ереди забрезжил маленький шанс на то, что чем дальше, тем они станут всё менее и менее регулярными.
А потом наступило Рождество. Со всеми его праздничными атрибутами – ёлкой, вертепом со Святым семейством, катаниями на санях, балами… которые прошли полностью мимо Данилки. Потому что на Святки всё семейство укатило в Петербург, заселившись под бок к старшему сыну – императору России Александру I в Зимний дворец. А Данилку не взяли… То есть Николай вроде как хотел, потому как сам ему об этом говорил, но его желания, судя по всему, оказалось недостаточно. И это едва не стало для Данилки роковым. Потому что «мусьё Кристоф» ничего не забыл. И ничего не простил…
Спасла Данилку собственная наглость. Потому что спать он завалился в спальне Николая. Прямо на его кровать. А пришли за ним в каморку, в которой он обычно ночевал. На сундуке. А вы что думали – что для прислуги кто-то озаботился сделать кровати? Как бы не так! Практически вся дворня спала где ни попадя – по большей части прямо на полу или там на предметах мебели – тех же сундуках, лавках, ларях… Данилке-то ещё хорошо – он маленький, а вот как взрослому мужику умаститься на крышке сундука длиной всего метр с небольшим? И ведь умащивались. Потому как спать на каком-никаком «мебле» было престижно. И тот же дюжий старший лакей коротал ночи, скрючившись именно на сундуке. Ибо на полу ему было невместно…
Так вот, когда тати с грохотом распахнули двери в чулан, в котором он обычно квартировал, Данилка вскинулся на кровати и замер, осознавая, что творится. А потом взлетел на ноги и метнулся к окну, торопливо скидывая накидной замок и изо всех сил потянув створку.
– Нет яго здеся! – послышалось из короткого коридорчика. Данилка зло стиснул зубы и, бросив не до конца открытое из-за образовавшейся наледи окно, метнулся к двери, встав рядом с косяком. Конечно, можно было спрятаться под кроватью, она тут была вполне себе мощная, с балдахином и с простынёй, свисающей почти до пола – но достанут ведь! Так что он решил рискнуть и попытаться, так сказать, выскользнуть на оперативный простор… Эх, торбочку свою верную в чулане оставил – идиот! Слава богу, железная свайка всегда при нём. За оружие её никто не считает – в свайку тут играет и стар, и млад, а приложить при необходимости ей можно нехило. Так что даже если поймают в дверях – есть шанс оторваться…
Двери с треком распахнулись, едва не приложив его створкой, после чего в спальню ввалились два лакея в меховых безрукавках. Ну дык «государыня» в городе – вот и топили сейчас куда меньше, поэтому народ утеплялся чем мог. Данилка и сам спал одетым. Дворецкий, сволочь, – экономил. Явно разницу себе в карман кладёт…
– Здеся он! – обрадованно заорал первый. – Прячется где-то! Гля-кось кровать помята…
– Как бы он того – в окно не выпрыгнул. Гля-кось – открыто, – возразил ему второй.
Дожидаться, что будет дальше, Даниил не стал, выскочив из-за двери и-и-и… едва не воткнувшись головой в пузо «мусьё Кристофа». Тот занял своей немалой фигурой большую часть дверного проёма.
– Sale enfoire! – зашипел тот, будто натуральная змея, хватая Данилку за волосы. Но это оказалось его ошибкой.
– Шлесь! Шлесь! Шлесь… – Мальчишка остервенело заработал тяжёлой и острой кованой свайкой.
– Оу-у-у! – взвыл «мусьё Кристоф», выпуская его волосы, но Данилка на этом не остановился:
– Шлесь-шлесь… шлесь!
Два последних удара пришлись в мошонку, а ещё один в колено. Француз отчаянно завизжал, а Данилка, увернувшись от пальцев первого из подбежавших лакеев, рванул вперёд по коридору. Конечно, его могла ждать засада из какого-нибудь очередного лакея, но он понадеялся, что дворецкий не стал для поимки сопляка разрабатывать целую специальную операцию с дальним перекрытием путей отхода и всем таким прочим… и оказался прав. Двое лакеев в меховых безрукавках были единственными, кого дворецкий привлёк к своей операции. Так что больше ему никто не встретился.
До конца Святок Данилка ныкался по своим старым укрытиям. А по возвращении семейства «государыни» прямо у крыльца рванул к генералу Ламздорфу и, размазывая по лицу сопли и слёзы, с надрывом поведал «дяденьке» о том, что «мусё Кристоф» ночью затащил его в спальню к Николаю, бросил на кровать и попытался содрать с него кальсоны, отчего ему пришлось отчаянно защищаться. Похоже, что дворецкий об инциденте ничего не доложил – то ли собирался сделать это по приезде, то ли просто стыдно стало, что три взрослых мужика не справились с каким-то сопляком, так что первой до ушей генерала дошла версия Данилки. После чего дворецкий был вызван по светлые очки воспитателя великих князей. А когда тот с трудом пришкандыбал, нахмурившийся генерал, отметивший хромоту и общую скособоченность, наличие которых полностью объяснялось рассказом «бедного ребёнка», повелел предъявить к осмотру «срамное место». Поскольку Данилка сообщил, что, отбиваясь, пару раз врезал по «главному источнику опасности». Дворецкий от подобного требования пришёл в изумление и тут же вспомнил о своих дворянских корнях и иноземном происхождении, на основании которых напрочь отверг подобные притязания. Чем очень сильно разгневал Матвея Ивановича… который немедленно запросил аудиенции у «государыни».
