К исходу XI в. единая Киевская Русь стала фактически неуправляемой и как первичная форма организации государственной власти господствующего класса феодалов изжила себя. На ее территории исподволь склады вались отдельные княжества со своими местными центрами, особенностями внутренней экономической жизни и политического устройства. Страшный натиск половцев на некоторое время задержал этот процесс. Но после смерти Владимира Мономаха и его сына Мстислава центробежные силы окончательно взяли верх. На Руси начался период феодальной раздробленности. Академик Б.А. Рыбаков в книге «Первые века русской истории» писал: «В 1132 г. Киевская Русь как бы внезапно распалась на полтора десятка княжеств, по территории примерно равнявшихся западноевропейским королевствам. Однако эта внезапность лишь кажущаяся – на самом деле процесс кристаллизации самостоятельных княжеств (или, как мы говорим, процесс феодальной раздробленности) подготавливался уже давно всем ходом исторического развития…»[132].
Наступление феодальной раздробленности было закономерным следствием дальнейшего развития производительных сил и феодальных производственных отношений. В конце XI – начале ХII вв. феодальный базис на Руси достиг такой степени зрелости, что пришел в несоответствие с существовавшей структурой государственного организма. Для устранения возникшего противоречия надо было прежде всего уменьшить масштабы объединения, приблизить верховную власть к земельным владениям феодалов на местах. Эта задача была решена в процессе распада Киевской Руси на ряд самостоятельных княжеств. Как отмечалось в приведенной выше выдержке из книги Б. А. Рыбакова, таких княжеств в XII в. образовалось полтора десятка. Территориально они в основном совпадали с местами, расселения древних восточнославянских племенных союзов, которые были устойчивой общностью людей, складывавшейся веками. В связи с этим прекратились частые перемещения князей из одного княжества в другое, появились постоянные княжеские династии и полная управляемость отдельных княжеств, что в целом благоприятно влияло на развитие их экономики и культуры.
Будучи закономерным следствием и в то же время показателем роста производительных сил, феодальная раздробленность на определенном этапе превратилась в их тормоз. Дело в том, что образовавшиеся в XII в. самостоятельные, вполне жизнеспособные княжества
стали затем дробиться на множество более мелких феодальных владений. По подсчетам Б.А. Рыбакова, в XIII в. их насчитывалось уже 50, а в середине XIV столетия – 250. В большинстве своем это были весьма неустойчивые государственные образования. Воздвигнутые между ними политические границы и всякого рода таможенные рогатки обусловили подрыв установившихся ранее экономических, связей, способствовали появлению языковой и культурной разобщенности, вызвали распыление тех военных сил, которыми в свое время располагали киевские князья. Но самым страшным бедствием феодальной раздробленности, ее постоянным спутником были бесконечные межкняжеские столкновения и войны, сопровождавшиеся полным опустошением целых областей и массовым разорением непосредственных производителей – крестьян и городского населения. Все это привело к ослаблению обороноспособности Русской земли, сделало ее уязвимой для внешних врагов.
Период феодальной раздробленности наполнен не только большими драматическими событиями в политической жизни страны, но и важными переменами в исторических судьбах ее непосредственных производителей, в их экономическом и правовом положении.
Эволюция общественных отношений в период феодальной раздробленности заключалась в увеличении категории зависимого частновладельческого крестьянства за счет сокращения количества крестьян, живших на государственных или «черных» землях. Это было связано с бурным ростом крупного феодального землевладения, слагавшегося как путем открытых захватов крестьянских участков, так и захватов, облеченных в форму заимок, прикупов, княжеских пожаловании и т. д. По меткому выражению С. В. Юшкова, «феодальное право – кулачное право»[133]. Оно имело в своей основе прямой грабеж феодалами общинной земли и насильственное подчинение себе живших на ней крестьян. В рассматриваемое нами время в руках князей и бояр сосредоточились огромные площади земли, ранее принадлежавшей крестьянским общинам и формально считавшейся собственностью государства. Наряду с этим непрерывно расширялось землевладение духовенства – митрополитов, епископов, монастырей[134].
Поддерживаемые государственной властью, используя свою экономическую мощь и силу религиозного воздействия на темные, забитые массы людей, духовные феодалы, в частности монастыри шаг за шагом внедрялись в крестьянские волостные миры, постепенно присваивали их земли и превращали окрестное население в крепостную рабочую силу. В ненасытной погоне за новыми и новыми приобретениями они не гнушались никакими средствами: пускали в ход обман и вероломство, применяли открытый грабеж и прямое насилие.
Крестьяне всячески старались воспрепятствовать росту крупного светского и церковного землевладения. Обогащенные горьким жизненным опытом, они отлично понимали, что экономически сильный всегда одолеет экономически слабого. Известно много случаев, когда крестьяне, вооружившись дрекольем, не давали монахам селиться на соседних с ними «пустопорожних» землях и строить монастыри. Они нападали на монашеские хижины и «келейцы», избивали монастырских старцев и изгоняли их. Но дреколья, разумеется, не могли защитить крестьян от натиска феодалов. Согнать одного, двух и больше монахов не требовало особых усилий, остановить же рост монастырского и боярского землевладения в целом было нельзя.
