Однако наличие антихристианской оппозиции вновь сыграло деструктивную роль. Кому-то было выгодно вырастить из Святослава убежденного противника тех сил, на которые опиралась его мать. Сделать это было не очень трудно, если учесть сложность положения Руси в середине 40-х годов X столетия. Святослав вырос фанатичным врагом новой религии, всю свою недолгую жизнь опиравшимся на нехитрую идейную платформу, суть которой заключалась в утверждении приоритета меча и физической силы над разумом.
Пока Ольга была жива и прочно держала рычаги государственного правления, Святослав сдерживал свои антихристианские настроения и проявлял в отношении новой веры лояльность. Отказавшись креститься сам, он не мог запретить это другим, «а только насмехался над тем». Эта фраза породила традицию изображать Святослава человеком, равнодушным к делам религии, при котором на Руси жилось вольготно и христианам, и язычникам. До 969 г., очевидно, так и было, но после смерти Ольги Святослав смог дать выход ненависти к христианству. Начался, если можно так выразиться, антихристианский террор, продолжавшийся неполных три года (969–972). Отчасти он был спровоцирован развитием событий. Благодушие князя, обусловленное его военными успехами и славой, добытой на ратном поприще, сохранялось недолго. Провал восточной политики, приведшей к печенежскому нашествию и ставшей причиной потери причерноморских земель, неудачи на Балканах, рост народно-освободительных движений болгарского народа, очевидное превосходство византийской дипломатии и оружия – все это не могло не привести к стремлению свалить на кого-то вину за последствия своей собственной недальновидной политики. Козлом отпущения стали христиане – чужеземцы (греки и болгары) и свои. К этому добавились внешнеполитические соображения. В глазах Святослава христиане были репрезентантами провизантийской политики. Ведь Русская православная церковь административно подчинялась Царьградской патриархии. Ее возглавлял архиерей-грек, назначенный патриархом и обязанный выполнять его распоряжения. Тем временем в ходе второй балканской войны Византия из союзника Святослава (правда, довольно эфемерного) превратилась в главного противника, что не могло не повлиять на отношения князя к «греческой» вере.
Важное сообщение о развязывании Святославом антихристианского террора имеется у В. Н. Татищева. Ссылаясь на Иоакимовскую летопись, он пишет: «По смерти Ольги Святослав пребывавше в Переяславце на Дунае, воюя на казари, болгоры и греки, имея помосчь от тестя, князя угорского и князя ляцкого, не единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие, все войско погуби. Тогда диявол возмяте серца вельмож нечестивых, начаша клеветати на христианы, сусчия в воинстве, якобы сие падение вой приключилося от прогневания лжебогов их христианами. Он же толико разсверипе, яко и единаго брата своего Глеба не посчаде, но разными муки томя убиваше. Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христовы отресчися и идолом поклонитися не хотяху, с веселием венец мучения приимаху. Он же, видя их непокорение, наипаче на презвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людем отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, повеле храмы христиан разорити и сожесчи и сам вскоре поиде, хотя вся христианы изгубити».
Некоторые детали привлекают особое внимание. Во-первых, названа причина антихристианского террора – стремление переложить на христиан вину за собственные политические и военные неудачи. Во-вторых, очень интересно упоминание Глеба – брата Святослава, пострадавшего за веру. В имеющихся летописях отсутствуют какие-либо сведения о других детях Игоря и Ольги, кроме Святослава. Однако молчание источников далеко не всегда является убедительным аргументом. У нас нет оснований думать, что Святослав был первенцем у своих родителей, как это иногда утверждают исследователи. Игорь и Ольга, очевидно, имели детей до Святослава, но вряд ли среди них были сыновья, дожившие до 970–971 гг., иначе Святослав не унаследовал бы киевский престол. Вероятно, это были дочери, которые не могли претендовать на великокняжеский титул, или же сыновья, умершие до достижения совершеннолетия. Погибший Глеб был либо младшим сыном Игоря и Ольги, либо же двоюродным братом Святослава.
В-третьих, важным является сообщение о христианах, служивших в войске Святослава. Это дает возможность подтвердить достоверность комментируемого сообщения совсем с иной стороны. Договор, заключенный Святославом с Иоанном Цимисхием после поражения под Доростолом в 971 г., не содержит никаких намеков на христиан в составе русского войска. Русь, которая договаривалась с греками в том году, была исключительно языческой. Она клялась Перуном и Велесом, чем противопоставлялась «боговдохновенным царям» Иоанну, Василию и Константину и всей греческой стороне. Если бы князь относился терпимо к христианам и не преследовал их, такой бы формулы не было, и договор, подписанный под Доростолом, повторил бы формулировки договора 944 г. с присущим ему религиозным дуализмом. Таким образом, либо христиан в войске Святослава вообще не было, либо они были уничтожены во время войны. В обоих случаях дискриминация адептов новой веры вне сомнений.
