Однако в области правовых принципов, как и во всех других отношениях, реформа 1861 г. оказалась однобокой, непоследовательной, убогой. Она сохранила в неприкосновенности значительное количество тех ограничений, каким помещики и царское правительство подвергали крестьян при крепостном строе. Прежде всего следует подчеркнуть, что, провозгласив уничтожение крепостного права, реформа 1861 г. не освободила полностью крестьян от постылой власти помещиков. Сразу
После обнародования «Положений 19 февраля» крестьяне из крепостных превращались во временнообязанных. Это значит, что впредь до выкупа земельных наделов они обязаны были, как и раньше, отбывать в пользу помещика барщину или же платить ему оброк. А поскольку никакого конкретного срока для перехода на выкуп «Положения 19 февраля» не установили, то временнообязанные отношения для крестьян могли превратиться в бессрочные, постоянные.
В пореформенный период крестьян по-прежнему не принимали на государственную службу. Их прочно приковали к общине с ее архаическими формами землепользования. Без согласия общины или мира крестьянин не мог бросить свой земельный надел, взять паспорт и уйти из села, чтобы переменить род своей деятельности. Для крестьянского населения, за исключением престарелых лиц, были сохранены телесные наказания, глубоко оскорблявшие человеческое достоинство. К тому же крестьян насильно связали круговой порукой, заставив отвечать друг за друга своим имуществом при выполнении различных натуральных и денежных повинностей. С помощью общины и круговой поруки правительство надеялось предотвратить появление бездомных пролетариев и обеспечить исправную уплату крестьянами многочисленных налогов и оброков.
Далее, создав органы крестьянского «самоуправления», «Положения 19 февраля» наделили их чрезвычайно узкой компетенцией, носившей ярко выраженный фискальнo-полицейский характер, и поставили в полную зависимость от дворянства. Сельские и волостные должностные лица обязаны были заниматься раскладкой и сбором помещичьих и казенных податей и оброков, поддерживать «порядок, спокойствие и благочиние» в общественных местах, объявлять правительственные указы и распоряжения, пресекать распространение среди крестьян «вредных слухов», задерживать беглых, бродяг и военных дезертиров. По закону, помещики имели право приостановить исполнение любого приговора, принятого сельским сходом, когда этот приговор был им не выгоден. Если помещик находил присутствие какого-либо крестьянина в пределах своего имения «опасным», он мог возбудить дело о передаче того крестьянина в распоряжение правительства, т. е. выслать его. Располагая такими прерогативами вотчинной власти, многие помещики продолжали смотреть на временнообязанных крестьян как на крепостных и не стремились изменить своего прежнего отношения к ним.
Во время проведения реформы появились новые должностные лица и учреждения, которые были поставлены над крестьянами и которым последние должны были беспрекословно подчиняться. Это мировые посредники, уездные мировые съезды и губернские по крестьянским делам присутствия. Мировые посредники назначались губернаторами из числа местных дворян, обладавших определенным имущественным цензом. Уездный мировой съезд составлялся под председательством предводителя дворянства из всех мировых посредников уезда и члена от правительства, назначавшегося губернатором из местных чиновников. Губернские по крестьянским делам присутствия были также преимущественно дворянскими по своему составу с небольшой примесью чиновничьего элемента. Непременными их членами являлись: губернатор (в качестве председателя), губернский предводитель дворянства, управляющий палатой государственных имуществ, губернский прокурор, четыре представителя от местных дворян-помещиков, из которых двое по рекомендации губернатора назначались министром внутренних дел и утверждались царем и двое избирались собранием губернского и уездных предводителей дворянства.
Мировые посредники вместе с уездными мировыми съездами и губернскими по крестьянским делам присутствиями являлись специальным орудием, призванным во время реализации «Положений 19 февраля» оказать содействие помещикам. По выражению В.И. Ленина, в «объегоривании» крестьян. Они отменяли неугодные для помещиков постановления сельских и волостных сходов, утверждали и смещали выборных лиц крестьянского «самоуправления», наказывали их и т. д.[385]
Таким образом, реформа 19 февраля 1861 г. не дала крестьянам настоящей или, как говорили в народе, чистой воли, не избавила их от постылой власти помещиков и беззастенчивого произвола чиновников. В статье «Пятидесятилетие падения крепостного права» В.И. Ленин писал: «Крестьяне остались и после освобождения, «низшим» сословием, податным быдлом, черной костью, над которой измывалось поставленное помещиками начальство, выколачивало подати, пороло розгами, рукоприкладствовало и охальничало»[386].
Посмотрим теперь, как «Положения 19 февраля» решали самый животрепещущий для крестьян вопрос, а именно: вопрос о земле.
