Ненависть нарастала
По документам из архивов и публикаций можно проследить, как менялись выражения крестьянских настроений по годам. В конце XVIII века крестьяне могли отказаться платить непосильную хлебную подать, отбывать чрезмерную барщину или – во времена Павла Первого – жаловаться императору на притеснения помещиков.
Но случались и волнения, которые приходилось подавлять с помощью военных. Так, в 1797 году крестьяне села Высочки Тамбовской губернии помещика Агибалова убили приказчика. В село Балыклей Кирсановского уезда Тамбовской губернии тоже пришлось отправить военных в связи с отказом крестьян обрабатывать помещичью землю.
В 1798 году в той же губернии крестьяне подожгли дом помещицы Дуровой в качестве мести за жестокое обращение с ними.
Случаи мести, поджогов барских домой в XIX веке фиксируются все чаще и чаще. Все чаще правительству приходится отправлять войска для подавления крестьянских волнений.
В жалобах крестьян на помещиков звучат слова: жестокое обращение, истязатели, притеснители… Порой землепашцы берутся за оружие. Так, в 1820 году восстали крестьяне помещиков Кронштейнов в деревне Ужище Касимовского уезда Рязанской губернии в связи с продажей их на вывоз без земли. Восстание было подавлено с помощью военной команды.
Осенью того же года восстали крестьяне помещика Бахметева в Раненбургском уезде. Помещика Мусеенко-Чекалева убили крестьяне принадлежавшей ему деревни Зименок.
Ежегодно правительству по несколько раз приходилось посылать войска для подавления крестьянских выступлений. В 1824 году – трижды, в 1825 – четырежды. И с каждым годом таких выступлений становилось все больше.
Начиная с 1840-х годов отношения между помещиками и крепостными еще сильнее обостряются. Причина, по всей видимости, кроется в распространении образования. Если невежественные крестьяне сами считали себя бесправной скотиной, то теперь многие уже умели читать и осознавали себя людьми. Они протестовали против помещичьего произвола. Если до начала 1840-х годов в среднем в год происходило пять-семь убийств помещиков и управляющих, то по далеко не полной статистике на 1842 год пришлось уже 15 убийств только помещиков. Мало того, преступления такого рода перестали быть чем-то из ряда вон выходящим и начали восприниматься как нечто вполне обыденное.
Юрист, историк, земский деятель Александр Дмитриевич Повалишин, помещик Рязанской губернии, вплоть до самой своей смерти в 1899 году работал над трудом «Рязанские помещики и их крепостные», который увидел свет в 1903 году. Он собрал обширнейший материал как о притеснениях крестьян крепостниками, так и об ответных действиях самих крестьян.
Повалишин рассказывает, что помещица Писарева была убита выстрелом из ружья своими крестьянами Егоровым и Степановым за то, что приказала обоих высечь и пригрозила отдать их в рекруты. Помещик Григорьев хотел наказать розгами своего крестьянина Фомина, но тот бросился на него с намерением убить, и помещик чудом спасся. Старик-крестьянин Андрей Васильев убил помещицу Вечеслову за то, что она, придя на пчельник, увидела где-то грязь и принялась таскать его за бороду и хлестать по щекам. При этом в следственном деле говорилось, что помещица «была добрая», но в это мало верится: ведь то было уже второе покушение на ее жизнь. Ранее двое дворовых, подкупив служившего в доме мальчика, прокрались в ее спальню и душили барыню подушкой. Но в тот раз Вечесловой удалось вырваться и позвать на помощь.
Барон Николай Егорович Врангель тоже описывает убийство помещика: «Один из наших соседей был граф Визанур… После его смерти отец хотел купить его имение… и мы поехали его осмотреть. Большого барского дома в нем не было, а только несколько очень красивых маленьких домов, все в разных стилях. Помню турецкую мечеть и какую-то, не то индийскую, не то китайскую, пагоду. Кругом дивный сад с канавами, прудами, переполненный цветниками и статуями. Только когда мы там были, статуй уже не было, остались одни их подставки. В этих домах, как я узнал потом, жили жены и дочери его крепостных, взятые им насильно в любовницы, одетые в подходящие к стилю дома костюмы, то китайками, то турчанками. Он тоже, то в костюме мандарина, то – паши, обитал то в одном доме, то в другом. Бывший управляющий графа объяснил нам и причину отсутствия самых статуй. Они работали в полях. Статуями прежде служили голые живые люди, мужчины и женщины, покрашенные в белую краску. Они, когда граф гулял в саду, часами должны были стоять в своих позах, и горе той или тому, кто пошевелится.
Смерть графа была столь же фантастична, как он сам был фантаст. Однажды он проходил мимо Венеры и Геркулеса, обе статуи соскочили со своих пьедесталов, Венера бросила ему соль в глаза, а Геркулес своею дубиною раскроил ему череп.
Обеих статуй судили и приговорили к кнуту. Венера от казни умерла, Геркулес ее выдержал и был сослан в каторгу».