Крупный знаток истории русских монастырей И.У. Будовниц писал, что с момента возникновения монастырского землевладения крестьяне вели против него непрерывную борьбу. Эта борьба продолжалась на протяжении многих поколений, носила исключительно ожесточенный характер и заканчивалась иногда изгнанием основателей монастыря, а позднее, с обострением классовых противоречий – даже их убийством. «Тем не менее монастыри, пользовавшиеся безграничной поддержкой центрального правительства и местных властей, в борьбе с крестьянами почти всегда выходили победителями»[135].
Вопреки упорному сопротивлению крестьян боярское и церковное землевладение в период феодальной раздробленности интенсивно росло, его наступление на крестьянские земли шло со всех сторон. Параллельно с этим увеличивалось количество частновладельческого закрепощенного населения, а категория землевладельцев лично свободных быстро сокращалась, таяла, исчезала.
В изучаемую нами эпоху частновладельческие и черносошные крестьяне, т. е. крестьяне, жившие на государственной, или «черной» земле, делились на ряд сословных групп, отличавшихся одна от другой не только уровнем экономического состояния, но и правовым положением. В источниках XIV–XV вв. наиболее часто упоминаются крестьяне-старожильцы, новоприходцы, или новопорядчики, люди окупленные, или купленные, половники и серебреники. Остановимся кратко на этих сословных группах населения.
Вопрос о том, кто такие были старожильцы, не выяснен еще до конца. Дворянско-буржуазные историки главной чертой старожильства считали продолжительность пребывания того или иного крестьянина-арендатора на земле феодала. Например, М.А. Дьяконов писал, что крестьяне-старожильцы – это те поселенцы, которые «прежде того тут живали»[136]. Такого же взгля– да придерживались и M.Ф. Владимирский-Буданов, А.С. Лаппо-Данилевский, Ф.И. Леонтович, П.Е. Ми– хайлов и др. Единого общегосударственного срока для’ определения старожильства, по их мнению, не существовало; он был различен в каждой местности[137]. Возникновение старожильства большинство дореволюционных ученых объясняло «долговой зависимостью» крестьян от землевладельцев. Особенно ярко эту точку зрения отразил М.А. Дьяконов. В его представлении старожильцы являлись наиболее обедневшими и безнадежно задолжавшими крестьянами[138]. Другого мнения придерживался П.Е. Михайлов, который, как уже подчеркивалось выше, считал, что крестьяне становились старожильцами не вследствие неоплатной задолженности, а по причине своего «доброго житья-бытья», по причине своей домовитости. «Хорошая жизнь была причиной «застарения»[139],– таков вывод Михайлова.
Из советских историков большое внимание проблеме старожильства уделил Б.Д. Греков. По его мнению, старожильцами называлась основная масса тяглых крестьян Северо-Восточной Руси, поселенных на государственных или частновладельческих землях. В зависимости от того, кому принадлежала земля, на которой были поселены старожильцы, они несли повинности в пользу государства или же в пользу государства и частных владельцев. Аналогичное понимание термина «старожильцы» мы находим и у других советских авторов, в частности у И.И. Смирнова, Л.В. Черепнина, В.В. Мавродина, Г.Е. Кочина. «Старожильцы, – писал, например, Л. В. Черепнин, – это основное крестьянское население феодальных вотчин или государственных земель, противопоставляемое не просто новоприходцам…, а крестьянам, вновь призванным феодалами в свои имения из других княжеств». Однако в объяснении того, чем старожильцы отличались от других разрядов феодально-зависимого населения, среди советских историков существуют определенные расхождения. Например, в представлении В.В. Мавродина, «название «старожильцы» было связано с тем, что отношения между крестьянами и феодалами определялись «стариной», обычаем»[140]. Л.В. Черепнин отличительным признаком старожильцев считал то, что они жили «в определенных местах (т. е. на определенных земельных наделах), в точно указанных пунктах (селах и деревнях) в пределах тех или иных феодальных владений»[141].
Б.Д. Греков различал три категории старожильцев. К первой, самой массовой категории от относил тех крестьян, которые много лет прожили на одном месте. В большинстве своем это потомки древних смердов, люди «искони-вечные», «пошлые» (т. е. «старинные»), сидевшие на земле своих отцов, дедов, прадедов и прапрадедов. Одни из них раньше, еще в эпоху Киевского государства, другие позже различными путями попали под власть землевладельцев и превратились в феодально-зависимый разряд населения. Вторую группу старожильцев составляли люди пришлые, поселившиеся в данном месте недавно и ставшие старожильцами по истечении льготных лет, когда они были освобождены от феодального тягла. Наконец, третья группа старожильцев включала в себя крестьян, пришедших со стороны и непосредственно порядившихся в старожильцы, т. е. взявших на себя сразу, без льготных лет, все обязанности феодального тяглеца в их полном объеме. Исходя из этого, Б. Д. Греков пришел к выводу, что старожильство определялось не числом прожитых за феодалом лет, а характером отношений между крестьянином и собственником земли[142].