Хозяин кондитерской усадил гостей за свободный столик у стойки, примостился рядом с ними и сам. По его сигналу молодым людям подали ароматный кофе и сласти. Хозяин с хитрыми глазами-щелочками радушно потчевал своих гостей, попутно поясняя, что строго следит за поставщиками, что для производства пирожных его кондитеры используют свежайший продукт, сливки и чухонское масло, никакого снятого молока или возмутительных подделок, вроде американского маргаринового масла из хлопчатника, как у других, да и главный кондитер у него настоящий француз, а не какой-нибудь мсье Русопят. Фалалей, уплетая пирожные, снисходительно кивал головою.
– Очень симпатичные безе и петишу. Полагаю, вашу продукцию ценят и в аристократических домах.
Хозяин замялся.
– Ну-ну, тоже мне государственная тайна, – небрежно фыркнул Фалалей. – Надо же знать, что хвалить.
Кондитерщик засиял в предвкушении рекламы и охотно перечислил свою знатную клиентуру и ее пристрастия. Причудливые названия пирожных так и сыпались из него, как из рога изобилия.
– А кому вы доставляете миндальные пирожные? – Фалалей ухватился за золотистую пористую лепешку с приправленной тертым орехом розовой кремовой розочкой посредине.
– В доме графа Темняева их любят, – бодро ответил хозяин кондитерской, наблюдая, как произведение кондитерского искусства сминают короткие редкие зубы журналиста. – Аж с Васильевского за ними посылают.
– Инте-е-ересно, – протянул Фалалей. – Кто ж их там пожирает? Граф в параличе, графиня уж совсем беззубая…
– Не могу знать, милостивый государь, – заискивающе ответил пораженный такой осведомленностью кондитерщик. – Заказ поступает, исполняем в точности. Только последние три дня не приходили…
Когда же на столе появилась коробка с пирожными, перевязанная бантиком, Фалалей поднялся.
– Отблагодарим по высшему разряду. Не сомневайся. Вместе со мной вы принимали талантливейшего сотрудника нашего журнала, восходящую звезду столичной прессы. Самсон Шалопаев, рекомендую.
Хозяин метнул цепкий взгляд на Самсона.
– А коробочку отправь… – Фалалей наклонился и шепнул хозяину в ухо адрес.
Беспрерывно кланяясь, осчастливленный явлением журналистов, хозяин проводил их до парадных дверей на улицу.
– Ну что, брат, – уже на улице хохотнул Фалалей, – подстрелили дичь? Глянь-ка в карман.
Самсон сунул руку в карман и уже без удивления обнаружил там синенькую пятирублевую купюру.
– Как с братом, с тобой делюсь, заметь, – похвалялся Фалалей. – Для тебя старался. Мне теперь, ясное дело, придется писать о супружеской измене графа Темняева, чья любовница Бетси любит в постели лакомиться миндальным пирожным. А ты напишешь о замороженной Эльзе: блондинка, любила шоколадное безе и берлинские пирожные, за что ее убил брат Петр, обезумевший от расточительности сестры.
– Но… но… но это же все бессовестная ложь… – изумился Самсон.
– Ложь? – теперь пришла очередь удивляться Фалалею. – Ничего подобного. Граф Темняев имеет содержанку? Имеет. И Риммочка говорила, и миндальные пирожные свидетельствуют, что в доме у него бывают молодые крепкие зубки. Теперь о замороженной Эльзе. Брат Петр убил ее? Убил. А чревоугодие, то есть страсть к шоколадному безе, – метафора прелюбодеяния. Согласен? Пойдем дальше. Пожирание безе – преступление по страсти к сладкому. Убийство за расточительность – преступление по другой страсти, скупости. Все сходится?
– Сходиться-то сходится, – тряхнул кудрями Самсон, – но я не понимаю, зачем такой огород городить…
– Учись, пока я жив, – посоветовал Фала-леи. – Наше журнальное дело – не постылое писание канцелярских отчетов, а художественное творчество! Фантазия должна работать! Воображение! Понял? Нам главное – метафизическую суть события ухватить! Найти такой вариант, чтобы и против истины не грешить, и иметь возможность развернуться. Если б не моя профессия, вряд ли бы моя матушка могла чаек попивать с любимыми птифурами. Понял?
– А не побьют ли нас через неделю? – Самсон вспомнил Лиркина и Синеокова.
Фалалей задумался о возможных последствиях. В молчании они дошли до поворота на поперечную улицу. Из задумчивости их вывел звук выстрела. Оба вздрогнули…
В конце квартала, под вывеской «Coiffeur Basilio» они увидели груду разбитых витринных стекол и мелькнувшую за поворотом девичью фигурку.
Глава 12
Ольга Леонардовна Май сидела в жарко натопленной приемной на том самом кожаном диванчике, на котором утром лежал потерпевший Лиркин. Голову ее покрывал парик с уложенными короной соломенными косами, цветистая шаль, накинутая на строгое платье голубого сукна, согревала плечи.
