елали как раз под лозунгами «никогда больше»…
Так что, несмотря на то что по Тильзитскому миру Российская империя, в отличие от своих союзников, практически ничего не потеряла, отношение к нему в Петербурге и России в целом было крайне негативным. Русское общество чувствовало себя крайне уязвлённым теми условиями, которые навязали стране. И это несмотря на то, что Наполеон взял на себя обязательства не оказывать помощи османам, с которыми империя вела очередную кровопролитную войну, а также передал России Белостокскую область и «благословил» на захват Финляндии, которая на данный момент принадлежала шведам и с территории которой они уже не раз пытались «взять реванш» за все поражения, понесённые ими со времён Ивана III. А то и Александра Невского! Помните же, откуда он получил это почётное прозвище – разгромил шведов на реке Неве. Неподалёку от Колпино. У устья Ижоры. Там даже музей есть – небольшой двухэтажный особнячок. Они с Тимкой туда как-то ездили. Ну когда ему параграф про Невскую битву по истории задали учить… И случилась эта битва за пару лет до знаменитого Ледового побоища.
Так вот, Тильзитский мир в обществе не приняли и именовали его не иначе как поганым. Ну да, «наше всё» – Пушкин, которого Даниил «ограбил» на «Руслана и Людмилу», в своём стихотворении «Наполеон», написанном на смерть великого корсиканца, писал: «Тильзит!.. (при звуке сём обидном уже не побледнеет росс)». То есть, считай, пятнадцать лет об этом позоре помнили, и даже взятие Парижа в 1814 году окончательно не изгладило его из памяти… Ныне великий поэт пребывал в лоне семьи и о своей будущей огромной славе даже и не ведал. Потому что никакого Царскосельского лицея, в котором раскрылся и огранился его талант, ещё и в проекте не было. Поэтому о своём «ограблении» он даже не подозревал. Но вот сочинительством стихов уже, возможно, баловался… Так вот, поскольку и Николай с Михаилом так же приняли этот позор близко к сердцу (а вот француз, который учитель, наоборот – несмотря на то что он вроде как был беженцем от французской революции), Даниил решил рискнуть и, так сказать, немного «попрогрессорствовать». Ну как это было описано у знаменитых советских фантастов братьев Стругацких. Бывший майор фантастику не очень любил, но две книги братьев прочитал – «Понедельник начинается в субботу» и «Трудно быть богом». Вот во второй как раз и были в наличии эти самые «прогрессоры» – люди, которые тянули жителей чужой планеты напрямую из феодализма в социализм, поддерживая местных изобретателей и внедряя разные социальные и политические новации. Впрочем, не слишком успешно… Если честно, сам он ничем подобным особенно заниматься и не думал – только в рамках своего будущего дела, но уж больно остро мальчишки реагировали… вот он и предложил очень маленькую новацию, которая называлась «пуля Минье».
Про неё он так же узнал в музее. Был там стенд с несколькими пулями для дульнозарядных ружей и винтовок – пули Минье, Петерса, Вилкинсона и Нейслера. Кой черт принёс Тимку к этому стенду – трудно было сказать. Уж больно эти пульки выглядели неказисто… Но тогда бывший майор испытал приступ стыда. Потому что ничего не смог рассказать внуку об этих пулях. Так что, когда вернулись домой, – залез в интернет и основательно разобрался. Но без толку. Тимка о них больше ничего не спрашивал. Впрочем, с ним такое часто бывало. Например, он как-то залип на картечницу Гатлинга-Горлова. Вился вокруг неё, вопросы разные задавал… и хотя Анисим кое-что про картечницы слышал, на большинство вопросов он тогда тоже ответить не смог. Так вот – пришёл домой, залез в интернет, разобрался, а внук взял да и забыл о ней напрочь. И при следующих посещениях этого музея к ней даже не подходил…
Естественно, мальчишки мгновенно заинтересовались. Разговор происходил во время перерыва в занятиях, так что Данилка быстренько нарисовал пулю в разных вариантах: это она в разрезе, это – когда её закладывают в ствол, а вот это – когда она уже идёт по нарезам… По черчению у него в школе всегда пятёрка была, да и потом, во время работы на ремонтном участке, он ещё больше наблатыкался детали в разных ракурсах рисовать. Так что нарисовал всё довольно понятно.
– Понимаете, эти пули способны достаточно точно попадать на пять-шесть сотен шагов… Вот на каком расстоянии сейчас солдаты огонь из ружей открывают?
– Ну-у-у… – маленькие великие князья переглянулись. Военным делом они интересовались очень активно, но «государыня» едва ли не костьми ложилась, дабы отвратить сыновей от подобного занятия. Так что пока их знания в этой области были весьма ограниченны.
– …Четыреста шагов?
– Не больше двухсот! – твёрдо заявил Даниил. Эту цифру он помнил ещё с прошлой жизни. – А реально стреляют даже ещё с более близкой дистанции. Ну а скорость приближения противника на поле вряд ли сильно превысит обычные строевые сто двадцать шагов в минуту. Им же строй держать надо! То есть за то время, пока противник подойдёт на свой выстрел, наши будут стрелять лишние две, а то и три минуты. И? Арифметику помните? Сколько дополнительных залпов они успеют сделать за это время? Сколько врагов успеют убить до того, как они начнут стрелять уже в них? Ну, если заряжать эту пулю в нарезной мушкет будет так же легко, как и в обычный, гладкоствольный.
