— Анна, — начал Калачев, превозмогая нерешительность, — ты ведаешь, для чево я сюды тебя пригласил?
— И да, и нет, — ответила девушка, глядя на реку.
— Как энто? — не понял он.
— Думаю, что на сердце слишком много грязи накипело, — предположила Анна. — Видать, вылить захотелось?
Аверьян озабоченно нахмурил лоб.
— Обспросить тебя кое об чем хочу я, — сказал он, глядя поверх головы девушки. — Ты вот как к скопцам приблудилася?
Хотя над городом уже сгустились сумерки, Аверьян заметил, как смутилась и густо покраснела его собеседница.
— Не желаю я говорить об том, — сказала она наконец, поежившись. — Из Тамбова пришли мы. Шли в Саратов, а пришли в степи оренбургские. А што? Ивану Ильичу тута понравилось. Он навсегда здесь обосноваться мыслит!
— Знать, мало из тебя Ивашка кровушки попил, раз ты ево все ешо по отчеству величаешь, — усмехнулся Аверьян.
— Еще бы, — вздохнула Анна. — Иван Ильич в Тамбове почитаемым человеком был! Купцом первой гильдии! В своем доме он и скопцам приют давал. Много их у него тогда проживало. Многие «голуби» тогда все богатства свои Ивану Ильичу доверяли. По завещаниям тоже все ему опосля отписывали. А когда слуги царя-супостата все у скопцов поотнимали, а самих в Сибирь сослали, то… Все, больше не хочу говорить о том! — девушка нахмурилась, подняла с земли камень и с силой запустила его в реку.
— А ты? Как же ты с ними повязалася? — настаивал Аверьян. — Но не может быть тово, што подобру и согласию?
— Я все время у Ивана Ильича в прислужницах была, — нехотя пояснила девушка. — Привыкла я к нему и привязалася. А куда сиротке деваться? Теперь куда Иван Ильич, туда и я, горемычная.
— Тогда почему он оскопил тебя, милая? — удивился Аверьян. — Столько времени за собой таскал, а оскопил совсем недавно?
— Все, замолчь, уйду а то, — зло прошептала Анна. — Больше не хочу болтать об этом!
— А Агафья и Акулина с вами пришли? А Стахей, Савва, Авдей?
— Тожа с нами.
— И пошто тады Ивашка меня от смерти спас?
— Никогда он не говорил об этом. Сам у него спроси, если интересно.
Анна замолчала и ушла в себя. Сколько Аверьян ни задавал ей вопросов, она угрюмо отмалчивалась и отводила взгляд. Только когда наступило время прощаться, девушка вдруг взяла его за руку и посмотрела в глаза.
— Иван Ильич человек хороший и добрый, ты не думай, — сказала она. — Только вот невзлюбил он тебя. Ума не приложу почему, но он готов тебя со свету изжить!
— Меня? За што? — удивился Аверьян.
— Лучше не спрашивай, а поберегись, — ответила Анна, собираясь уходить. — Чую я, что он чего-то супротив тебя замысливает, вот только что? Ума не приложу.
Она повернулась и ушла, оставив Аверьяна на берегу реки в полном недоумении.
Прошло две недели. Все это время Аверьян, Егор и его племянник провели в торговой лавке. Питались они там же, радения посещали поочередно.
Каждое утро начиналось с того, что Егор Мехельсон вставал у двери и любезным взглядом встречал и провожал горожан, проходивших мимо. Если вдруг кто-то останавливался перед входом, он готов был из кожи вон вылезти, скаля угодливо зубы и приговаривая:
— Зайди внутрь, мил человек, и выбери товар, достойный тебя! В нашей лавке все недорого, только зайди и убедись сам!
Если человек, поддавшись уговорам, заходил в лавку, чтобы приглядеться, Мехельсон тут же развивал бурную деятельность. Он и Васька ловко и настырно обхаживали покупателя, следя за каждым его жестом. Еврей то и дело окликал Аверьяна, который из подсобки подносил товары и раскладывал их на прилавке.
В подобных хлопотах проходили дни. Худо-бедно, а дело потихонечку набиралао обороты. Егор Мехельсон хоть и выматывался за день, но к вечеру ликовал. Он открывал кассу, извлекал из нее конторские книги и долго щелкал на счетах. Затем хмурился и вздыхал, причитая, что торговля могла бы идти значительно лучше.
— Слишком дешево, — вздыхал Егор, убирая счеты. — Если продавать по ценам нынешним, лучше, конечно, пойдет. Но надо сначала помалу завлечь покупателя, а потом незаметно поднять и нашу цену. Вот тогда все наладится!
Его заманчивые прожекты прервал неожиданно появившийся в лавке Ивашка. Взгляды Аверьяна и «Христа» встретились. Калачеву ничего не оставалось, как выйти из подсобки навстречу кормчему.
— А-а-а, Иван Ильич, родненький! Никак не ожидали вашего сегодняшнего посещения! — Егор ткнул локтем в бок племянника, и тот быстро поднес хозяину табурет.
Ивашка присел перед прилавком и, сложив на груди руки, выжидательно посмотрел на Мехельсона. Тот схватил товарную книгу и трясущимися руками поднес хозяину. Егор пошевелил губами, собираясь что-то сказать, но Ивашка уже раскрыл ее.
— Торговля налаживается, Иван Ильич, — проговорил вкрадчиво Мехельсон, пытаясь прочесть на лице хозяина настроение. — Мало-помалу, но…
— Да, да, судя по записям, дело сдвинулось с мертвой точки, — Ивашка водил указательным пальцем по исписанной странице. При этом он все время поджимал губы, будто ему очень трудно было говорить.
