рабочего лущильного станка, предпринятые ими как минимум в девяти странах – Великобритании, Франции, Австрии, Италии, Пруссии, Баварии, Вюртемберге, Швейцарии и Швеции, – никаких результатов не принесли. Нужного ему станка никто не выпускал… Поэтому, как только из Вольного экономического общества пришло письмо, в котором сообщалось, что в Ревеле широкой общественности был представлен образец станка, похожий на то, что он так долго искал, – Даниил подорвался и рванул в Ревель.
Переговоры с изобретателем станка – профессором Фишером, прошли весьма непросто. Фишер отчего-то решил, что Даниил собирается украсть или просто отжать его изобретение. Ну чтобы зарабатывать на нём многие тысячи рублей. Но бывшему майору после весьма серьёзных усилий удалось-таки убедить его в том, что ему на хрен не нужен такой геморрой. Так что они договорились о том, что Данька заберёт первый образец этого станка, сразу оплатив не только его, но и производство ещё трёх таковых. И если станки покажут себя нормально, заказ может быть расширен ещё на десять. Потому что со спичками он собирался повторить вариант, который у них получился с металлическими писчими перьями, с которыми удалось не только стать на какое-то время монополистом на рынке, за это время выжав с него максимум дохода, но и затем за счёт завоёванного на начальном этапе авторитета и максимально низкой себестоимости товара удержать за собой максимальный для одного производителя объём рынка. Так что, несмотря на то что металлические перья уже производились в шести странах Европы, продукция «Павловских механических мастерских»… то есть теперь уже «Павловских механических заводов», занимала не менее четвёртой части суммарного европейского рынка. А в России так и две трети… И со спичками он планировал провернуть то же самое. Но для этого требовались две вещи – максимальные объёмы и максимальная механизация производства. Именно поэтому он так и зациклился на идее непременно заполучить лущильный станок, а не ограничиться ручным лущением, как сейчас делали все.
Так вот, с того момента, когда они экспериментировали ещё с белым фосфором, у них сложился некий «регламент испытаний», включивший в себя непременное ношение коробка со спичками в кармане, на предмет того, не случится ли внезапное возгорание. С белым фосфором такое происходило сплошь и рядом… А вот с красным практически не случалось. Но всё равно – не лично же начальнику химической лаборатории это проверять?
– Карл, у тебя трое подчинённых – все отобраны, проверены и с ними заключены контракты с такими штрафами за излишнюю болтовню, что они не то что никогда не расплатятся, а вообще вынуждены будут почку продать, если чего разболтают… почему ты их не используешь? Тем более что они и так в курсе и всех составов, и всех технологий.
Клаус удивлённо посмотрел на бывшего майора.
– А-а-а… зачем им почку продавать? И кто её купит?
Данька досадливо сморщился. Блин, опять вырвалось… Вообще, после того как он покинул ближайшее окружение великих князей, он стал куда меньше следить за своим языком. А зря. С этими словечками из будущего спалиться проще простого.
– Да неважно – ты на вопрос ответь!
Клаус насупился и отвернулся. Для него всё было абсолютно понятно: эксперимент имел некую потенциальную опасность – значит, проводить его следует на себе. Бывший майор вздохнул. Ну вот что за люди…
– Ладно – проехали. Что там по промышленной установке по получению керосина?
– Доделываем, – спокойно ответил Клаус. Выражение «ладно – проехали» он уже знал. – Если никаких сбоев не произойдёт – в марте запустим.
Первая в России промышленная нефтеперегонная установка была построена в новом «заводском кластере», который Даниил разворачивал в устье реки Мга, в тридцати пяти верстах от Сусар. То есть ещё до невских порогов. Сначала там сделали небольшой порт, до которого пришлось построить тридцатипятивёрстную ветку железной дороги, на какую почти «в ноль» ушла вся прибыль от заводов и гатчинской железной дороги за полтора года. Потом там был построен первый в мире цилиндрический железный резервуар для хранения нефти, объёмом около семисот пудов – потому как поставки нефти пока были крайне нерегулярны. После чего там же начался монтаж разработанной в лаборатории ректификационной колонны «по патенту французских инженеров Адама, Берара и Перье». Увы, патент пришлось покупать. После того как удалось оформить патенты на паровоз и элементы железной дороги в большинстве европейских стран – столь явно пренебрегать европейским патентным правом было просто невыгодно… Из более-менее крупных патенты не получилось сделать только в Англии и Османской империи, а во всех остальных пусть со скрипом и треском, но всё получилось. Даже в Швейцарии, хотя Николай с Михаилом и ворчали, что это только лишние расходы. Мол, лучше бы на эти деньги ещё чего построил… Они вообще к заводским делам проявляли регулярный интерес. Не глубокий, нет… но посещали его регулярно и с удовольствием слушали подробные объяснения рабочих, мастеров и самого Даниила.