Мальчишки переглянулись и поёжились. Так про войну они ещё никогда не думали. Для них в этом возрасте бой – это совсем не математика, а ружьё штыком вперёд, саблю наголо – и ура-ура! И тут от дверей послышался голос генерала Ламздорфа:
– Четыре-шесть залпов, – громко заявил Матвей Иванович, входя в классную комнату. – Хорошо обученный солдат умеет делать до четырёх выстрелов в минуту, но при залповой стрельбе больше двух не получится. Так что за двести шагов неприятеля по нему успеют сделать четыре залпа, а за триста-шестьсот… Только вот особенного толку не будет – у линейной пехоты прицельные приспособления весьма условные. Даже для стрельбы на дальность в двести шагов, не говоря уж о пятистах и уже тем более шестистах. Потому-то чаще всего залп берегут до дистанции шагов в сорок – максимум пятьдесят. А потом – марш-марш, в штыки!
Данилка упрямо набычил голову.
– Всё одно можно научить. Особливо по крупной цели – колонне или каре. – Он был в этом уверен. – Потому как у охотничьего ружья тоже прицельные приспособления весьма условные – обычная планка, однако заряд по цели попадает весьма точно. Птицу даже влёт бьют… Хотя расстояния там куда меньше, чем четыреста шагов, и стреляют дробью, но и цели куда меньше. – Пусть даже первым залпом всего одного из двадцати положат, а последним – одного из десяти, то за шесть залпов это будет… – Он возвёл очи горе, высчитывая цифру. – Сорок пять человек! Так что если при начале атаки получается сто на сто, то к тому моменту, как дело к штыкам перейдёт, врагов останется только половина. Это значит, супротив кажного врага аж двое наших солдат драться станут. Как быстро наши солдаты их упокоят? И сколько нашей живой силы не то что в живых останется, а ещё и без единой царапины? И готовых на других врагов броситься и ещё где нашим помочь. Двое супротив одного – это ж о-го-го!
– Экий ты арифметик стал… – благосклонно усмехнулся генерал. – А что это ты за пулю придумал, которую в нарезной ствол можно так же быстро вложить, как в гладкоствольный? Ну-ка покажи…
Так и началась эта эпопея.
Вот только действительность оказалась очень непростой. Для экспериментов им выделили уже снятый с вооружения армии егерский штуцер образца 1798 года, калибром в семь с небольшим линий. Что примерно соответствовало калибру основного оружия русской пехоты – фузеи солдатской образца 1756 года. С такими громили пруссаков, турок и даже французов «чудо-богатыри» Суворова, но и на сегодня оно было самым массовым в войсках. Хотя разнобой в армии был знатный. По словам Ламздорфа, который взял все эксперименты мальчишек под свой полный контроль, на вооружении русской армии находилось более двадцати разных образцов длинноствольного оружия, среди которых встречались монстры калибром не только в семь, но и в восемь и более линий…[20] Так что, буде всё получится – останется только сделать нарезы в стволах гладкоствольных пехотных ружей и – опа! Армия встречает Наполеона нарезным оружием!
Но первый же эксперимент окончился полным провалом. Нет, пулю Минье они изготовили. И снарядить её оказалось достаточно легко. Всё равно не настолько, как в гладкоствольную фузею, потому как у той калибр пули по сравнению с калибром ствола был меньше почти на два миллиметра, так что в ствол она просто проваливалась, но в разы легче, чем в нынешние обычные нарезные. Так что на два залпа в минуту подобной скорости заряда хватало с лихвой… Вот только обычные пули-то круглые, а пуля Минье – удлинённая. То есть, несмотря на внутреннюю полость, она заметно тяжелее. Плюс вдавливается в нарезы всем своим удлинённым корпусом, а не узкой полоской на круглом боку, как обычная пуля для штуцера. То есть площадь контакта нарезов с внутренней поверхностью ствола так же куда больше. Как, соответственно, и сила трения… Вследствие чего при использовании «штатного» порохового заряда штуцер этой пулей просто «плевался». А усиленный заряд, как выяснилось, во-первых, давал куда большую отдачу и, во-вторых, способен разорвать ствол ружья. Нет, оружие, конечно, проверяют на прочность ажно двойным стандартным пороховым зарядом – и оно должно выдержать. Но это ж один проверочный выстрел! А вот когда усиленными зарядами начинают садить постоянно, да ещё и из неновых ружей – разрыв ствола происходит очень быстро. Иногда даже на втором выстреле… Вот они и встряли, подбирая нужную навеску, экспериментируя с формой пули и степенью её удлинения. Но всё получалось как в той байке: нос вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – нос увязнет. То есть решение одной проблемы порождало или неимоверно усугубляло другую… И это ещё не говоря о том, что некоторыми проблемами, на фоне главных кажущимися довольно мелкими, они даже не начинали заниматься. Например, усиленный пороховой заряд порождал целый факел выброса из запального отверстия, регулярно обжигая стрелка, а его длина была таковой, что, бывало, добивало и до соседа по шеренге…