Взяв у Яшки нож, Калачев немного успокоился.
— Теперь чего делать будем? — спросил тот, укладываясь рядом на бок.
— А твое какое дело? — пробубнил Степан недовольно. — Я тебя не звал, из чего следует, что на твою помощь не рассчитывал.
— А я все одно подсобить хочу, — заупрямился Яшка.
— И в чем же?
— Да хоть в чем… Что скажешь, то и сделаю!
— А ты не подумал, что можешь быть мне помехой?
— Подумал. Но в твоем хреновом положении…
Калачев задумался. Сама по себе помощь уголовника была бы в настоящий момент весьма кстати. Но кто он такой этот Яшка-хромой? Случайный сокамерник или подсадная утка-осведомитель?
— Слушай меня, Яшка, — сказал Степан тихо, но требовательно, — я не знаю, кто ты и почему ходишь за мной. Будет лучше, если ты уйдешь отсюда подальше и не будешь путаться у меня под ногами, ясно?
— Теперь ты меня послушай, — уперся сокамерник. — Ты мне, можно сказать, жизнь спас, и я должен отплатить тебе тем же самым. Я же вижу, что ты задумал что-то эдакое, что сулит весомый куш! А в одиночку на такие дела не ходят.
«Ясно, — подумал Степан. — Этот уголовник решил, что я собираюсь ограбить коммуну, и не хочет оставаться в стороне. Раз он так настроен, придется использовать его рвение в свою пользу…»
— Хорошо, — сказал он вслух, — я скажу тебе, для чего я здесь. В подвале этой усадьбы заперты два моих товарища, и я пришел, чтобы освободить их!
Яшка хмыкнул, тем самым дав понять, что не поверил ни единому слову Степана.
— Здесь зажиточная община, — сказал он. — Я давно уже собирался нанести сюда визит!
— Ладно, думай, как знаешь, только не мешай мне, — вздохнул Степан. — Сначала надо проникнуть за забор, а что делать дальше — война план покажет!
— Надо — так надо, — хохотнул едва слышно Яшка и взглянул на усыпанное звездами небо. — Так что, айда на дело, корешок? Сидя в кустах, ничего не высидишь…
Усадьба была огромна. Калачев успел ее рассмотреть еще раньше, когда приезжал официально, днем. Ночью она, казалось, и вовсе не имела никаких границ. Вдоль просторного двора возвышался каменный двухэтажный особняк. К нему примыкала конюшня. Справа от особняка белела беседка, а за ней простирался большой заброшенный сад. В конце двора располагались погреб, курятник, деревянный амбар и инвентарный сарай. Приусадебный участок не имел границ…
Степан, согнувшись, выскользнул из кустов и, подбежал к забору. Яшка, не отставая, последовал за ним. Забор оказался высок и надежно сколочен. Когда они продвигались вдоль него, ветки колючего кустарника противно цеплялись за одежду, царапали кожу. Яшка не понимал, зачем пробираться к воротам вдоль забора, а не перемахнуть через него прямо сейчас, в любом удобном месте. Но Степан все шел и шел. Наконец он остановился.
— Лезь вот здесь. Только берегись, во дворе могут находиться огромные цепные псы…
Не мешкая, Яшка перемахнул через забор, Степан перелез следом, оказавшись на чистом от травы и кустарника клочке земли.
Калачев лег на живот и затих, прислушиваясь. Сидевший рядом на корточках Яшка внезапно замер. Ему показалось, что-то шевельнулось в темноте, впереди них. С минуту они сидели не двигаясь. Опасность появления сторожевых псов была настолько реальна, что напарники боялись дышать, чтобы не привлечь внимание.
Тишина. Степан приподнялся с земли и, пригибаясь как можно ниже, двинулся вперед, сжимая в руке нож. Он ожидал атаки собак и был готов вступить с ними в смертельную схватку. Бесшумно, как кошки, Степан и Яшка продвигались короткими перебежками к дому, остерегаясь касаться чего-либо.
К счастью, ни собак, ни людей на огромном дворе усадьбы не оказалось. Мужчины добрались до особняка, и вдруг откуда-то послышались звуки, отдаленно напоминающие хоровое пение.
— Что это, мать твою? — шепотом выругался Яшка чуть ли не в ухо Калачева. — Мне мерещится, будто где-то поют.
— Я тоже слышу, — прошептал Степан.
— Выходит, в доме гулянка?
— Нет. Там, видать, другое.
— Что, ждать будем, покуда угомонятся?
— Сам не знаю, — огрызнулся нервно Степан. — Знать бы, где товарищи заперты… Да и живы ли они еще?
— Ты что, правда, за корешами сюда приперся? — обалдел Яшка. — А я думал…
— Индюк тоже думал, да в суп попал, — прошептал Степан. — Я тебе говорил, для чего я здесь.
Из барского дома вышел человек в белой рясе. Чуть погодя к нему присоединились еще двое. Увидев их, Калачев и Яшка, пригнувшись, побежали друг за другом назад, к забору. Но расстояние до него было огромно, и, чтобы себя не обнаружить, Степан повернул к раскидистому дубу.
— Куда тебя черти понесли? — шептал ему вслед Яшка, но, увидев, что Калачев начал карабкаться по стволу вверх, полез следом.
Из дома стали выходить одетые в балахоны люди. Все они следовали к дереву, на котором затаились Степан и Яшка. Один из них громко и торжественно велел принести какие-то сундуки.