Согласно «Общему положению», вся поместная земля, которую крепостные крестьяне в течение многих веков поливали своим потом и кровью, объявлялась собственностью дворян-помещиков. Однако полностью лишить крестьян земли правительство не могло, так как это неизбежно вызвало бы взрыв народной революции и нарушило поступление казенных податей. Именно поэтому «Положения 19 февраля» обязывали помещиков некоторую площадь земельных угодий выделить в постоянное пользование крестьян. Статья 3 «Общего положения» гласит: «Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют, за установленные повинности, в постоянное пользование крестьян, усадебную их оседлость, и, сверх того, для обеспечения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством, то количество полевой земли и других угодий, которое определяется на основаниях, указанных в местных положениях»[387]. В свою очередь и крестьяне, хотели они того или нет, должны были в обязательном порядке взять и обрабатывать выделенные им участки. Только спустя 9 лет со дня подписания манифеста и «Положений 19 февраля», т. е. с 1870 г. они имели право отказаться от полученных наделов. Однако это право являлось на деле фикцией, так как осуществление его было обставлено чрезвычайно тяжелыми, прямо-таки невыполнимыми условиями.
Таковы основные начала поземельного устройства крестьян, изложенные в «Общем положении». Детально этот вопрос определялся местными положениями, которых было издано четыре. В них нашли свое отражение физико-географические, экономические и общественно-политические особенности дворянских имений, находившихся в различных регионах России. Важнейшая задача местных положений заключалась в определении размера и состава тех земельных угодий, которыми наделялось крестьянское население.
Для примера мы рассмотрим одно местное положение, касавшееся великороссийских, новороссийских и белорусских губернии и впредь для краткости будем его называть Великороссийским местным положением[388]. Согласно этому положению, территория великороссийских, новороссийских и белорусских губерний делилась на нечерноземную, черноземную и степную полосы, каждая из которых в свою очередь подразделялась на ряд местностей. В местностях нечерноземной и черноземной полос было установлено два вида душевых наделов – высший, который в зависимости от местности колебался от 2 дес. 1800 кв. сажен до 7 дес., и низший – от 2200 кв. сажен до 2 дес. 800 кв. сажен. Низший надел составлял 1/3 часть высшего. Для местностей степной полосы, где господствовавшая переложная система полеводства не позволяла с достаточной точностью определить границы дореформенного крестьянского землепользования, устанавливался один вид надела – указный (от 3 до 12 дес.). Следовательно, по разным местностям великороссийских, новороссийских и белорусских губерний норма крестьянского земельного надела на одну ревизскую душу была определена от самой минимальной в 2200 кв. сажен до самой высокой – в 12 дес.
Спрашивается, зачем были установлены высший, низший и указный виды наделов? По замыслу составителей «Положений 19 февраля», их роль заключалась в ограничении определенными рамками взаимных требований крестьян и помещиков. Это значит, что крестьяне при своем освобождении от крепостной зависимости не могли требовать себе земельного надела больше высшей нормы. В свою очередь и помещики формально лишены были права сокращать или урезать дореформенные крестьянские наделы ниже минимальной нормы, установленной законом.
Необходимо подчеркнуть, что нормы душевых наделов, определенные «Положениями 19 февраля», нисколько не были сообразованы с трудовыми силами и материальными потребностями крестьянского населения. Они зависели исключительно от существовавших цен на землю. Как правило, чем дороже ценилась земля в каждой данной местности, тем ниже для той местности был назначен размер крестьянского душевого надела.
Великороссийское местное положение допускало сохранение за крестьянами земельных наделов в дореформенных размерах. Если же они оказывались больше высшей нормы, то помещику разрешалось, не спрашивая согласия крестьян, весь так называемый «излишек» отрезать в свою пользу (ст. 18). Помещик, у которого после отвода земли сельскому обществу оставалось менее 1/3 всех удобных угодий (в нечерноземной и черноземной полосах) и менее 1/2 (в степной полосе) имел право урезать крестьянские наделы, хотя бы они и не достигали высшей нормы (ст. 20). Например, в имении помещика Никулина в Бобровском уезде Воронежской губернии всей удобной земли было 1200 дес. Из этого количества до реформы 1861 г. в крестьянском пользовании состояло 900 дес. (по 3 дес. на одну ревизскую душу) и 300 дес. находилось в непосредственном владении помещика, т. е. под барской запашкой. Бобровский уезд входил в состав четвертой местности черноземной полосы, для которой высший душевой надел был определен в 3,5 дес. Несмотря на то, что душевые наделы крестьян в этом имении не только не превышали высшую норму, но были даже несколько ниже ее, тем не менее помещик Никулин, опираясь на ст. 20 Великороссийского местного положения, мог отрезать в свою пользу часть их земли, именно: 100 дес. Более того, Великороссийское местное положение разрешало помещикам, в случае согласия крестьян, сокращать их наделы до 1/2, а при выкупе – до 1/3 высшей нормы (ст. 121, 122). Наконец, согласно ст. 123 Великороссийского местного положения, помещик мог урезать наделы крестьян даже до 1/4 высшей нормы. По официальной терминологии такого рода наделы назывались четвертными или «дарственными». Они давались крестьянам как бы в «дар», т. е. без обязательства выполнить в пользу помещика те или иные повинности. Статья 123 Великороссийского местного положения фактически сводила на нет значение низшей нормы как предела, за который, по мысли царских реформаторов, не должно было опуска