Иван Александрович Голышев
Иван Александрович Голышев (1838–1896) – археолог-любитель, краевед, литограф, издатель – родился в семье крепостных иконописцев графа Панина в Мстёре Владимирской губернии.
С разрешения барина отец привез сына в Москву и отдал в рисовальную школу графа Строганова.
Мальчик проявлял способности, но так как он был крепостным, то аттестата получить не имел права, поэтому спустя несколько лет оставил училище.
Но знания он получил и в возрасте 15 лет уже сам создавал литографии. Примечательно, что граф Панин хотел сдать его в рекруты, но Голышев избег этого, на свои средства издав литографированный альбом «Виды храмов села Мстёра», который он подарил графу Панину. Граф согласился заменить рекрутчину денежным взносом.
Голышевы были переведены графом на оброк, то есть они имели свою литографию, в которой издавались и вручную раскрашивались лубочные картинки, репродукции картин и гадательные таблицы, но отдавали Панину часть прибыли. Указ 1861 года дал им свободу, которой они сумели счастливо для себя воспользоваться.
Голышев был избран членом Владимирского губернского статистического комитета. Получая хороший доход, он открыл в Мстёре библиотеку и воскресную школу рисования; приобрел землю и построил там дом, в который перевел свою литографию.
В конце жизни Голышев был возведен в звание потомственного почетного гражданина и награжден золотой медалью Императорского Русского археологического общества.
Семён Прокофьевич Власов
Семён Прокофьевич Власов (1789–1821), русский технолог-самоучка, тоже вышел из крепостного сословия. Он был крепостным ярославской помещицы Скульской. Его можно назвать в значительной степени жертвой невежества, господствовавшего в среде крепостных крестьян. Отец видел, что его сын проявляет экстраординарные способности, но пределом мечтаний крестьянина было то, что мальчик станет священником. Между тем способности Власова лежали несколько в иной области и пугали семейство. Отец даже оторвал его от книг и отдал в пастухи, чтобы остудить голову.
Гоняя стадо, Семён подолгу смотрел в небо за падающими звездами – то есть метеорами. Он мечтал найти такую звезду и однажды, решив, что упала она неподалеку, пошел в этом направлении. Забрел он на болото, где были выходы на поверхность фосфора, и принес домой полную шапку холодного, не обжигающего огня, до полусмерти напугав односельчан. Чтобы успокоить соседей, отец отменно высек Семёна, а шапку его по приговору сельского схода сожгли.
После этого случая Прокофий решил отправить сына в город, для того чтобы тот приучался к торговому делу и выбросил опасную блажь из головы. Он отвез Семёна в Петербург и отдал мальчика в винную лавку. Там Семён стал общаться с желавшими купить вина студентами, которые объясняли ему явления природы. Семён скопил денег и купил учебников, за этим чтением его и застал хозяин лавки. И страшно разъярился. Он отнял книги, а Семёна отправил обратно к отцу.
Через некоторое время Семёну удалось упросить отца снова отправить его в Петербург, и на этот раз он попал в трактир, где прослужил несколько лет, каждую свободную минуту посвящая учению. К счастью, трактирщику это было безразлично, так как не сказывалось на работе.
Но вот когда Семён решил сам поставить описанные в книгах опыты, то пошел слух, что Сёмка Власов занялся чернокнижием и алхимией.
Отпущенные «на оброк» крестьяне жили в столице «обществом» – за которым присматривал «городской староста». По его распоряжению юношу заковали в кандалы и отправили к барину, чтобы тот решил, как с ним поступить.
В поместье «алхимика» заперли в сарае и приставили к нему караул. У Власова было с собой немного фосфора, и он написал на стене сарая: «Не робей Семён!» Когда караульные проснулись и увидели светящиеся буквы, они с ужасом кинулись наутек и, пав в ноги старосте, возвестили, что Семён связался с нечистым.
К счастью, барин оказался человеком образованным и, переговорив с парнем, нашел в нем немалое знание химии. Семен сказал помещику, что желает, используя почерпнутые из книг знания, устроить в Петербурге мыловаренный заводик, который должен принести большие прибыли. Идея барину понравилась, он приказал расковать Власова и разрешил ему ехать в Петербург. Родители согласились, но потребовали, чтобы Семён женился. Власов «сочетался законным браком» и убыл в столицу.
Он и впрямь основал в Петербурге мыловаренный завод, устроив при нем лабораторию, в которой предавался изучению любимой своей химии. Но так как земляки продолжали шушукаться, что, мол, Семён Власов продолжает свои «чернокнижные» занятия, он продал свое предприятие и поступил на службу к богатому фабриканту, который знал о его необыкновенных способностях и знаниях химии. Фабрикант предоставил ему лабораторию и выписал паспорт. Власов значительно оптимизировал химическую часть производства, а кроме того открыл способ производства картечных пуль не из дорогого свинца, а из дешевого чугуна. Фабриканта наградили большой денежной премией, а Семён, когда ему едва исполнился 21 год, подал на Высочайшее имя прошение о помещении его в число учащихся за казенный счет в Петербургскую медико-хирургическую академию. Император Александр I, рассмотрев просьбу крепостного крестьянина, повелел провести испытания претендента на место студента академии, и на этом экзамене Власов изумил профессоров своими познаниями. По рекомендации экзаменаторов император распорядился выдать его помещику зачетную рекрутскую квитанцию, освободив Власова от крепостной зависимости, и разрешил зачислить его в академию.