Поручик Терский в 1845 году был убит за то, что имел любовную связь с замужней дворовой Натальей Минаевой. Ее муж застал парочку во время совокупления, избил жену кулаками, а барина – палкой до смерти. После чего он скинул труп с моста в реку. Терского приговорили к ста ударам кнутом, клеймению и пожизненной каторге. Так же наказана была и Наталья Минаева – только без клеймения.
В 1855 году в селе Поповичи Пронского уезда погиб помещик Краковецкий – любитель насиловать крестьянок. Одна из девушек, для виду согласившись прийти на свидание, уведомила о том своего жениха и еще нескольких крестьян. Все вместе они удавили любвеобильного барина, а потом выбросили его труп в придорожную канаву.
В 1850-м от рук крепостных Мартынова и Прокофьева погиб помещик Хлуденев. Мотивом убийства было самодурство помещика, его привычка драть крепостных за волосы и то, что он выгнал из дома двух малолетних детей, насильно переселив их в степную деревню.
В одном следственном деле была зафиксирована жуткая беседа двух крепостных женщин – Настасьи Михайловой помещицы Володимировой и Акулины Матвеевой помещицы Чанышевой. Михайлова жаловалась на жестокость своего господина, на что Матвеева заметила: «Что ж вы, дураки, не окормите своего барина? Я уже дала своей барыне мышьяку в моченой бруснике, когда родила, у нее зажгло сердце – и умерла». Михайлова совета послушалась, подговорила крестьянина Трифона Васильева, который и всыпал помещику в суп мышьяку.
Жестоко обращался с крестьянами и помещик Львов. В его убийстве участвовал даже местный священник Семёнов. Львова, как и Кучина, тоже задушили ночью в его собственной спальне.
Точно так же были убиты и помещик Татаринов, и помещик Яценко… В обоих случаях виновные были приговорены к порке, клеймению и ссылке на каторжные работы.
А вот помещика Климова крепостной застрелил ночью из ружья, выстрелив в окно. И виновного не нашли.
Подобных случаев не счесть! Помещикам подкладывали яд в кушанья, душили их в спальных, бросались на них с топорами… Про помещика Тараковского крестьянин, свежевавший тушу теленка, проговорил, что мол, не теленка надо свежевать «а вот оно стоит, брюхо бы ему вспороть»…
В 1853 году своими крестьянами был убит генерал и георгиевский кавалер Осоргин. «Отставной генерал-майор Осоргин, – говорилось в описании дела, – проживая в своем имении, в Бузулукском уезде, в 9 часов вечера 14 сентября 1853 г. был убит выстрелом из ружья, сделанным из сада в окно помещичьего дома в то время, когда он ходил по комнате…» В начале следствия в убийстве никто из дворовых людей и крестьян не сознался. Но следователи не отступали и нашли свидетеля. Им оказался дворовый Андрей Порфиров. Он показал на допросе, что убили барина бывший кузнец Михаил Иванов, кучер Сидоров и сапожник Полиевктов, а он – Порфиров – хоть и знал о готовящемся преступлении, но, по глупости, предупреждать никого не стал.
Оставались неясны мотивы преступления. Сделавший выстрел кузнец Иванов говорил, «что лишил жизни своего помещика за то, что он в течение двухлетнего пребывания его при господском дворе преследовал его взысканиями, усчитывал в материалах, запрещал работать для себя, а, наконец, в один праздничный день не позволил быть в церкви и занял работою в кузнице. Этот последний случай решительно ожесточил его против Осоргина, почему он, сойдясь однажды случайно с дворовыми людьми Порфировым, Сидоровым и Полиевктовым, которые также изъявляли неудовольствие на помещика, согласился с ними убить его, к чему первый подал мысль из них Порфиров. Этою мыслью был занят каждый из них, и Порфиров, Сидоров и Полиевктов ежедневными напоминаниями ему, чтобы он убил Осоргина, довели его наконец до того, что он почувствовал желание на это преступление».
Мотив этот показался следователям шатким. Истину удалось установить лишь после допроса жителей соседней деревни – государственных крестьян, которые сообщили, что «крестьяне и дворовые люди Осоргина при разговорах выражали неудовольствие на него, будто он имел страсть к прелюбодейной связи с их женами и девками».
Итог дела был естественным для такой истории. Кузнец Иванов получил три тысячи ударов шпицрутенами, а затем отправился в Сибирь. Чуть менее сурово наказали и его подельников.
Образованные люди в России не могли не понимать, что живут в постоянной опасности подвергнуться нападению своих же собственных крепостных. И нельзя сказать, что они эту опасность недооценивали. Шеф жандармов А.X. Бенкендорф в секретном отчете за 1839 год писал: «Дело опасное, и скрывать эту опасность было бы преступлением. Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим. Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же».
Убийство Оленина
Показательно дело об убийстве в 1854 году статского советника Алексея Алексеевича Оленина. Выделяется оно тем, что жертву неоднократно предупреждали о грозящей опасности. Чиновники уговаривали его принять меры – но Оленин не послушал.
Примечательно, что в молодости Алексей Алексеевич был членом Союза Благоденствия – одной из тайных декабристских организаций. Но в самом восстании он не участвовал и осуждения избежал.