Ого, да он лишних четыре минуты пересидел! И никого. Никого! Ветерок по листве, и точно такой же шмель озабоченно кружит, толкается в травке.
– Ну?
– Никого. Ни мышки, ни птички.
Пронаблюдали ещё с полчаса. И что же тогда случилось с Сёмой?..
Ночёвку определили на усеянном валунами альпийском лужке небольшого, но крутобокого отрога меж двух заросших до совершенной непроходимости щелей. Чтобы при необходимости сползти на ту или иную сторону. Или по гребню отступить к вершине. Натянули поперёк всех возможных подходов проволоку с гранатами. Раскидали хворост. В полной темноте легли в кольцевую оборону – оружие перед собой, спать через одного.
Через полчаса все окончательно затихли, так что достаточно осторожный воробьиный сычик устроил охоту прямо над разведчиками, сбивая гудливо-медленно перелетающих весенних жуков. Ну, прям ас-истребитель.
– Отче? – Лютый подкатился к Дьяку. И более дыханием, чем шёпотом, в самое ухо: – Что, старец настоящий?
Дьяк подержал паузу. Однако если кто и слышит, то не подаст виду. Даже командир постарается не заметить нарушения приказа.
– Настоящий. – Тоже одним шипом, тоже в ухо. – В духе. Сегодня Великий четверг, таинство Евхаристии. И он отдаёт нам свой хлеб. Весь отдаёт: «Примите, ядите». А потом просит поминать его с утра как новопреставленного монаха Иова. Уразумел? Новопреставленного с Великой пятницы.
– «Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое».
– Он вообще всё про нас ещё до нас знал. И про то, что я в сане, тоже. И потому сказал: вы ковчегом спасаетесь. Ковчегом! Если о чём и спрашивал, то лишь затем, чтобы я сам в себе своё же понимание уточнял.
– Завидую. Очень завидую. Мне бы с ним поговорить. Поисповедаться.
– Он простой монах.
– Вряд ли.
Сычик бы ещё на ствол «ППШ» сел! Смешной от наглости, людей не боится. Как тот поползень у старца. А с другой стороны – хоть и воробьиный, однако хищник! Крохотная, но – сова, самая настоящая. Гроза мышкам и жукам.
– Ты же из интеллигентной семьи: папа профессор, мама, вообще, из бывших. И как ты представляешь «просто монаха»? Из крестьян или из солдат? Даже из купечества? Подсказываю: «Инда паки-паки, понеже авось-небось, ихный давеча!» А этот старец не по-простецки глаголил. Язык очень литературный. И осанка, ну, такая властная. Под нищетой и неухоженностью. Очень нарочитой.
– Ты к чему? Только потише. – Дьяк приложил палец к губам.
– Я, как его увидал, так мне сразу тонко-тонко почувствовалось, как бы провиделось. А после и уверилось, он – в сане. Игумен или архимандрит. Может, даже епископ. Знаешь, чем? В сухариках, что он мне дал, как бы случайно лежал кусочек антидора. Свежего антидора, отче!
Дьяк опять приложил палец к губам. Где-то далеко взвыл шакал.
– Пожалуй, ты прав. Я теперь тоже озадачился. Да, вполне может быть, что он тайный архиерей. Тогда… тогда он мне самое главное подсказал: как только примиришься, так и молитва пойдёт. Точно, это он главное. Катись-ка ты спать.
– Аминь глаголешь.
Что такое в первый раз прикоснуться, приложиться к престолу?
«Исаие ликуй, Дева име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и человека, Восток имя Ему, Его же величающе…» – то же песнопение в таинстве венчания брака, ведь в таинстве хиротонии священник венчается с паствой. Приход – «чертог брачный», прихожане – «сыны чертога».
«Аз, многогрешный Дмитрий, призываемый ныне к служению диаконскому, обещаю и клянусь пред Всемогущим Богом и святым Его Крестом и Евангелием, что при помощи Божией всемерно буду стараться проходить своё служение во всём согласно слову Божию, правилам церковным…»
Стихарь – образ чистой души. «Одежды брачные».
«…Учение веры содержать по руководству Святой Православной Церкви и Святых Отец, заблудших вразумлять…»
Орарь – благодать Божия таинства священства. Аксиос!
«…В молитвенное и каноническое общение с лицами, не принадлежащими к Православной Церкви или находящимися в расколе, не входить. Ни в каких политических партиях, движениях участия не принимать…»
Поручи – узы Спасителя. Аксиос!
«…целую Святое Евангелие и Крест Спасителя моего. Аминь».
Рипида – участие ангелов в ритуале. Аксиос!
А каково прочитать впервые Ектенью? Для сынов чертога.