Власов нашел новый способ получения селитряной кислоты, наладил изготовление дорогой краски из отходов материалов монетного двора, которые раньше считались ни на что не годными. Из тех же отходов он вырабатывал отличные чернила, ваксу и множество других полезных вещей. Он нашел дешевый способ получения лазурной краски, способ окрашивания сукна и других тканей в зеленый цвет и отбеливания полотен. К сожалению, блистательную карьеру бывшего крепостного оборвала его ранняя смерть: он покинул этот мир всего лишь в 33 года.
Герасим Круглов
Герасим Круглов был крепостным князя Кропоткина – отца знаменитого теоретика анархизма. Помещик отдал его в московское земледельческое училище, которое юноша блестяще окончил – с золотой медалью. Пётр Кропоткин пишет: «Директор училища употребил все усилия, чтобы убедить отца дать Круглову вольную и открыть ему доступ в университет, куда крепостных не принимали.
– Круглов, наверное, будет замечательным человеком, – говорил директор, – быть может, гордостью России. Вам будет принадлежать честь, что вы оценили его способности и дали такого человека русской науке.
– Он мне надобен в моей деревне, – отвечал отец на настойчивые ходатайства за молодого человека».
«Это было неправдой, – замечает Кропоткин: – В действительности при первобытном способе ведения хозяйства, от которого отец ни за что не отступил бы, Герасим Круглов был совершенно бесполезен. Он снял план имения, а затем ему приказали сидеть в лакейской и стоять с тарелкой в руках за обедом. Конечно, на Герасима это должно было сильно подействовать. Он мечтал об университете, об ученой деятельности. Его взгляд выражал страдание; мачеха же находила особое удовольствие оскорбить Герасима при всяком удобном случае. Раз осенью порыв ветра открыл ворота. Она крикнула проходившему Круглову: «Гараська, ступай, запри ворота!» То была последняя капля. Герасим резко ответил: «На то у вас есть дворник», – и пошел своей дорогой. Мачеха вбежала с плачем в кабинет к отцу и принялась ему выговаривать: «Ваши люди оскорбляют меня в вашем доме!..» Герасима немедленно заковали и посадили под караул, чтобы сдать в солдаты. Прощание с ним стариков родителей было одною из самых тяжелых сцен, которые я когда-либо видел…»
Но в армии замечательные способности Герасима были замечены, и через несколько лет он стал одним из главных письмоводителей одного из департаментов военного министерства.
И тут судьба показала, насколько она может быть справедлива! Кропоткин-старший, человек абсолютно честный, нарушил правила: чтобы угодить своему корпусному командиру, он записал в разряд «неспособных» одного из солдат, служившего у корпусного за управляющего. Это вышло наружу и могло стоить ему генеральского чина.
«Мачеха помчалась в Петербург, чтобы уладить историю, – продолжает Кропоткин. – После долгих хлопот ей сказали наконец, что единственно, что остается, – это обратиться к одному из письмоводителей такого-то Департамента. Хотя он лишь простой главный писарь, сказали ей, но в действительности он руководит всем и может сделать, что захочет. Зовут его Герасим Иванович Круглов.
– Представь себе, – рассказывала мне потом мачеха, – наш Гараська! Я всегда знала, что у него большие способности. Пошла я к нему и сказала о деле, а он мне в ответ: “Я ничего не имею против старого князя и сделаю все, что могу, для него”. Герасим сдержал слово: он сделал благоприятный доклад, и отца произвели».
К сожалению, помещики, столь жестоко с ним некогда обошедшиеся, не испытали никаких угрызений совести.
Насколько этично со стороны господ было давать своим крепостным образование, не давая им воли? Этим вопросом не раз задавались русские прогрессивные писатели-просветители. Герцен писал о погибшей в неволе талантливой крепостной актрисе: «Бедная артистка!.. Что за безумный, что за преступный человек сунул тебя на это поприще, не подумавши о судьбе твоей! Зачем разбудили тебя? Затем только, чтоб сообщить весть страшную, подавляющую? Спала бы душа твоя в неразвитости, и великий талант, неизвестный тебе самой, не мучил бы тебя; может быть, подчас и поднималась бы с дна твоей души непонятная грусть, зато она осталась бы непонятной».
Увы, осознание своей страшной судьбы, своей бесправности отравляло жизнь многим крепостным интеллигентам. Однако немногие оставили нам свои воспоминания по вполне объективным причинам.