В 1956 году литературовед и переводчик Теодор Соломонович Гриц опубликовал в «Литературном наследстве» свою интереснейшую находку – дневниковую запись собирателя русских сказок Афанасьева, близко общавшегося с Щепкиным. Щепкин рассказал Афанасьеву, что героиня «Сороки-воровки» – актриса Кузьмина. К сожалению, ни ее имени, ни даже года рождения мы не знаем.
Сценическая деятельность Кузьминой началась в театре казанского помещика, отставного гвардии прапорщика Павла Петровича Есипова. Неоднократно приезжавший в Казань в бытность чиновником Коллегии иностранных дел Филипп Филиппович Вигель писал в своих знаменитых «Записках», что Есипов «чувственным наслаждениям своим не знал ни меры, ни границ». В его театре после спектакля актрисам дозволялось выходить к гостям, причем одеты они были как светские дамы и вели себя почти так же. «Я крайне удивился, – говорил Ф.Ф. Вигель, – увидев у него с дюжину довольно нарядных женщин. Я знал, что дамы его не посещают – это всё были Фени, Матрёши, Ариши, крепостные актрисы хозяйской труппы; я еще более изумился, когда они пошли с нами к столу и когда, в противность тогдашнего обычая, чтобы женщины садились все на одной стороне, они разместились между нами так, что я очутился промеж двух красавиц».
К Кузьминой Есипов относился очень хорошо и постарался дать талантливой актрисе образование: в Казани с ней занимались профессора тогда еще недавно основанного университета. Крепостная девушка овладела французским, немецким и английским языками. Могла читать Шекспира в подлиннике. Она бывала в Петербурге, встречалась с Иваном Афанасьевичем Дмитревским – одним из зачинателей русского театра.
Но затем Есипов скоропостижно умер. Он обещал своим актерам вольные, но обещание свое не выполнил, и всю труппу распродали с молотка. Кузьмину и еще нескольких ее товарок за 300 тысяч рублей купил граф Каменский. Она стала звездой его театра.
О талантливой актрисе писали газеты – «Друг Россиян», «Северная почта» и «Московские ведомости». «Кузьмина, – сообщал «Друг Россиян» в № 2 за 1816 год, – своими отличными дарованиями приобретшая особенное внимание орловской публики, справедливое имеет пред прочими своими компаньонками преимущество. В трагедиях и драмах пленительные чувства она представляет наподобие самой Мантуани, – в операх она является с великолепием и улыбкою неподражаемой Замбони, а в комедиях по своей ловкости и веселости кажется быть другая Кетнер».
Князь И.М. Долгорукий писал о ней: «Кузьмина даже так хороша в разных своих превращениях, что ей бы и в Москве, между свободными талантами, ударили в ладоши». Напомним: аплодисменты без графского разрешения в театре Каменского были запрещены, но когда играла Кузьмина, это правило порой нарушалось: так, актрису наградили бурной овацией после комедии «Физиогномист и хиромантик». Газеты писали, что «орловская публика столь довольна была ее игрой, что для изъяснения своей благодарности требовала ее и, вызвав, наградила громкими рукоплесканиями».
Известны и другие ее роли: шекспировские Корделия, дочь короля Лира, и Дездемона из трагедии «Отелло», Луиза из трагедии Шиллера «Коварство и любовь». «Друг Россиян» писал: «В трагедии “Коварство и любовь” отменно хорошо отличились г. Барсов в Фердинанде, Кузьмина в Луизе, г. Соколов в Миллере, Протасов в Вальтере и Козакова в леди Мильфорд. Фердинанд и Луиза довершили весьма чувствительную картину, извлекшую слезы у зрителей». Обратите внимание: перед некоторыми фамилиями стоит сокращение «г.», то есть господин, а перед другими его нет. Так различались свободные и крепостные актеры.
Спустя всего лишь два-три года после смерти Кузьминой в театре Каменского погиб еще один талантливый актер – Иван Хромых. Его увидел на сцене директор московских императорских театров Ф.Ф. Кокошкин и предложил Каменскому выкуп – тысячу рублей. Граф, хотя сам давно обещал отпустить Ивана на волю, теперь вдруг взял да и отказал. Актер, утратив надежду на освобождение, застрелился, это произошло в 1824 году.
Понятно, почему по прошествии нескольких лет театр графа Каменского пришел в упадок. «Талантов нет, играют только сносно», – констатировал И.М. Долгорукий.
Прасковья Жемчугова
По сути, сералькой была и знаменитая крепостная актриса графа Николая Петровича Шереметева – Прасковья Жемчугова (1768–1803). Настоящая фамилия ее была Ковалёва, если это вообще можно назвать фамилией: ее отец был кузнецом, то есть ковалём, от слова «ковать». Вот и приклеилось – ковалёва дочка. Иногда ее называют Кузнецовой, а иногда – Горбуновой, так как ее отец был горбат.
Семи лет Парашу забрали из семьи, дабы обучать танцам и пению. В театральной школе она получила новую фамилию, более подходящую для актрисы. Ее товарками были Арина Яхонтова, Аня Изумрудова и Таня Гранатова.