Что же тогда происходило с кафедральным городом, когда в тысяча девятьсот двадцать седьмом году одновременно четыре архиерея титуловали себя «томскими»? Кто венчаный, кто обручённый, а кто совратитель или насильник? Тихоновский, григорианский, живоцерковный, катакомбный – за каждым клирики, за кем больше, за кем почти никого… «Всякое царство раздельшееся на ся запустеет, и всяк град или дом разделивыйся на ся не станет». И через десять лет совращённый город, разорванный сводящей с ума свободой на враждующие, анафематствующие приходы, в тридцать седьмом остался вдовым – ни одного священника. Ни одной литургии. Ни одного храма… Плоды свободы: «И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы». На своей последней проповеди перед арестом отец Илья, и так-то не вдохновенный оратор, вдруг сбился с темы, прошептав: «Держитесь Православия! В каждом раскольнике сидит бес блудный, хоть тот в пустыне сорок лет проведи, а всё равно, как только выйдет на люди такой вроде „праведник“, так смотри: враг из него вылезет сектантством и ересью. Раскольник – блудник в духе».
«Исаие ликуй, Дева име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и человека…» – две недели назад они с Катей, рабой Божией Екатериной, буквально скованные железной, поверх епитрахили, хваткой отца Мелхиседека, обходили вокруг аналоя. Это были финишные, победные круги долго сужающейся почти двухлетней спирали.
Когда они расписывались в ЗАГСе горсовета, Дмитрий обратил внимание, что церемония записи их нового гражданского состояния буквально вторит обряду обручения – только «намерения» естественного брака с целью деторождения свидетельствовала теперь не Церковь, а Государство. Впрочем, эта возможность подмены известна ещё в Византии: обручение у первых христиан было тем же гражданско-юридическим актом, заключением брачного контракта, как ранее у язычников.
А вот венчание…
Которому предшествует причащение Святых Даров. Которое предваряет таинство покаяния. К которому ведёт осознанное желание преобразиться. Преобразить себя.
К преображению нужно тянуться. Нужно тянуться к совершенствованию, это желание приближения, а может, и достижения – для себя, себе, в себе – к лучшему, близкому к идеальному – в быту, в профессиональной деятельности, в знании, для человека врождённо-сущностное. В этой тяге строй его здоровья. Именно так: здоровье тела, души, ума – в их развитии, в росте! Это как у растения здоровая тяга к свету, к воздуху, к влаге и теплу. Но что для растения, даже для животного, достаточно, для человека мало, ничтожно мало. Ведь преображение происходит не в процессе, оно есть результат процесса, финиш процесса, его предел. То есть оно – акт выхода за предел тяги к идеалу. Оно переход, нет – оно прорыв, метаморфоза, превращение бега в полёт.
Чтобы взлететь, нужно прыгнуть вверх, оттолкнуться. Нужно резко и сильно оттолкнуться… от чего? Здесь, точнее: от кого? От себя – себя прошлого, то есть и нынешнего. Отказаться, отречься от сегодняшнего для будущего.
Для чего, во-первых, нужно испугаться себя, испугаться за себя. Это уже не самооценка, её мало, нужно прозрение, именно прозрение собственного… ну, несовершенства. Честнее – своей мёртвости. Пустоты. Никчёмности. Нищеты. Это чисто религиозное виденье. Это материалисту не понять. Ветхое ли: «Блажени вси боящиися Господа, ходящии в путех Eгo», новое ли: «Блажени нищии духом, яко тех есть Царство Небесное». Здесь для многих тайна, непостижимость.
Во-вторых, для взлётного прыжка нужно не просто верить в светло-святое, праведное будущее, а возжелать его. Возжелать, возжаждать, возлюбить.
Итак, с чего начинается катехизация? С вопроса – зачем ты? Зачем ты живёшь? Чтобы продолжалась жизнь человечества…
И всё?
Мало?
Спорно.
Ради счастья Родины, счастья народа.
Что для тебя счастье? Сытость-безопасность-размножение? Спорно!
Ради истины.
Уже теплее, но что есть истина? Сегодня? Для тебя? А что такое добро? Красота? В чём они нераздельны?
Читаем, обсуждаем, спорим, читаем. Особенно впечатляли рукописные книги от духовных чад владыки Варлама – «О любви и дружбе», «Как сохранить веру», «Краткие правила жизни». Ключ ко всему – «зачем»? Зачем мир? Зачем человек? Зачем пришёл Христос? Зачем Церковь? Читаем, обсуждаем, спорим, читаем. Зачем страдания? Они либо казнь, либо жертва. Зачем жертва? Она есть любовь. Ты же не спросишь, «зачем любовь?», это предел «зачем»…
«Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный».
Через полтора года Екатерина первый раз исповедалась. Первый раз причастилась. Ещё через полгода они венчались. По благословению епископа Варлама таинства на дому совершал отец Пётр Чебуракин.
«Кто из моих земляков не учился любовной науке, Тот мою книгу прочти и, научась, полюби». Ну, и что, Овидий, разве любви ты учил? Любви-агапэ? Ну, для тебя, римлянина, – caritas, dilectio. Нет. Блуду ты учил, но не любви. Ибо ты её не знал.
23 апреля 1943 года. Пятница.
От Советского ИНФОРМБЮРО:
В течение 23 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
На Кубани противник предпринял несколько атак, но, потеряв убитыми и ранеными до 500 солдат и офицеров, был вынужден отойти на исходные позиции. Танкисты под командованием капитана Сушкина за несколько дней сожгли и подбили 17 немецких танков. По-прежнему акт