– Принц, вы вписали в историю этого сражения блестящую русскую страницу! – возгласил он и, сделав шаг назад, картинным движением снял с себя ленту с каким-то орденом и накинул её на шею Николаю, возгласив:
– Нет на этом поле большего рыцаря, нежели этот русский принц!
Свита ахнула. Николай замер. Данька сглотнул. Что за орден подарил англичанин Николаю, он не понял – уже было темновато, да и не разбирался он в английских орденах, – но, похоже, не дешёвую висюльку. Вон какие рожи изумлённые… Но на этом дело не кончилось. Потому что, ещё раз обняв Николая, Веллингтон повернулся уже к нему.
– Ваше высочество – ваш слуга дворянин?
Николай, не менее ошеломлённый всем происходящим, вздрогнул.
– М-н-э-э-э… нет!
– На колено! – величественно провозгласил командующий объединённой армией, вытаскивая из ножен короткую парадную шпагу и толкая Даньку в плечо. Бывший трубочист в ошеломлении рухнул на колено. Из него будто выдернули стержень, на котором он всё это время держался, – почти десять часов боя, три тяжёлых рукопашных, из которых последняя едва не закончилась полным разгромом, потом перевязки Николая и других раненых, а теперь ещё и это… Чёрт, разве сейчас ещё посвящают в рыцари вот так, мечом? То есть шпагой… Это же что-то из дремучего Средневековья. Впрочем, сейчас время романтизма и всякие игры в рыцарство очень популярны… У него закружилась голова. А шпага герцога между тем взметнулась ввысь и легко ударила его плечу. Потом по второму. Потом коснулась макушки… Что было дальше – Данька уже не видел. Потому что его повело и он рухнул в дорожную пыль…
– Кто там следующий – заходи!
– Так всё, ваша милость. Энтот последний был, – прокричал служка из сеней. Даниил крякнул и потянулся, раскинув руки в стороны. После чего встал из-за стола и прошёлся по горнице, подойдя к окну. За окном уже было темно. Ну дык в ноябре темнеет рано… Он присмотрелся к собственному отражению в стекле. Вот ведь точно, чем дальше, тем больше его рожа на прежнюю похожа. Ну ту, которая была у Анисима… не точная копия, нет – скорее что-то среднее. Чутка от Анисима, чутка от Данилки. А вот фигура – почти точная копия. Николай эвон какой вымахал, над местным бомондом на голову возвышается, а когда они рядом стоят – считай вровень. Только у Даниила плечи чутка пошире да лицо более квадратное. Морда кирпичом, если уж быть откровенным. Да ещё этот шрам…
Ламздорф заявился на следующее утро. И с ходу высказал всё, что он думает о слуге, валяющемся без чувств, вместо того чтобы обихаживать раненого господина, который лежал в этой же комнате. Как выяснилось чуть позже, Веллингтон приказал отвезти их обоих в дом, занимаемый его личным врачом, которому он поручил позаботиться о них обоих. Николай пару минут, стиснув зубы, слушал его ор, а потом вскочил и заорал в ответ. И то, что он орал… короче, лучше бы Даниил этого не слышал. Не простит ему Ламздорф этого, вот точно не простит! Как бы там ни было – спустя пару минут побагровевший генерал-лейтенант вылетел из избы, как пробка из бутылки шампанского, а Николай, проводив его злобным взглядом, замер, а потом медленно развернулся к Данилке и спросил слегка дрогнувшим голосом:
– Ты как?
Бывший трубочист осторожно сел на кровати и потёр лоб.
– Нормально вроде… – Он скинул ноги с кровати и поднялся. – И, это… зря ты на него орал. Я ж действительно за тобой ухаживать должен.
– Не должен, – глухо отозвался Николай. – Ты ж теперь дворянин. Да ещё английский. Сэр Николаев-Уэлсли.
– Как?!
Николай этак виновато отвернулся.
– Ну-у-у… ты без памяти лежал, а я подумал, что тебе надобно побыстрее бумаги выправить. А то кто его знает… – И он покосился в сторону дверей, из которых минуту назад выскочил Ламздорф. – А без фамилии их никак не выправить. Вот мы и решили с Веллингтоном – одну часть фамилии от меня, а другую от него.
– М-м-м… спасибо, достойно! – отозвался Данька, слегка ошеломлённый новой фамилией. Не то чтобы он был против… да он вообще в эту сторону ещё не думал, просто… ну как-то неожиданно всё. – Но всё равно – я ж твой личный слуга. А что таперича дворянин… так у нас в Павловском дворце дворецким французский дворянин работал.
– Ну-у-у… он это сам захотел, – смущённо произнёс Николай, потом бросил нервный взгляд на Даниила и негромко спросил: – Ты теперь меня бросишь?
– Чего бы это?
Николай пожал плечами.
– Ты всегда был таким… – Он сделал жест рукой. – Делал что хотел. Даже когда был крепостным…
Даниил усмехнулся.
– Ну, отец нашего генерала Александра Ивановича Кутайсова продолжал брить твоего отца, даже уже когда стал графом. Мне же пока до таких чинов далеко, – усмехнулся Даниил и принялся одеваться. А Николай, повеселев, уселся рядом.
– Я приказал всем, кто остался живым на ферме Угумон, выдать по рублю.
– А с каких шишов? – удивился Даниил. – У нас же ещё в Лондоне с деньгами всё плохо стало.