Вообще-то у него с великими князьями за последние годы сложились весьма странные отношения. С одной стороны, они практически не вмешивались в оперативное управление их столь разросшимся совместным «акционерным предприятием», неизменно одобряя все его решения… а чаще всего даже и не ведая о них и отмахиваясь, когда он пытался им про это рассказывать. То есть доверие к нему было вроде как весьма велико. А с другой – явно от него отдалились… Впрочем, по-другому, наверное, и быть не могло. Слишком большая разница в статусе. Это в детстве и отрочестве не слишком обращаешь внимание на статус того, с кем играешь и шалишь, а когда дети взрослеют, общественные нормы тут же вылезают на свет. Тут, скорее, стоило удивляться тому, сколь долго их «приятельствование» продлилось… Впрочем, не факт, что оно окончательно закончилось. Во всяком случае, что Николай, что Михаил при встрече продолжали общаться с Даниилом почти как раньше. Особенно наедине. Да и это самое «отдаление» вроде как имело под собой и иные, причём достаточно веские основания. В конце концов, тот же Михаил почти сразу после свадьбы брата уехал в своё «учебное путешествие», из которого вернулся только этим летом. А у Николая вообще ребёнок родился. Сын! Первенец… И на доверии это «отдаление» пока тоже никак не сказалось. Наоборот, именно благодаря ему Даниилу и удалось как построить новый порт в устье Мги, так и проложить до него ту самую ветку, а также развернуть строительство нефтеперерабатывающей установки… да много чего ещё сделать.
Впрочем, нельзя сказать, что доверие было только лишь следствием некой старой привычки. В конце концов, завод действительно показывал хорошие результаты – за прошедшие два с небольшим года было изготовлено восемь паровозов и порядка ста пятидесяти вагонов разного назначения.
К удивлению Даниила, Гатчинская железная дорога оказалась весьма популярной. Так что число пар поездов в сутки довольно быстро возросло с первоначальных двух сначала до четырёх, а сейчас уже и до семи. Причём три из них были исключительно товарными. Вследствие чего ежедневно в работе были задействованы не менее восьми паровозов. Ещё один стоял на дежурстве, а последние два в этот день проходили обслуживание. Увы, современные локомотивы требовали практически ежедневного обслуживания, чуть ли ни еженедельного мелкого и регулярного среднего ремонта… То есть дорога оказалась загружена практически до предела. Ну учитывая её однопутность и весьма невысокие скоростные показатели паровозов. Увы, обещанного Николаю «часа до Павловска» с учётом всех остановок достичь так и не удалось – но по местным меркам даже такая, ограниченная скорость была сродни телепортации… И это не только позволило уже через полгода работы выйти на безубыточность, но и к настоящему моменту вообще превратило дорогу в весьма прибыльное предприятие. Ну с учётом того, что сама дорога была «подарком» на свадьбу Николая, то есть строилась за государственный счёт… Впрочем, когда Данька всё посчитал, выяснилось, что даже если бы это было не так, дорога бы всё равно окупилась. Причём даже с нынешними ценами на билет – лет за восемь. А если их немного поднять – что сделать было вполне возможно, потому как билеты, как правило, распродавались в ноль и лишь в очень отдельные дни «всего лишь» на девяносто процентов, а это явственно показывало, что потенциал повышения цены есть, и немалый, – то и того меньше.
Кроме того, на заводе за это время было построено семь судовых паровых машин. В основном для завода Берга. После того как Тревитик покинул Петербург, бывшему майору удалось-таки наладить отношения с энергичным шотландцем, хотя это и потребовало определённых усилий. А уж каких усилий стоило доказать, что их машины лучше тех, которые производит сам Берг…
А вот с Ричардом они расстались плохо. Узнав о патентах, англичанин устроил настоящую истерику, заявляя, что его «ограбили». Мол, он лично и единолично построил паровоз, а ему в «сопатентники» впихнули непонятно кого, сделав всего лишь «одним из». Причём английский посланник в Санкт-Петербурге – сэр Уильям Шоу Кэткарт, 1-й граф Кэткарт – его в этом всецело поддерживал, дойдя с жалобами до самого императора. Чем Александр I был сильно недоволен. Так что в тот момент, несмотря на всю поддержку Николая и Михаила, всё буквально зависло на волоске. Император вполне мог решить, что хорошие отношения с британцами ему куда важнее какого-то там мутного заводика… Однако бывший майор решил идти до конца и в декабре 1817-го подготовил в Сусарах, вероятно, первую в Российской империи настоящую, по всем правилам и канонам «презентацию», собрав представительный «конклав» из инженеров и пригласив прессу и просто именитых гостей как из числа местных аристократов, купцов и промышленников, так и иностранцев.
Официально это должна была быть презентация новой продукции завода – созданных на базе парового котла паровоза судового парового двигателя, парового крана, парового копёра, парового привода для станков и землечерпалки. Тревитик, естественно, был тоже приглашён. И приехал. Причём с порога принялся максимально демонстрировать своё недовольство… Но его ждал сюрприз. Потому началась презентация с того, что в цех, в котором она проходила, вручную закатили паровоз с частично снятой обшивкой котла и с раскрашенными в разные цвета частями, после чего Даниил, пригласив англичанина подойти поближе, начал задавать ему вопросы насчёт того, кто придумал вот эту деталь, которая раскрашена в жёлтый цвет, а вот эту – синюю, а вот это приспособление? Тревитик краснел, бледнел, бурчал что-то непонятное, а бывший майор спокойным голосом рассказывал, что вот эти вот, раскрашенные жёлтым, – все без исключения его предложения, эти – мастера Кронштадтского завода Еремея Погудина, эти – мастера Нижне-Турьинского завода Ефима Черепанова… И что они все очень благодарны инженеру Тревитику за тот вклад, который внёс он сам, отчего его фамилия во всех патентах и стоит на первом месте, но посмотрите сами – здесь в разные цвета раскрашено более половины паровоза. А то, что не раскрашено, по большей части уже известно и исп