Расчёт у Феньки-Фелицаты был верный. День сегодня долгий и трудный, в комнату я вернусь уставшая, в полной темноте. Проверять кровать мне и в голову не придёт — разденусь и упаду спать. Ядовитые листья обожгут мне кожу. Я усну и сразу ничего не почувствую, а когда начнёт жечь — будет уже поздно. От Фелицатиной «щедрости» моё тело покроется волдырями, а впоследствии и рубцами.
Я осторожно откинула одеяло — листья, уже немного повядшие, но всё ещё опасные, лежали плотным слоем. На подушке их не было. Почему? Не захотела портить моё лицо? Или побоялась, что в этом случае её даже Жураль не спасёт? Играть с изуродованным телом я смогу, но, если пострадает лицо — тут приму могут и к ответу призвать. Граф на разборки скор и крут — это все знают.
Сейчас надо спасать личико Акульки, никогда себе не прощу, если Фенька её изуродует.
— Срочно обмыть и мазью намазать! — сказала я. — Да поскорее! Прекрати реветь! Со слезами заразу по щекам растираешь!
Вдвоём мы торопливо сполоснули подруге лицо чистой водой, промокнули мягкой тканью. Теперь нужна мазь, я знаю, что у ключницы есть. После мази ожоги не будут зудеть и пройдут значительно скорее, а быстрое заживление не оставит на лице шрамов. Тут главное — правильный уход и своевременная помощь. Волдыри пока не расползлись, значит, если поспешим — успеем остановить процесс и спасти Акулькино милое личико.
— Ключница не даст, скажет — не баре, — опять собралась плакать Акулька.
— Подарок ей принесёшь.
На подарок у меня ничего не было, зато в сундуке лежал кусок восхитительной ткани, тот самый, из которого матушка за минуту смастерила мне невестин фартук.
— Тебе не жалко такую красоту? — испугалась Акулька.
— Мне твою красоту жальче.
Подруга побежала к ключнице, а я в холл. Скоро нам с девушками занимать свои места на постаментах в парке. С Фелицатой разберусь при первом удобном случае, тем более, всё для «разборок» у меня уже всё готово. Как мы с ней, однако, похоже действуем! С кем поведёшься, от того и наберёшься? Я стала такой же жестокой злыдней, как Фелицата?
В сопровождении Жураля мы дошли до нашей поляны и, пока никого нет, присели на постаменты.
— Вставайте сразу! — потребовал мэтр. — И принимайте нужные позы!
Ага, сейчас. Сам-то пробовал хоть сколько-нибудь постоять без движения? На самом деле это очень трудно. Быстро затекает спина, чешется нос, а ещё надо учесть, что мы, в лёгких одеждах, находимся в парке! Комаров вроде пока немного, но ведь вечер только начался.
— Устанем и покачнёмся в самый ответственный момент, — заметила я. — Граф не простит.
Даже в бледном свете единственного пока факела было видно, как побледнел мэтр. Что, Станиславский доморощенный, боишься? Впрочем — я тоже.
По знаку мэтра музыканты начали наигрывать восточную мелодию сначала тихо, потом всё громче и громче. Мы дружно залезли на постаменты и приняли нужные позы. Живые статуи не повторяли друг друга. Одна сидела, обхватив руками колени, вторая вытянулась в струнку и смотрела в небо, словно ожидая оттуда ответа на свои вопросы, третья развернулась так, как будто собиралась танцевать. Я расправила плечи и раскинула руки — поза полёта, красивая, но без движения крайне тяжёлая. Надеюсь, аристократы не заставят себя долго ждать.
Дальше всё шло точно по плану. На поляну вышли дамы и кавалеры. Кресло для короля было готово, фаворитку я не увидела, потому что едва на поляне стало светло, я поспешила закрыть глаза. Я же статуя, веки плотно покрыты белой краской, я не должна рассматривать гостей барона.
Сигналом нам служила новая музыкальная композиция. Едва раздались первые аккорды, мы начали спускаться с постаментов. Гости удивлённо ахнули. А когда наши одежды изменили цвет, дамы не удержались от восторженных повизгиваний.
Жаль, что мэтр во время танца категорически запретил смотреть вниз. Мы должны были смотреть на гостей и томно улыбаться. Я и улыбалась, пока мой взгляд не наткнулся на Генриха.
Он словно не хотел смешиваться с толпой. Стоял чуть в стороне, прислонившись спиной к широкому стволу кряжистого дуба, и не сводил с меня взгляда. На лице Генриха играла то ли полуулыбка, то ли презрительная гримаса.
Я едва не сбилась с такта и не испортила весь номер, но в этот момент, к счастью, мы взялись за руки и закружились по поляне. Не схвати меня за руку одна из актрис — точно бы застыла на месте соляным столбом.
Музыка смолкла, мы легли на траву у ног короля. Дождались аплодисментов, королевского жеста, разрешающего встать, и уже начали было пятиться в темноту, как Его величество щёлкнул пальцами.
— Неужели мы так и не увидим лиц прекрасных лесных фей? — спросил он.
По ещё одному щелчку мы дружно сняли вуали.
— Ваше королевское величество! — Раздалось за нашей спиной, и вперёд вышел Генрих. — Раз уж мы увидели их лица, может быть, узнаем их имена?
