евич. — став очень опасным для Александра Владимировича Бобылева. Так что… — он развел руками и горько ухмыльнулся.
— Ты, наверное, что-то придумал, раз выписал меня из госпиталя раньше времени? — предположил Степан.
— Да, держи вот, — полковник Горовой протянул ему пакет — Здесь твое новое назначение, подписанное мною сегодняшним числом, пока я еще не смещен с должности и не заключен под стражу.
— Считаешь, это выход? — усомнился Калачев. — Если захотят меня устранить, то из-под земли достанут.
— Во всяком случае, я сделал все что смог, — ответил Дмитрий Андреевич, пожимая плечами. — Прощай, Степан, и не держи зла на меня. Если раньше я был игрушкой в чужих руках, то сегодня я постарался искупить свою вину перед тобой, насколько позволяли мои возможности.
Они пожали друг другу руки, Горовой позвал водителя, и машина продолжила свой путь.
Эпилог
Подполковник в кабине грузовика, возглавлявшего колонну, сразу же увидел КПП перед въездом в поселок. Из домика вышли трое, больше похожие на партизан из леса, чем на военнослужащих НКВД. Они встали у шлагбаума лихо подбоченясь, и ожидая, когда начальник конвоя предъявит документы.
Возмущенный поведением солдат, подполковник, матерясь и чертыхаясь, выбрался из кабины и, опираясь на трость, шагнул к охранникам. Один из них поправил на голове шапку, видимо, рассмотрев погоны на плечах идущего, перестал кривляться и вытянулся в струнку. Остальные переглянулись и сделали то же самое.
Подполковник остановился, опустил воротник шинели и дал понять, что больше не сделает ни шагу навстречу солдатам. Те снова переглянулись, но с места не сдвинулись. Давно позабыв требования устава, они не понимали, чего от них хотят. Подполковник снова поправил воротник шинели и продолжал стоять.
Наконец солдаты сообразили, что от них требуется. Один остался у шлагбаума, а двое других подошли к подполковнику. Отдав честь, старший из них доложил:
— Сержант Приходько, товарищ подполковник, начальник караула КПП.
Он хотел еще что-то добавить, но подполковник, приложив правую руку к козырьку фуражки, перебил его, поинтересовавшись:
— Вы когда последний раз брились, товарищ сержант?
— Неделю назад, — удивился тот вопросу.
— Так предписывает устав?
Сержант смутился.
— Как доехали? — спросил он после минутного замешательства.
— Хорошо, без происшествий.
— Если я правильно понял, вы привезли зеков?
— И не только… Я новый начальник этого поселка лагерного типа. Подполковник Калачев. Открывайте шлагбаум, пропускайте колонну. И прошу учесть, сержант Приходько, я не просто говорю — я приказываю. Вопросы есть?
— Вот уже целые сутки я у тебя, Алексей Иванович. Пересмотрел все документы, видел производство… Многое не понял — не смог. Все запущено, товарищ Аверкиев, до безобразия. Не уедешь ты отсюда, Алексей Иванович, пока бумаги в порядок не приведем!
Так говорил Степан Калачев начальнику лагеря и коменданту поселка, старому знакомцу, Алексею Ивановичу Аверкиеву, сидя за столом в кабинете и тыча пальцем в документы.
— Хороший ты человек, Алексей Иванович, только вот пустил все на самотек. Ну ничего, мы наведем порядок, и ты уедешь отсюда с чистой совестью и с чувством выполненного долга, — взглянув в лицо старого комендата, угрюмое и виноватое, Степан смягчился.
Едва произнеся эти слова, Калачев сразу ощутил, что подполковник Аверкиев как-то напрягся. Глаза его словно прощупывали Степана, скользя по кителю, по погонам…
— Степа, не ерепенься, — сказал Алексей Иванович, ежась. — Когда ты отбывал у нас наказание, покладистым был, не придирчивым. Что сейчас с тобою стало? Может, форма и новенькие погоны так преобразили тебя?
Аверкиев вел себя подозрительно. Приезд преемника вроде как и не смутил его. Встретил он Калачева без удивления, говорил спокойно и ровно, как при самой задушевной беседе.
Степан подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Видишь ли, Алексей Иванович, мне как-то неудобно тебя поучать и отчитывать. Знаем мы друг друга немало. И наблюдал я за тобой, когда мотал срок. Ты был всегда требовательным и справедливым! Работа ладилась, хотя как велась документация, я не знал.
— Как велась, так и сейчас ведется, — мудро улыбнулся Аверкиев. — Я здесь служу уже очень много лет, но ни замены себе, ни каких-то проверок… кхе-кхе… Ничего подобного никогда не удосуживался. А ты вот с колес и сразу с упреками?
Не отвечая, Калачев вопросительно посмотрел на престарелого коменданта.
— Но ведь это не порядок? Согласись, Алексей Иванович?
— А кому он здесь нужен? План по лесозаготовкам перевыполняем, все работает, поселенцы не бедствуют.
Степан разозлился, но это никак не проявилось на его лице и поведении. Он лишь скрипнул зубами:
— Вот гляжу я на тебя, Алексей Иванович, и думаю: ведь как на деле получается? По деловым качествам ты, пожалуй, многим сто очков вперед дашь, у тебя все в ажуре, а вот формальная сторона хромает! Ну как у тебя дела принимать прикажешь?