— Они че, хоронить кого-то собираются? — зашептал Яшка.
— Это они так молятся, ишак! — цыкнул на него Степан. — Сектанты они, скопцы, понял?!
Калачев и его сокамерник буквально приросли к дереву.
Один из скопцов величественной походкой проследовал к стволу дуба и стал ходить вокруг него, пританцовывая и что-то напевая. Его голос становился все громче и громче, так что стали понятны выкрикиваемые слова. Слова напоминали печальное пение, но в них чувствовались такая глубина и сила, что толпящихся слушателей начал охватывать экстаз. Четверть часа спустя уже все приняли участие в дикой пляске.
Увиденное внушало Степану и Яшке чувство, граничащее с восторгом и умилением. Они оба будто утонули во времени и невольно попали под таинственное влияние обряда. «Ой, Дух!» гремело над усадьбой, вгоняя в дрожь. «Так вот почему они не выпустили собак, — подумал Степан, восхищаясь грандиозным зрелищем. — Вот, значит, какие они — радения скопцов! Отец не раз рассказывал о них мне и брату, но тогда и представить было трудно, как это так трогательно и великолепно!»
Когда мужчины пришли в себя, под деревом оказалось пусто. Лишь один человек все ещё стоял у ствола, задрав кверху голову.
— Эй вы, слезайте! — приказал он строгим окриком. — А то подсоблю вам при помощи вот этого…
Послышался щелчок затвора. Степану и Яшке ничего не осталось, как подчиниться. Не перебросившись ни словом, они стали спускаться вниз.
Спрыгнув на землю, Калачев не удержался на ногах и упал на колени. Поднимаясь, голову его расколола резкая боль, и он потерял сознание.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил кто-то хриплым голосом.
— Где я?
— Ты в том месте, куда давно напрашиваешься. Так скажешь мне или нет, как себя чувствуешь?
— Я себя никак не чувствую. Я даже не уверен, что еще жив.
— Жив, раз меня слышишь. И в своем уме, раз разговариваешь.
Снаружи послышались легкие шаги, потом заскрипели петли, и дверь открылась. Степан попробовал разомкнуть веки, но не смог. К нему подошли и помогли подняться. Кружилась и страшно болела голова.
Одетая в серую рясу женщина посторонилась, пропуская выходящих из подвала Степана и человека, поддерживающего его при ходьбе. Затем они пошли по двору. Каждое движение, каждый шаг давались Степану с трудом. Ему тяжело было дышать. Если бы не помощь, он давно бы свалился на землю. Дикая боль в голове мешала сосредоточиться. Степан не мог вспомнить, что с ним случилось, к горлу подступила тошнота, а желудок сдавил спазм.
Когда его ввели в дом, Калачев потерял сознание, прийдя в себя только от ушата воды. Он глубоко вздохнул и попытался приподняться. Сидевший рядом человек тут же склонился над ним:
— Чего, очухался, легавый?
— Да… — несколько озадаченно ответил Степан и поморщился от возвращающейся головной боли.
— А ты, наверное, и есть сын Аверьяшки Калачева? — спросил вдруг незнакомец. — Рылом уж очень схож с батькой своим…
— А ты, наверное, есть Васька Носов, — Степан догадался, кто перед ним. — Ты чертов скопец, который убил моего отца!
— Нет, я не убивал его, — ответил Носов, выпрямляясь. — Я просто хотел вразумить его и вернуть память, а он взял да и… Ты уж извиняй, не рассчитал малость.
Степан с трудом поднял руку, чтобы схватить обидчика, но, как оказалось, обессилел настолько, что не смог удержать ее на весу.
— Будя, не хорохорься, — усмехнулся Васька, заметив его жест. — Давай-ка встать тебе подсоблю. Малеха покалякать с тобой желанье имею.
Мужик, который привел Степана из подвала, замер истуканом у двери, скрестив на груди огромные руки. Повинуясь суровому взгляду Носова, он быстро подошел к пленнику, легко поднял его с пола и усадил на табурет.
— Позади стой и гляди, чтобы не упал, — приказал Васька, а сам сел напротив Калачева. — Твои товарищи уже подъезжают к моей обители или чуток задержатся?
— Тебе-то какая разница, — ухмыльнулся Степан. — Не сегодня, так завтра тебя все одно придавят к ногтю, сволочь!
— Это еще бабка надвое сказала, — Васька смотрел на него не мигая.
— Брось, не юродствуй и не надейся ускользнуть, про тебя ОГПУ все известно…
— Может быть, и известно, да проку в том мало.
— Да, конечно, ты же всемогущий «кормчий»! Любовался ночью вашими чертовыми радениями… Но ты и за них ответишь, пес поганый.
С сосредоточенного лица Васьки сходило любопытство, губы упрямо сжимались, глаза сужались. Он смотрел на Калачева, не произнося ни слова.
— Чего таращишься, паук бородатый? — спросил Степан с издевкой, тоже буравя Носова взглядом. — Людоедам, которые для тебя людей калечили, конец! Банде Проньки, похоже, тоже амба! Земля у тебя под ногами горит, скопец поганый. Хоть ты и «Христом» себя мнишь, а на деле…
— Ну, договаривай? — угрюмо потребовал Васька, как только Калачев замолчал от приступа чудовищной головной боли.
— Я все сказал, — простонал Степан.
Неизвестно откуда в комнате появилась монахиня, которая привела Калачева из подвала.