Король медленно повернул голову к Генриху. Мне показалось, или глаза величества злобно сверкнули?
Глава 41
Король величественно кивнул и вперился в меня взглядом.
— Крепостная актриса графа Пекана — Эльза, — я покорно присела в низком реверансе.
— Не та ли Эльза, что играла Джульетту? — спросил король, вполне доброжелательно разглядывая меня.
— Та, Ваше Величество, — подтвердил Жураль.
Король перевёл взгляд на Фелицату.
— Крепостная актриса графа Пекана — Фелицата, — томным густым голосом почти пропела Фенька.
Как у неё это получается? Я не раз замечала, что Фенька-Фелицата умет менять голос: с нами ругается визгливым фальцетом базарной торговки, с графом разговаривает — словно поёт, с Журалем голос Фелицаты становится глубоким, грудным, с придыханием и долгими паузами.
Вот и сейчас она назвала своё имя так, словно несколько аккордов взяла.
Король окинул Фелицату оценивающим взглядом, едва заметно улыбнулся.
— Однако! Граф Пекан известный собиратель талантов, даже там, где их никто и искать не будет, — заметил король. — Его идея крепостного театра нравится мне всё больше. Но стоит ли всё это затраченного времени?
Придворные радостно подхватили тему. Одни выражали сожаление и уверяли, что граф бросает деньги на ветер, ибо как бы ни были хороши постановки, всё это приходящее и скорее похоже на детскую забаву. Другие уверяли, что при желании можно создавать большие представления на несколько часов, или короткие истории, чтобы показывать их на пирах и балах, развлекая гостей.
Мы с актёрками словно вновь стали статуями. Стояли, замерев и опустив глаза. К ночи поднялся прохладный ветер, пробирался под тонкую ткань одежды, трепал распущенные волосы, заставлял сильнее сжимать зубы, чтобы они не застучали от холода на всю поляну. Тонкая подошва красивых сандалий не спасала от сырости, которой тянуло от влажной земли. Живот сводило от голода, а горло пересохло от жажды.
Актёрки покорно стояли, ожидая, когда сильные мира сего отпустят их отдыхать.
— Пусть ещё танцуют, — предложил кто-то из придворных. — Что-нибудь зажигательное!
Да чтоб ты сгорел, собака сутулая! Мы же еле на ногах стоим! Краем глаза я вижу, как у актёрки справа подрагивают колени и слышу, как у актёрки слева возмущённо бурлит живот. Та, что стоит за моей спиной, дышит сипло и прерывисто, и завтра точно проснётся с температурой. Из всех нас, кажется, отлично себя чувствует только Фелицата, но она известная кобыла двужильная. После любой, самой выматывающей репетиции, только Фелицата выглядит так, словно только что хорошенько выспалась. Только она готова к любым трудовым подвигам даже тогда, когда все поголовно актёры валятся с ног. Я, кстати, валюсь в первых рядах.
— Не думаю, что они смогут нас ещё раз удивить, — лениво заметил Генрих.
Все взгляды переместились на него. Король удивлённо хмыкнул и повернулся к Генриху, который так и стоял, привалившись спиной к дубу. Придворные вокруг него быстренько распределились по сторонам, и Генрих с дубом остались в полном одиночестве.
— Вы не верите в силу искусства? — усмехнулся король. — Ну, девицы, кто может нас удивить?
Вперёд, вполне ожидаемо, вышла Фелицата. Король кивнул Журалю, тот махнул нам рукой, чтобы освободили поляну, дал знак музыкантам, и через минуту началось!
Фелицата танцевала не просто зажигательно — она танцевала так, словно от этого зависела её жизнь. Крутилась, извивалась, перегибалась и делала лёгкие па — всё вместе это был какой-то сумасшедший, бешеный танец, который не поддавался описанию. Но, надо отдать ей должное — это было не только красиво, динамично и зрелищно, но и достаточно необычно. Казалось, руки, ноги, даже волосы девушки жили сами по себе и сами по себе двигались в разном темпе. Такая невиданная дисгармония выглядела удивительно и фантастично. Никогда раньше я не видела ничего подобного.
Король и его свита — тоже. Когда музыка смолкла, а Фелицата распростёрлась ниц перед креслом короля, Его Величество небрежно бросил ней несколько монет.
— А не пора ли поужинать? — громко спросил король.
Придворные подхалимски заголосили:
— Да, да, Ваше Величество! От свежего воздуха развился зверский аппетит!
— Надеюсь, столы уже накрыты? Мы сможем увидеть, как Ваше Величество ест собственноручно подстреленных уток! Какое счастье!
Нас, наконец-то, отправили домой, приказав никуда не расходиться и ждать графа столько, сколько понадобится.
Ждать пришлось долго. Мы успели перекусить холодной кашей и хлебом, запить давно остывшим взваром, собраться на сцене и обсудить сегодняшний вечер. Жураль, зевая, выдал несколько несущественных замечаний, а потом отправился к себе в покои, наказав нам позвать его сразу же, как только придёт граф Пекан.
Стоять больше не было сил, и я просто легла на сцену. Моему примеру последовали многие из актрис. Мы не верили, что у графа сегодня будет время и желание что-то с нами обсуждать, но нарушить приказ не могли. Сказано — ждать здесь, значит, придётся ждать.