.
— Награждаешься орденом боевого Красного Знамени, майор Калачев! — сказал он громко и торжественно. — За героический подвиг награждаешься, всегда помни об этом!
Калачев взял орден и растроганно прошептал:
— Служу Советскому Союзу!
— Вот и служи, а не бока отлеживай в госпитале, — ухмыльнулся генерал, пожимая ему руку.
— Да я… — Степан замолчал, будучи не в силах продолжить. Сильнейшее волнение распирало грудь, а слезы застилали глаза.
— Ладно, выздоравливай, — сказал генерал, собираясь уходить. — Он взял из рук офицера наградной лист и протянул его Калачеву: — Вот, возьми, почитаешь на досуге.
Когда врачи и важный гость покинули палату, раненые принялись поздравлять соседа. Все они были бойцами и знали цену наградам.
Наконец все пожелания иссякли, и капитан Фролов обратился к Калачеву:
— Степан, а кто это приходил награждать тебя, ты не знаешь?
Орденоносец пожал плечами.
— Когда он отправлял меня на задание в тыл врага, числился начальником отдела Смерш полковником Бобылевым, — ответил он задумчиво. — А сейчас он уже генерал… Надеюсь, что фамилия прежней осталась.
Партизаны шли молча, стараясь не поднимать шума. Чередуясь по двое, они несли тяжелые носилки. Приближался вечер, и под сводами леса все больше и больше сгущалась темнота. Одуряюще пахло сыростью, смолой и прелыми травами.
Остаток дня бойцы ожидали прилет самолета. Они сложили в четырех местах большой поляны поленья, под которые подложили хворост.
— Если сегодня транспорта не будет, помрет он, товарищ командир, — произнес фельдшер, указывая рукой на носилки. — Очень слаб, очень…
Командир усмехнулся:
— И самолет прилетит, и он выживет. В реке не утонул с парализованными ногами, значит, жить долго будет.
Наконец стемнело. Партизаны тоже не находили себе места. Прибытие авиамашин с Большой земли для отряда всегда важное событие, ведь они везут остро необходимые грузы для деятельности в тылу врага, забирают раненых и тяжелобольных. Сегодня ожидали также оружие, боеприпасы, батареи для радиостанции и многое другое. А вот улететь обратно должен был всего лишь один человек — раненый, о котором руководство Смерш проявляло особую заботу.
Время тянулось медленно. Командир отряда Дед Фома без конца подносил к лицу руку с часами, нервничая все больше и больше. Наконец звук моторов послышался в ночи.
— Зажигайте! — крикнул командир, и сам поспешил к ближайшей поленнице.
Через несколько минут на поляне сделалось светло как днем. Самолет приближался к месту посадки. Звук его двигателей становился все мощнее и громче. Партизаны, затаив дыхание, всматривались в звездное небо.
Машина, сделав круг, начала снижаться над верхушками деревьев. Погода стояла безветренная, и летчикам было легко справляться с управлением. Партизаны, радостно крича, бежали к ней.
Командир отряда отвел в сторону человека в комбинезоне летчика и сказал:
— Раненого доставили, как было приказано.
— Как он себя чувствует? — спросил тот заинтересованно.
— Едва живой.
— Перелет выдержит?
— Трудно сказать… Но и у нас, в наших условиях, он не жилец.
— Ладно, у меня врач на борту. Сказали, что посылают опытного.
— Ничего, этот парень крепкий, — заверил командир. — Мы его полумертвого в реке выловили, полуживого в отряд доставили. Вот уже неделю он между жизнью и смертью, но помирать, видать, не торопится.
— Вы его раньше видели? — неожиданно поинтересовался человек в комбинезоне.
— Конечно. С ним было еще двое Их к нам перебросили с Большой земли для выполнения какого-то очень важного задания.
— Цель задания знаете?
— Приказано было только сопроводить их группу к поселку Большой Ручей.
— Как зовут раненого?
— Охотник.
— Псевдоним?
— Так точно.
— А о тех, кто с ним прибыл и ушел на задание, какие-нибудь сведения есть?
— Нет, о них ничего не известно. Да и у этого невозможно было спросить. Сами посмотрите, какой он…
Как только разгрузка закончилась, Охотника занесли в самолет и уложили на специально приготовленное ложе. Самолет запустил двигатель, развернулся на поляне, разогнался и взмыл в ночное небо.
Раненый оставался без сознания. Лицо и губы словно мраморные, на лбу холодные капли пота, дыхание еле ощутимо.
— Положение очень серьезное, товарищ полковник, — сообщил врач, осмотрев его и ощупав.
Горовой тоже осмотрел раненого, как будто не поверил словам врача. Забинтованная голова, глаза закрыты, на скулах ссадины. Узнать Степана Калачева было нелегко.
— Его можно привести в чувство, чтобы задать несколько вопросов? — спросил полковник, не отводя тревожного взгляда.
— Даже не думайте! — возразил врач категорично. — Его жизнь, скажу прямо, едва держится на волоске. Мне придется очень постараться, чтобы он не помер за время полета.
— Что ж старайся, только не переборщи, — вздохнул Горовой. — Учти, за его жизнь головой отвечаешь, так что…
Он посмотрел на часы. До линии фронта лететь приблизительно четверть часа.