Мехельсон метнулся к кассе, выбрал из нее дневную выручку и передал её Сафронову. При виде того, с каким усердием Ивашка пересчитывает наличность и, весь дрожа от жадности, убирает ее в кожаный кошель, Аверьян не мог удержаться от вздоха отвращения.
— Ты вот што, — сказал Ивашка, поманив Егора пальцем. — Ты научил ево торговать? — он кивнул в сторону Аверьяна.
— Когда я продавал, он всегда рядом был, — ответил Мехельсон, недоуменно глядя на хозяина.
— Как мыслишь, без тебя справится?
Егор пожал плечами:
— Если только племяш подсобит…
— Я тебе другое дельце приготовил. Там твоя жидовская хватка нужна. Давай передавай товар Ваське и Аверьяну, а сам айда за мной…
Наступил август.
Торговля в лавке начала давать хорошие результаты. Ежедневная прибыль, невзирая на надвигающийся голод, составляла внушительные суммы. Аверьян удачливо и ловко работал за прилавком, а Васька носился в подсобку за товаром. Вытирая вспотевший лоб, весь возбужденный, он восхищенно спрашивал:
— На скоко севодня продали, дядя Аверьян?
А когда тот отвечал, паренек весь светился от радости и приговаривал:
— Ну ты даешь, дядя Аверьян! Егор вон, дядяка мой, хоть с малолетства торговлишкой промышляет, но ему за тобой не угнаться!
А сегодня малец спросил такое… Хотя у Аверьяна по случаю оживленной торговли не сходила с лица дежурная улыбка, сердце изнывало от непонятной тревоги из-за васькиного вопроса: «Аверьян, а ты веришь ли в Бога, которому православные поклоняются?». Те несколько месяцев, которые он провел в секте скопцов, Калачев не был уверен в этом, а теперь почувствовал необходимость в пересмотре этого мнения. Сегодня он вдруг увидел в себе другого человека — не одураченного учением секты, одинокого и пропащего, а думающего о Боге и искренне верящего в Него.
У Аверьяна появилось ощущение пребывания в нескольких шагах от истины — оставалось только пройти их, чтобы постичь ее. Он не понимал, что на него нашло. Может быть, благодать небесная? Жизнь среди скопцов и влияние Ивашки изменили его. Поддавшись однажды им, он удалился от Бога истинного, настоящего, и страстно возжелал раскаяться и вернуться к ясности.
У него на лице заблестели капельки пота. Вся жизнь промчалась перед глазами, как у человека, собравшегося умирать. Он увидел ее так ясно, будто произошедшее вчера. Все потеряно… Аверьян почувствовал невероятную физическую усталость. Чтобы поднять дух и разогнать кровь, он решил прогуляться.
— Пойду пройдусь, — сказал он Ваське. — На душе штой-то муторно.
Калачев привычно побрел в сторону реки, прохожие бросали на него любопытные взгляды. «Я, наверное, гляжусь, как пугало», — подумал он. Эта мысль доставила ему сейчас некоторое успокоение.
Его сердце забилось сильнее, когда он остановился у ворот своего дома. Аверьян долго наблюдал за крыльцом и окнами, желая увидеть хотя бы издали жену и детей. Он долго никак не мог решиться на этот шаг, но сегодня…
— Эй, горемыка, чево у моей избы топчешься? — услышал Калачев недружелюбный окрик. — Ты чево здесь вынюхиваешь? А может, избу купить хочешь?
— Нет, нет, — ответил он незнакомцу в кожаной куртке. — Я ужо ухожу. Не серчай Христа ради.
— Нет уж, теперь обожди, тля огородная, — ухмыльнулся тот, обходя Аверьяна и преграждая ему путь к отходу. — Щас мы документики твои поглядим и ближе познакомимся.
Он посмотрел по сторонам — нет ли поблизости любопытных, выхватил из кабуры маузер и приставил ствол к горлу Аверьяна.
— Токо не ори! — предупредил зловещим шепотом налетчик. — Отдай мне деньги, и с тобой ничево не случится. Только быстро соображай, мешочник, не то…
Аверьян не шевельнулся. Неожиданность нападения ошеломила его, даже голова слегка закружилась.
Бандит для убедительности надавил стволом пистолета ему на горло.
— Деньги отдай, проклятый! Думаешь, я не знаю, сколько ты в своей лавке на рынке заколачиваешь? Я упрашивать тебя не собираюся, — заверил он. — Хлопну как врага народа и одежку твою обыщу!
— Спрячь пистоль, Игнаша, — сказал Аверьян, немало не напуганный действиями налетчика. — У меня нет при себе ничего ценного. Так што стоит ли грех на душу за непонюх табаку брать?
— Ты откель меня знаешь, торгаш недобитый?! — Игнат пришел в ярость, он явно не узнавал зятя. — Нам не о чем с тобою судачить, контра недобитая. Документ давай, коли денег нету, и не дури, без шалостей, ежели не хотишь пулю в бошку!
Свободной рукой он схватил Калачева за пиджак и так рванул его на себя, что отлетели пуговицы. Аверьян, позабыв о привычной уже покорности, резким движением перехватил руку с маузером у своего горла. Игнат растерялся. Он не ожидал такой прыти от «торгаша и буржуя недобитого». А между тем зять завернул ему руку и легко, как у ребенка игрушку, отобрал пистолет.
— А я слыхал, што ты в ЧК служишь, шуряк, а ты вона… разбоем промышляешь, паскуда!