Как там развивались дела дальше и чем дворецкий пытался оправдаться – до Данилки дошли лишь очень смутные слухи. Вроде как там было какое-то ещё дознание и, баяли, срамное место у француза кто-то всё-таки посмотрел. О чём было доложено «государыне». Как и о том, что утром того дня, о котором Данилка рассказал генералу как о дне происшествия, девки замывали пол в спальне Николая и стирали измазанные кровью штаны и кальсоны «мусьё Кристофа». А что там было точно и генералу ли удалось убедить «государыню» в том, что человеку с подобными наклонностями, да ещё и облечённому кое-какой властью, далее позволять пребывать поблизости от парочки юных великих князей не стоит, либо она сама так решила – Даниилу никто не рассказал. Но он от этого не сильно и страдал. Главное, что спустя всего два дня «мусьё Кристоф» из дворца исчез. Куда он делся – неизвестно. Среди дворни слухов об этом ходило много – и обратно во Францию уехал, и в Москву перебрался, а то и вообще к тому самому пресловутому «Калякину». Мол, рыбак рыбака… Более всего кумушки переживали о том, как умело охальник скрывал свои извращённые наклонности. Хотя всё ведь на виду было – парочка лакеев при нём почти всегда ошивалась. И даже ночью. Да и на баб и девок он особенного внимания не обращал. Только одну Маланью, что о прошлом годе от лихоманки за три дня сгорела, иногда в бане пользовал… так она, страдалица, сказывала, что он её не обычным естеством имел, а, прости Господи, всё в задницу своим отростком тыкал. Ну прям как содомиты друг дружку! Раньше думали – потому как француз, а ныне вот оно как выяснилось… На том это приключение для Данилки и закончилось.
5
– Хлесь! Хлесь! Хлесь! – Розга мерно опускалась на его спину. Данилка лежал на колоде, привычно прикусив зубами щепу. И не то чтобы это ему было так уж нужно – просто уже привычка выработалась. Потому что его до сих пор пороли весьма регулярно. Конечно, не каждую субботу, но пару раз в месяц – прилетало. Так что привычка выработалась. А так-то ему щепка уже и не нужна была. Привык. К тому же пороли его последнее время всё больше не «за вину», а «для порядку». А это, как выяснилось, – две большие разницы…
Вообще, в этом времени к физическим наказаниям относились очень спокойно. Как к чему-то вполне обыденному. Ну, типа, как сын Анисима в его прошлой жизни к штрафу за превышение скорости с камеры. Мол, бывает – дело житейское, косанул немного, вот и попал… И он тоже постепенно таким отношением проникся. Делов-то на полчаса. Ну, вместе с дорогой до конюшни и одеванием/раздеванием. А на самой конюшне так вообще на полминуты. А боль… человек ко всему привыкает. «Моржи», эвон, в ледяную воду ныряют и плескаются в ней в удовольствие. А тут всего-то полминуты потерпеть – чепуха!
– Всё, получил урок – можешь вставать, – добродушно прогудел конюх. С ним у бывшего трубочиста отношения давно уже были нормальные. Даже дружеские. Потому что Данилка время от времени улучал момент и выставлял мужику водочки. Нет, в его хозяйстве она не водилась – Николаю только-только исполнилось девять лет, так что в его «буфете» имелись только сладости. Ну и кофий. Но у Данилки доступ к ней имелся. Потому что он уже вполне обжился в среде личной прислуги семьи и вследствие этого получил кое-какие преференции. Нет, ему самому, естественно, никто бы не налил, но «для дела», и не часто – взять получалось. Тем более что в настоящее время водка вся ещё полукустарного производства. Её делают все кому не лень, но главными производителями являются, вы не поверите – монастыри! Ну всё как при Борьке-алкоголике… Сделал он это как из прагматических соображений – конюх был тем, кто непосредственно осуществлял все физические наказания во дворце, так и исходя из собственного жизненного принципа – зла никому не спускать, но добро по возможности множить. Так что со всеми, кто когда-то от него пострадал, он постарался сначала восстановить, а затем и улучшить отношения. Ну, ежели они сами были не против подобного развития ситуации. Если же были – бог им судья… пока они не пытались снова как-то навредить Данилке. В этом случае для них всё становилось гораздо хуже… Так, один из тех двух лакеев, которые когда-то по приказу дворецкого пытались поймать его в апартаментах Николая, вследствие чего после того, как их начальник и покровитель исчез из дворца, они резко скатились по иерархической лестнице, затаил зло. И попытался исподтишка отомстить бывшему трубочисту… После чего ему прилетела такая ответка, что пришлось бежать из дворца. Правда, убежал он недалеко и бегал весьма недолго, и окончилось это для него отдачей в рекруты. И это хорошо ещё никого по пути не прибил, дурень, – а то б вообще на каторгу пошёл… А вот второй своё «падение» пережил спокойно. И потому до сих пор пребывал на своей официальной должности – ливрейного лакея. А это в иерархии дворцовых слуг – величина немалая.