Ничего не предвещало беды, и вдруг самолет вздрогнул, словно натолкнулся в воздухе на какую-то невидимую преграду. Очевидно, машину заметили с земли и открыли по ней огонь из зениток — она подпрыгнула и заскрипела, явно собираясь рассыпаться на куски прямо в воздухе.
Затем последовал еще более мощный удар, после чего погасло освещение на борту, заглохли оба мотора, и самолет стал стремительно терять высоту.
— Растудыт твою мать! — в сердцах выругался полковник.
Включив большой бортовой фонарь, он поспешил в кабину летчика. Тот, едва не выпадая из кресла, пытался выровнять подбитую машину.
— Тарас, как наши дела? — спросил Горовой, едва держась на ногах.
— Хреново, товарищ полковник! — крикнул летчик. — Второй пилот мертв, а я… Держитесь покрепче, попробуем приземлиться в поле!
Дальше все произошло стремительно. Самолет коснулся колесами шасси поверхности земли и помчался как сумасшедший. Когда оторвалось шасси, он продолжал еще нестись вперед на брюхе, сравнивая, будто утюгом, все, попадающееся на пути. Полковника, врача и раненого разбросало по салону, как игрушки.
Выбираясь из-под обломков, Горовой крикнул:
— Военврач Миронов, ты жив?
— Жив я, товарищ полковник, — отозвался тот откуда-то из темноты.
— А раненый? Раненый Калачев жив?
— Сейчас посмотрю, товарищ полковник. Он рядом, точнее, на мне лежит!
Горовой, пробираясь через препятствия, снова прошел в кабину пилотов. Летчик сидел в кресле, его руки лежали на штурвале, а голова свесилась на бок. Полковник приподнял ему голову.
— Мы перелетели через линию фронта, Дмитрий Андреевич, — прошептал летчик. — Здесь недалеко поселок. Чуток не долетели. Держитесь на восток. Я… я…
Он потерял сознание. Долго раздумывать не имелось времени, и потому Горовой принял решение сразу.
— Миронов? — крикнул он, повернув голову в направлении салона.
— Тут я, Дмитрий Андреевич.
— Калачев как?
— Не поверите, но и он пока жив, чертяка!
Не теряя ни минуты, полковник вытащил из-за штурвала раненого летчика и вынес на руках из салона. Затем он помог Миронову вытащить из самолета Калачева.
— Что теперь делать будем, товарищ полковник? — спросил военврач растерянно.
— Ныряй обратно, отыщи носилки, — сказал Горовой. — Только поспеши, а то машина взорваться может!
Миронов быстро нашел носилки и сбросил их из самолета на землю. К ним привязали раненых, чтобы не выпали по дороге, после чего Горовой выбрал те, что со Степаном, а со стороны его головы прикрепил к ручкам носилок ремень.
— Это волокуша, — объяснил он военврачу. — Будет тяжело волочь её по земле, но ничего не поделаешь. Бросить ребят мы не можем.
Хуже всего была неопределенность, в каком направлении двигаться. Решили придерживаться совета летчика и идти на восток.
Через пару километров они выбились из сил, таща за собой носилки с ранеными, как лошади на поле тянут плуги и бороны. Отдыхать приходилось все чаще и чаще, но силы их убывали.
Прошли еще несколько километров, и наконец где-то впереди, среди деревьев замелькали огоньки…
После того как госпиталь посетил генерал Бобылев и наградил Степана орденом, Калачев для всех стал и вовсе каким-то необычным, загадочным.
После «командировки» за линию фронта и лечения он изменился во всем. Выражение глаз стало холодным, лицо сосредоточенным и чрезмерно спокойным. Походка после травмы позвоночника тоже изменилась: опираясь на трость, Степан шагал осторожно и неуверенно.
Но полковник Горовой, встречавший его при выписке из госпиталя, этих перемен не заметил. Он хмурил брови и морщил лоб.
— Как чувствуешь себя? — поинтересовался Горовой, когда Калачев сел в машину.
— Так, как чувствовал бы себя любой с моим диагнозом.
— Прости, что по моему настоянию тебя раньше времени из госпиталя выписали. Увы, дело не терпит отлагательств.
— К новой командировке я не гожусь, — заверил Степан рассеянно. — Сам видишь, еле ноги за собой таскаю. Если только полегче, бумаги там перекладывать за столом, или ещё чего…
Как удивительна человеческая жизнь! Еще недавно эти два человека отстояли друг от друга на немыслимом расстоянии. Слишком остры и тягостны были воспоминания у Степана о прошлом, когда при прямом участии Горового рухнула его жизнь. Но Дмитрий Андреевич принял участие и в спасении его, вынеся полуживым из подбитого самолета и протащив на волокуше несколько километров до населенного пункта. Об этом и размышлял Степан, сидя рядом с полковником в машине.
Горовой тоже чувствовал налет отчуждения, а потому старался быть предельно искренним.
— Слушай, Степан, — доверительно начал он, коснувшись локтем Калачева. — Не буду лукавить и ходить вокруг да около. Дела наши плохи.
— Ты имеешь в виду хуже тех, которые у меня уже были до сегодняшнего дня? — ухмыльнулся тот встревоженно. — Мне снова пора сушить сухари или мазать лоб зеленкой?