– Ламздорфа напряг, – пожал плечами Николай. И раздражённо возвысил голос: – А то он что-то слишком нагло вести себя начал…
Из Амстердама они отплыли через неделю, когда рана у Николая слегка зарубцевалась. Использование спирта, продезинфицированных бинтов и кашицы из подорожника принесло свои плоды. Хотя, скорее всего, за столь быстрое заживление следовало благодарить молодость великого князя… Даниилу тоже наложили три стежка на морду, но шрам всё равно остался. Впрочем, ему это не слишком повредило. Скорее добавило мужественности на ранее несколько слащавую морду.
Перед отъездом Николай по совету Даниила дал нечто вроде пресс-конференции. То есть согласился ответить на несколько вопросов набежавшей толпе местных газетчиков. Причём большинство примчавшихся были не журналистами и репортёрами, а издателями и владельцами. Типа репортёрам задавать вопросы его высочеству русскому принцу было не по чину… Так что в Питер они отплывали под восторженные вопли европейской прессы, изливающей потоки славословия на «нового Давида», повергнувшего «Голиафа Европы». Некоторые газеты в своём раже дошли до того, что у их читателей складывалось впечатление, что Николай чуть ли не в одиночку выиграл всю битву и лично поверг Наполеона…
А вот приём дома оказался, как уже упоминалось, неоднозначным. Нет, в порту их встретили восторженные толпы народу – европейские газеты читали и здесь, вот только не императора, ни «государыни» на причале не было. Николая встречали два генерала – Аракчеев и Милорадович, а также «бабушка» – графиня Ливен. И улыбки у них были весьма кривыми, а на Даниила они вообще пялились весьма зло. Отчего у него засосало под ложечкой. Похоже, Ламздорф послал вперёд курьера с письмом, в котором изложил своё собственное мнение обо всём происходящем, и можно было не сомневаться, что по поводу Даниила оно было максимально негативным.
В Зимнем же разразился настоящий скандал. Причём одной из причин его, насколько понял Даниил, оказалось то, что Николай посмел «затмить» Александра I в глазах европейской публики… Впрочем, долго бывший трубочист «скандал в благородном семействе» наблюдать не сподобился. Едва только увидев его, «государыня» тут же закричала, что этот крепостной оказывает слишком большее влияние на её Le Petit Nicolas, из-за чего он и вырос таким непослушным мальчиком, что не отреагировал на грозное письмо брата-императора, которое привёз его воспитатель, и полез в самую гущу сражения. Где мог легко погибнуть! Вот же этому доказательство – он ранен! После чего Даниила тут же потащили в знакомом направлении – на конюшню. Несмотря на крики Николая, что его слуга Георгиевский кавалер, а нынче ещё и английский дворянин! То есть пороть его никак невозможно… но когда находящихся в раже власть имущих подобное останавливало? Вот и «государыня» напрочь закусила удила…
Как бы там ни было – свою порку Данька получил. И без дураков. То есть на этот раз пороли по-серьёзному. А спасся он лишь потому, что где-то на пятом-шестом ударе на конюшню поспешно вбежал гвардеец, остановивший экзекуцию. Похоже, кому-то удалось-таки урезонить «государыню»… Но спину ему успели располосовать знатно. Эвон – до сих пор не прошло.
– Прошка!
– Здеся, вашмилсть! – В дверь просунулась худая фигура служки. Ну да, у него теперь самого прислуга имеется. Ба-арином стал.
– Сани готовы?
– Сей секунд скажу запрягать…
Из конюшни его отволокли на этаж дворни и бросили там прямо на полу в каком-то чулане. Чуть отлежавшись, он поднялся и двинулся на кухню. Спину следовало обмыть и чем-нибудь смазать. Не дай бог грязь занесёт… здешняя медицина неспособна справиться с сепсисом от слова «совсем».
– Чего припёрси-то? – неприязненно встретила его «чёрная кухарка», когда он сунул нос в дверь. В Зимнем его позиции были самыми слабыми среди всех тех дворцов, в которых за прошедшие годы квартировала «государыня» с семьёй – Павловском, Гатчинском и Зимнем. Иногда они ещё, правда ненадолго, заезжали в Елагин, но тот был слишком ветхим для комфортного в нём проживания, а денег на ремонт выделить пока всё не получалось. Война… Так вот, в Зимнем были свои расклады, в которых Данилка находился на весьма низком уровне. Поэтому, когда они с Николаем жили здесь, он предпочитал особо не высовываться, крайне редко покидая выделенные юному великому князю апартаменты.
– Горячей воды бы. Спину обмыть.
– В Неве сполоснёсси, – рыкнула она на него. – Чай не барин!
– Мне горячей надо, – покачал головой Даниил, – и кипячёной.
– А я тебе сказала… – начала кухарка, но тут в кухню через другую дверь влетела какая-то служанка, которую от двери, через которую появился бывший трубочист, не было видно, и прямо с порога заорала:
– Ой, Матвевна, чё я тебе расскажу! Слуга-то николаевский, ну который ране трубочистом в Павловке был, ныне дворянином стал. Его сам герцог англичанский прям на поле боя в ети принял. Мечом своим хрясь тому по морде – и всё! Дворянин! Тако у них в етой Англии положено… Токмо у него оттого на морде шрам образовался… Ой! – В процессе торопливого рассказа она подбежала вплотную к кухарке и, заметив Даниила, резко остановилась, уставившись на него. Ну а взгляд кухарки метался от служанки к Даньке и обратно, задерживаясь на полосах от кнута на его плечах.