Прасковья выросла очень красивой и обладала великолепным сопрано с очень большим диапазоном – четыре октавы. Ее вокальный репертуар мало кто теперь может исполнить. Очень скоро она стала звездой крепостного театра Шереметевых и… звездой его гарема.
Историю их любви принято идеализировать, но так как Параша, да и многие ее подруги-актерки были девушками образованными, они сложили стихи-песни, которые дошли до нас и выражают крестьянскую точку зрения на всё произошедшее. А она далеко не столь романтична.
Во-первых, оказывается, что у Параши был жених – сын крестьянина Егора, которого некоторые стихотворения называют Ванюшей. И Параше он нравился. Но, рассмотрев пригожую девушку, барин решил по-своему:
– «Не тебя ли, моя радость, Егор за сына просит? Он тебя совсем не стоит, не к тому ты рождена. Вот ты завтра же узнаешь, какова судьба твоя. Ты родилася крестьянкой, завтра будешь госпожа!»
Прасковья ошарашена, она в растерянности советуется с подружками. Весьма примечательно, что ей отвечают: «Все подруженьки взглянули, улыбнулись надо мной:
– Его воля, его власть, куда хочет и отдаст!»
То есть сама Прасковья чувствовала себя игрушкой в руках всевластного барина. Она обещала себе: «Хоша барыней я буду, я Ванюшу не забуду. Я Егорову семью всю оброком слобожу. Вот я милого Ванюшу на волю отпущу!»
Но чувства графа оказались сильны. Шереметев искренне полюбил Парашу. Именно для нее он построил в Останкинском дворце театр, который снабдил самой новейшей по тем временам сценической механикой. Театр этот сохранился, механика – нет.
В 1796 году Прасковья тяжело заболела – чахотка. Больше она не могла петь. Здоровье графа тоже оставляло желать лучшего. Без Параши театр перестал его интересовать. Он распорядился выдать всех актрис замуж за крестьян. Интересно, каково было возвращаться в деревню девушкам, отвыкшим от сельского труда?
В 1798 году Прасковья и все члены ее семьи получили вольные. Затем ей сфабриковали фальшивую родословную, согласно которой она происходила от польского шляхтича Ковалевского, попавшего в русский плен в смутные годы.
6 ноября 1801 года Прасковья Ивановна обвенчалась с Николаем Петровичем Шереметевым и стала графиней. Этот брак шокировал общество. Ковалёву травили не только аристократы, но и бывшие подруги, и односельчане. Отчаявшись, граф уехал с молодой женой в Петербург. Конечно, появляться в обществе Прасковья не могла, да и сам граф перестал бывать при дворе. Фактически Прасковья не покидала дом Шереметевых на Фонтанке. Она прожила еще полтора года, успев подарить мужу наследника. После смерти любимой Параши Шереметев более не женился. Остаток жизни он провел, занимаясь благотворительностью.
Судьбы крепостных интеллигентов
Понятие «крепостная интеллигенция» было введено в оборот русской писательницей Екатериной Павловной Летковой, в замужестве Султановой. Так она назвала крепостных людей, которые в силу собственных дарований или по воле барина посвящали себя занятиям «свободных профессий» – то есть музыке, живописи, архитектуре, литературе… Сейчас это понятие употребляется шире: крепостных писарей, управляющих, конторщиков тоже часто причисляют к интеллигенции.
Просвещенные дворяне, заметив у крепостных какие-либо таланты, отправляли этих людей учиться, дабы потом они фактически бесплатно выполняли для своих господ квалифицированную работу. Много таких образованных крепостных было у Шереметевых, у Юсуповых…
Усадьбу Юсупова Архангельское украшали крепостные мастера – Сотников, Полтеев, Новиков, Шебанин, Ткачёв, Стрижаков.
Над строительством шереметевской усадьбы Останкино работали крепостные мастера Аргунов, Миронов, Дикушин. Крепостной Пряхин проектировал машинерию для усадебного театра, плафоны останкинского дворца расписывал крепостной художник Мухин, паркет клал мастер Пядченко.
Василий Григорьевич Вороблевский – крепостной Шереметевых – отвечал за обучение артистов усадебного театра, переводил пьесы, сам их ставил. По прихоти барина он обучался в частном пансионе в Петербурге, затем стал дворецким, сопровождал Шереметева в заграничном путешествии. В числе его переводов были романы «Ласарильо с Тормеса» и «Ангола, индийская повесть», а также «Яшина история, нравоучительное сочинение для малолетних детей», в котором нашли отражение многие идеи философа Руссо.
Крепостным графа Шереметева был и скрипичный мастер Иван Андреевич Батов. Он создал более сорока скрипок, три альта, шесть виолончелей и десять гитар, ремонтировал инструменты для музыкантов царского двора.
У других дворян тоже были свои крепостные умельцы. Так, в усадьбе Марфино по сей день сохранилась церковь Рождества Богородицы, проект которой создал крепостной Белозеров. А саму усадьбу строил крепостной Тугаров.
Крепостным был и замечательный русский скульптор Борис Иванович Орловский, творчеством которого восхищался Пушкин и посвящал ему стихи: «Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую: Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе…» При рождении он принадлежал помещице Мацневой и носил фамилию Смирнов, а потом она продала всю семью крепостных помещику Шатилову. Много лет спустя Шатилов, по настоянию императора, дал скульптору вольную.