!
— Чего, например? — спросила я, пытаясь осторожно выбраться из объятий.
В них было уютно, спокойно и удивительно хорошо, но не рановато ли мы закончили конфетно-букетный период? Я девушка современная, с такими темпами как бы не пришлось вскоре прикладываться к Фенькиному заветному флакону! Который наверняка не даёт надёжной гарантии.
А этого я точно не хочу. Не боюсь близости, но нести ответственность за ребёнка — точно не в моём положении. Я не собираюсь увеличивать графу Пекану поголовье его крепостных.
— Всего, — улыбнулся Генрих. — Давай присядем, милая, нам надо многое обсудить.
Мы сели на лавочку, но Генрих так и не убрал свою руку с моего плеча. Впрочем, я не сопротивлялась.
— Кто ты, Эльза? Для простой горожанки ты слишком умна, так что давай начистоту.
— Кто ты, Генрих? — ответила я. — Для горожанина и промышленника у тебя слишком звучное имя. Так что давай начистоту!
Он засмеялся, притянул меня к себе и поцеловал.
Нет, я целовалась и раньше, в прошлой жизни, но Генрих делал это несколько иначе. Надо же, никогда бы не подумала, что он обладает такими соблазнительскими талантами! Или соблазнильческими? Как правильно? Признаюсь самой себе — он мне больше, чем нравится. Генрих — продукт своей среды, мой настойчивый кавалер и, кроме Акульки, единственный человек, которому я интересна как девушка, а не как добытчик сценарной славы. И который, чего уж там, он интересен мне.
Целовались мы долго. Гормоны в моём молодом теле бушевали и требовали разрядки, и, возможно, я бы окончательно потеряла голову, если бы Генрих не проявил чудеса сдержанности.
Он посадил меня на скамейку, кое-как поправил одежду и сказал:
— Дорогая, мы должны остановиться.
— Зачем, — спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд. Получалось не очень.
Ох ничего себе меня унесло! В голове шумело, словно я приложилась к горячительным напиткам.
— Я тебе не нравлюсь? — игриво спросила я.
Или не я? А та часть юной, не избалованной вниманием Эськи, которая вдруг поняла, что хороша и притягательна?
— Очень нравишься. Именно поэтому я говорю — нам надо остановиться. Потом, когда будет время, я сам расскажу тебе, как у женщин появляются дети.
Ага, спасибо, милый, будет интересно послушать. А я расскажу тебе, как от них предохраняться.
Но всё равно я была благодарна Генриху, что он прекратил наше обоюдное безумие.
— Эльза, мне надо кое-что тебе сказать, — начал он и замялся. — Нет, сначала спросить. Ты близкая родственница графа Пекана?
Откуда выводы? Я, вроде, никогда не намекала, что принадлежу к благородному роду. Наоборот, при первой встрече сказала, что я — простая горожанка.
Глава 35
Генрих смотрел в мои глаза и ждал ответа.
— Нет. — честно призналась я.
Генрих кивнул:
— Я тоже думаю, о такой красивой и необычной девушке уже бы ходило много слухов, и женихи занимали бы очередь у графских ворот. Но ты с ним связана, да?
Теперь кивнула я. Связана — это точно, можно сказать больше — прикована. Магической цепью, которая не даёт убежать.
Вообще-то мы не договаривались на исповедь, так что пусть мой герой что хочет, то и додумывает.
— Опять скрытничаешь? — тихо засмеялся Генрих, прижал меня к себе и начал щекотать.
— Отпусти! — я смеялась и извивалась одновременно. — Генрих! Отпусти, нас же услышат!
Он послушно меня отпустил, только я почему-то не обрадовалась. Без его рук стало холодно и одиноко, как в ледяной пустыне.
Надо собраться, а то сейчас начну жалеть себя и заплачу. Вспомню свою горькую долю, грязный холодный чулан, в котором провела ночь, угрозы графа. Разревусь и выложу Генриху всю правду. Что-то мне говорит о том, что восторга моя откровенность у него не вызовет.
— Таинственная моя девочка, спорим, что я уже всё про тебя знаю?
— Да ладно? — грустно улыбнулась я.
— Конечно! Ты — дальняя родственница графа, очень дальняя, как у нас говорят — последняя ветка на дереве.
— Нашему забору — двоюродный плетень, — добавила я.
— Сейчас в обществе пошла мода собирать возле себя бедных родственников и устраивать судьбу их детей. Женить, выдавать замуж, выпрашивать или покупать для них хорошие места.
— Это называется — мода?
— А что это, по-твоему?
— Подготовка будущих нужных людей. Нищая племянница, выданная замуж за обеспеченного человека и получившая приданое, будет впоследствии шпионить за мужем и доносить благодетелю каждый его шаг. Родственник, хоть и очень дальний, пристроенный на нужное место — тоже хороший источник информации. А так дальше, осторожно и ненавязчиво, можно выстроить свою личную агентурную сеть. Кто владеет информацией — тот владеет миром.
— Что? — ахнул поражённый Генрих. — Что ты сказала?
— Не я, я где-то прочитала эту фразу.
Похоже, я опять ляпнула глупость, потому что лицо Генриха вытянулось, а брови полезли вверх, к краю волос.
Пришлось быстренько придумывать версию о том, что читать я люблю, но делаю это без всякой системы — что попало под руку. Надеюсь, в этом мире есть книги? Должны быть, как-то же обучают благородную молодёжь.
Так вот. У меня хорошая память, поэтому запоминаю я не только старинные былины и истории жизни святых жрецов Сильнейшего, но и другие тексты.
— Запоминаешь и анализируешь, — недоверчиво хмыкнул Генрих. — Ты удивительная девушка. Я должен немедленно тебя поцеловать!
После серии объятий я, всё-таки, отстранилась. Надо возвращаться, хоть я и надеялась, что меня никто не хватится, но чем быстрее я окажусь в своей кровати, тем меньше риска.
— Я должна идти.
— Я не могу тебя отпустить.
— Ты погубишь не только мою репутацию, ты погубишь меня, понимаешь?
— Да. Слушай внимательно, сердечко моё, и запоминай. Я придумаю, как забрать тебя и твою семью из графского дома. Не сразу и, увы, не слишком быстро, но я решу этот вопрос. Ты удивительная девушка, я готов жениться на тебе хоть завтра, но ты должна понять — это невозможно.
— Тогда что? — не поняла я. — Что нам делать? Наверное, было бы проще, если бы я была крепостной. Ты бы выкупил меня, правда?
Генрих укоризненно покачал головой:
— Иногда в твою красивую головку лезут удивительно странные и глупые мысли. Скажу честно — я женюсь на крепостной, только если меня объявят государственным преступником. Впрочем, и тогда не смогу — казнят в королевстве быстро. Смею надеяться, что до такой степени я Сильнейшего никогда не рассержу. Но я могу, окольными путями, приподнять твой вес в обществе.
Зачем? Что мне это даст? Допустим, буду не просто Эльза, а госпожа Эльза? Насколько я понимаю, даже будучи госпожой, рядом с Генрихом я — никто. В таком случае, чего он добивается? Нет, скорее — что он хочет до меня донести?