— Да ты не дави на меня, Степа! — не сдержался и повысил голос Аверкиев. — Ты что у меня плохого нашел? Да и сам мне толком еще ни одного замечания стоящего не сделал, Степа! А почему? Да потому, что причин нет! Все в порядке у меня, а документы… Документы — не главное. От меня их никогда не ждали и не ждут.
Калачев подошел к старику и взглянул ему прямо в глаза. Тот, не выдержав, отвел их в сторону.
— Ты знаешь, Степа, а я ведь не ходил за тобою минувшие сутки, — сказал Алексей Иванович, вздыхая. — Не докучал тебе… — он вдруг неожиданно отступил на шаг, вскинул голову и сказал уже другим, жестким голосом. — Ты бы не очень меня хулил, Степа. Я же не обижал тебя никогда и обижать не собираюсь.
— Кого ты обижать не собираешься? К чему ты все это говоришь, подполковник Аверкиев?
— Да так, просто к слову.
— К слову? К какому?
Алексей Иванович опять глубоко вздохнул и пробарабанил пальцами незамысловатую дробь на поверхности стола.
— Ты, когда назначение получил, сколько дней сюда добирался?
Степан не выдержал. Он приблизился к старику и, едва владея собой, спросил:
— Тебе-то какое до этого дело, Алексей Иванович?
Аверкиев молчал. Лицо его покраснело от напряжения, глаза сузились.
— Есть дело, раз говорю! — громко и властно рявкнул он.
— Я понятия не имею, сколько затратил времени на дорогу, — обескураженно пожал плечами Степан. — Я как-то не задумывался, что по этому поводу ответ придется держать перед тобой.
— Вот ты назначение мне свое привез, подписанное полковником Горовым, — произнес Алексей Иванович тихо. — А пока ты ехал, Дмитрий Андреевич застрелился у себя в кабинете…
— Как ты узнал про это? — спросил Степан, едва не задохнувшись от волнения.
— Пока ты колесил сюда, весть эта на целую неделю опередила тебя, — вздохнул Аверкиев и развел руками. — Признаюсь, я не мог сразу вот обрушить на тебя весть страшную. Пока ты хозяйство осматривал да в бумагах копался, я все пыжился, слова правильные для тебя подыскивая, пакет из Москвы покою мне не давал.
— Ладно, не тяни, — сказал Степан, устало присаживаясь на стул. — Что гласит приказ, который опередил меня, и кем он подписан?
— Подписан он генералом Бобылевым и замом товарища Берия генералом Успенским, — ответил Алексей Иванович тоном, полным сочувствия и сожаления. — Может, дать его тебе, сам почитаешь?
— Нет, не могу, — отказался Степан дрогнувшим от горя и обиды голосом. — Ты мне так обскажи, я тебе на слово поверю.
Аверкиев с пониманием посмотрел на посеревшее лицо Калачева и начал издалека, так как не нашел в себе сил сказать коротко и прямо.
— Я хорошо знаю всю твою жизнь, Степа. Мы не раз с тобой говорили об этом…
— Короче, Иванович! — крикнул в сердцах Степан, сжимая кулаки.
— Хочешь короче, тогда меня слушай, — прозвучал из соседней комнаты чей-то голос.
В ту же минуту дверь открылась и в кабинет вошел…
— Это ты?! — воскликнул Степан. — Не может быть такого!
— Ты еще «чур меня» скажи. А глаза свои не три, от этого я не испарюсь!
Степан видел перед собой Яшку Хромого, которого привык считать мертвым. Он стоял перед ним подтянутый, в форме офицера НКВД с погонами подполковника на плечах.
— Я, наверное, сплю, — проговорил Калачев, не спуская удивленных глаз с лица Яшки. — Так ты…
— Да жив я, жив, а не привиделся тебе, дурень, — усмехнулся тот. — Вижу, не рад ты меня видеть живым, Степаха? А вспомни, как я с тобой тогда, в Большом Ручье, нянчился, когда ты свои копыта чувствовать перестал?
— Помню-помню, разве такое забудешь, — ответил Степан, бледнея. — Только вот не пойму, для чего ты это делал. Тебе же приказано было убить меня вместе с братом, а ты…
— Был такой приказ, не спорю, — не стал отпираться Яшка. — Только вот момент тогда еще подходящий не наступил. Я должен был вас всех порешить, когда вы к кладу меня приведете! Убей я тебя раньше или брось подыхать на куче камней, тогда и на всей операции пришлось бы ставить крест. Твой брательник без тебя меня бы близко не подпустил к себе!
— Ты сейчас не удивил меня своим признанием, — сказал Калачев, закуривая. — Еще перед заброской во вражеский тыл я уже предполагал, для чего ты ко мне приставлен. А ты пытался меня разубедить.
— Это хорошо, раз ты все знаешь, — хмыкнул Яшка, тоже закуривая. — А я тогда, как и сейчас, лично против тебя ничего не имею. Мне даже жаль тебя, Степаха. Видишь, ты жив, а это значит, что я не выполнил своего задания!
— Не лукавь, подонок, — сказал Степан, глянув на собеседника исподлобья. — Только стечение обстоятельств не позволило тебе выполнить приказ Бобылева. Первое неудобство причинил тебе взрыв в подвале дома, а второе… Ты переоценил свои силы и возможности, набросившись с пустыми руками на брата.
— Да, действительно, я тогда погорячился, — признался Яшка. — Но у меня не было выбора. Сам знаешь, что «генерал Штерн» сразу бы укокошил меня, как только я откопал бы для него ящик с деньгами!