Наконец, одним из конкретных проявлений репрессий, осуществленных Святославом, является уничтожение церквей. В. Н. Татищев называет среди разрушенных сооружений Софийскую церковь, основанную Ольгой. Такая же судьба постигла Николаевскую церковь на Аскольдовой могиле.
Сведения о разрушении Святославом церквей подтверждаются археологическими раскопками. Речь идет об открытии на Старокиевской горе в Киеве языческого капища, при сооружении которого использовались остатки каменного сооружения с фресковой росписью. Таким сооружением могла быть только раннехристианская церковь, наиболее правдоподобно – ротонда, построенная в довладимирское время. Важно, что вблизи капища действительно открыты остатки ротонды начала XIII в., причем в руинах сооружения найден строительный материал (плинфа) X в.
Очевидно, первая ротонда была разрушена, а позже на ее месте где-то на рубеже XII–XIII столетий построена новая. Уничтожение старой церкви могло произойти только в период террора Святослава – между 969-м и 971 годом.
Таким образом, если Ольга после принятия христианства «требища бесовски сокруша», то Святослав, разгромив первые христианские общины, разрушив построенные храмы, публично демонстрировал свое отрицательное отношение к византийской религии. Но столь разный подход к оценке и прежнего культа, и христианских верований определялся не личными симпатиями и антипатиями великокняжеской верхушки, не особенностями характера Ольги и Святослава. В различии оценок просматривались сложность и противоречивость общественного сознания, отражавшего все многообразие непрерывно возникающих проблем в период ломки прежних общественных отношений и утверждения новых. Можно предположить, что борьба Святослава с проникающим на Русь византийским христианством определялась не борьбой за сохранение родоплеменных отношений, не против новой социальной и политической организации общественной жизни, идеологическим обоснованием которой и являлась новая религия, а скорее отражением его внешнеполитической ориентации, в которой одно из решающих мест занимала проблема обеспечения возможной независимости Киевского государства – в первую очередь от Константинополя. Надо полагать, Святослав, как крупный политический деятель и одаренный дипломат, отвергал христианство не потому, что считал, будто «вера христианска уродство есть», а потому, что к этому времени еще не созрели необходимые условия.
В то же время плоды деятельности великой княгини Ольги по установлению порядка в государстве, распространению христианской религии, несмотря на антихристианский террор Святослава, не пропали даром. В церковно-богословской литературе стало традицией объяснять благосклонное отношение к христианству сыновей Святослава – Ярополка, Олега и Владимира – исключительно влиянием их бабки Ольги. Ее «великой заслугой» объявляются, прежде всего, ее твердая собственная вера и влияние княгини на «людье вси». «Занимаясь воспитанием своих внуков, она первая посеяла семена истиной веры Христовой в сердце будущего крестителя всей Русской земли святого Владимира… Наставления ее и святая жизнь – одна из главных причин, побудивших князя обратиться ко Христу». Пройдет всего два десятилетия, и ее внук, Владимир Великий, начнет повсеместно внедрять ту религию, которая стала смыслом жизни его бабки.
«И поставил кумиры на холме»
Владимир, один из трех сыновей Святослава (по сообщению летописи, рожденный от ключницы Ольги Малуши), в середине 70-х годов X ст. вместе со своим дядей Добрыней отправляется на княжение в Новгород. В ходе ожесточенной междоусобной войны с братом Ярополком в 980 г. он захватил Киев и начал княжить в Русской земле единолично.
Владимир, воспитанный своей бабкой Ольгой, хотя и не был крещен, но, скорее всего, понимал, что языческая религия разъединяет общество, а это, в свою очередь, задерживает развитие и укрепление государства. Однако сразу же вводить силой оружия одну из мировых религий, незнакомых и чуждых русским людям и прежде всего его дружине, он не собирался, так как это могло привести к непредсказуемым последствиям. Владимир пошел другим путем.
Первым его важнейшим мероприятием (ряд исследователей считает это реформой) стала унификация языческой религии. Владимир выбрал из многочисленного пантеона почитаемых языческих богов и поставил их изображения – кумиры «на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь». У читателя может возникнуть закономерный вопрос: «Почему эти, а не почитаемые большинством населения?» (см. с. 21–22) Как нам представляется, убедительный ответ на такой вопрос дал исследователь истории церкви О. М. Рапов. Он пишет: «По-видимому, потому, что языческий пантеон Владимира был предназначен для моления не простых людей, а для киевской знати, проживавшей на Горе, недалеко от княжеского дворца, и предпочитавшей поклоняться иным языческим богам». Кроме этого, не следует забывать, что значительную часть дружины Владимира при его вступлении в Киев составляли варяги. С этим Владимиру приходилось считаться, так же как с этим считался его отец Святослав.