Обхватив руками локти, она непроизвольно раскачивалась взад и вперед, будто баюкала себя, успокаивала. Ольга Леонардовна давно замечала, что лично для нее тяжелым днем является вовсе не понедельник, а вторник. По вторникам, когда она второй раз за неделю собирала сотрудников, дабы отсеять все, что накануне выглядело привлекательным, а после размышлений оказывалось негодным для журнала, обязательно происходило что-нибудь неприятное. И сегодняшний вторник не стал исключением. Еще утром, просматривая письма, адресованные Самсону Шалопаеву, она интуитивно почувствовала какую-то опасность для себя самой. Вскрыла – и убедилась: юнец, которого любезный господин Либид прислал ей как подарок, для развлечения и утешения, способный своим очарованием и мужской красотой воскресить гаснущую душу, уж слишком резво начал одерживать победы в столице. Запереть его в доме и никуда не пускать было бы недальновидно и глупо. Но если не контролировать его передвижения и знакомства, кто знает, чем все закончится. Юношу разорвут на части столичные эротоманки!
Сотрудники давно покинули редакцию, только у дверей сидел Данила да в своем закутке стучала на «Ремингтоне» Ася. По вторникам и четвергам, в приемные дни, барышня задерживалась в редакции, считалось, что она остается в помощь Ольге Леонардовне. Но на самом деле Ася, по заданию мягкосердечной, жалостливой Ольги, готовила материал под рубрикой «Энциклопедия девушки»: пролистывала очередной обтрепанный том Брокгауза и Эфрона и выпечатывала оттуда пригодные для рубрики сведения. Чего только там ни находила простодушная Ася! Половину потом Ольга вымарывала, и под псевдонимом «Русская Ариадна» в номере появлялась всякая всячина…
На пороге приемной возник Данила.
– Ну что, голубчик, много ли посетителей осталось?
Ольга задала свой вопрос медоточивым голосом, полагая, что такой тон не вспугнет ее трепетных посетительниц.
– Еще две дамы, – доложил Данила и подмигнул ободряюще.
– Проси, голубчик, проси, – пропела Ольга, делая Даниле «страшные» глаза.
Она и так приняла сегодня дюжину посетительниц! Мог бы припозднившихся и отвадить. Поберечь хозяйку. Так нет, хитрован, изображает, что печется о процветании журнала.
Госпожа Май вспомнила омерзительную утреннюю картинку, в которой поучаствовали все… Они-то разбежались, а она-то осталась! Читать готовые рукописи, подписывать финансовые документы, согласовывать «творчество» и «деловую часть», которой ведал Антон. Затем съездила к модистке и выбрала новую шляпку. И не потому, что гороскоп госпожи Астростеллы предрекал ее недавно приобретенной роскошной шляпе неудачу на этой неделе, а потому, что вчера в театре такую же модель она увидела на голове прославившейся госпожи Матвеевой, любовницы градоначальника… И после всех хлопот надобно битых два часа принимать подательниц брачных объявлений.
В приемную вплыла тучная низкорослая дамочка в зеленом с лиловым платье с обильными аппликациями черного гипюра, в безвкусной, явно купленной по дешевке бархатной шляпке с пером и вуалеткой. Складки на лифе, спереди и сзади, подчеркивали полноту дамы.
– Прошу вас, сударыня, – широко улыбаясь, госпожа Май приветствовала плюшку с аппликациями, – присаживайтесь. Я вас внимательно слушаю.
Посетительница устроилась на диванчике, рядом с Ольгой, откинула вуаль и представилась:
– Вдова полкового фельдшера Струмова, Ангелина Григорьевна.
Госпожа Май, продолжая радушно улыбаться, придвинула гостье вазочку с конфетами, заблаговременно поставленную на столик у дивана.
Пока вдова высматривала сласти по своему вкусу, Ольга цепким взглядом ухватывала «изюминки» клиентки: широкое плоское лицо с пухлыми щеками, маленький нос-кнопочка, губы-вишенки, клочковатые брови над утопающими в глазницах темными глазками.
– Вы желаете подать брачное объявление?
– Право, не знаю, как и сказать, – клиентка зарделась. – Одиночество замучило, совсем невыносимо. А и боюсь опять угодить в лапы злодея, прости меня, Господи. Покойный мой муженек пьянствовал беспробудно. А во время жениховства никак себя не выказал. Слава Всевышнему, мучиться пришлось недолго.
Госпожа Май с состраданием кивала, всем своим видом демонстрируя полное понимание и готовность помочь несчастной.
– Сударыня, – спросила она вкрадчиво, – Всевышний милосерден, он дважды не посылает одно и то же несчастье. Да еще такой достойной женщине. Поверьте мне, у меня есть опыт.
Вдова отправила в рот засахаренную сливу и, гоняя ее за щекой, испытующе смотрела на госпожу Май. Наконец расправилась со сливой, угнездилась поудобнее и с неясным намеком сказала:
– Публиковать личное объявление я не хочу. Пока. Пока я рассчитываю на конфиденциальную услугу.
– С превеликим удовольствием, сударыня. Но расценки на конфиденциальные услуги значительно выше.
– Я знаю, но я хотела бы взглянуть на женихов. – Толстушка жеманно выпятила губы-вишенки.
Ольга взяла с придиванной полочки толстый альбом в бархатной обложке – волнующий малиновый ворс всегда, на ее взгляд, пробуждал у клиенток эротическое волнение.
Клиентка отодвинула вазочку со сластями подальше, положила альбом на столик и стала его перелистывать.
– Этот слишком молод и щупл, – комментировала она, внимательно приглядываясь к снимкам, – а у этого слишком пошлые усы. Так… Старики меня не интересуют, даже в чинах… А этот красавчик – просто конфетка, да не возьмет он меня. Он богат?