Я не знала, чего ожидать, – сядем ли мы в лодку и вернемся к шалашу или останемся на причале. Заключит ли он меня в объятия или отсечет от своей жизни. Накануне ночью я несколько раз вскакивала в постели, преследуемая кошмаром об ампутированных руках и пальцах. Они были грудами свалены в монастырском розовом саду вокруг статуи святой Сенары и все еще шевелились, как живые.
– Просто не верится, какой красивый сегодня день, – беззаботно произнес Уит.
Не говори о погоде. Если ты будешь говорить о погоде, я закричу.
– Да, прекрасный, – согласилась я. И действительно, это был самый восхитительный день, какой только можно вообразить. Блистательный, теплый дышащий весной.
Я надела джинсы и белую рубашку с длинным рукавом, и мне уже стало жарко, я задыхалась. Пряди волос патлами, как выразилась бы Ди, прилипли к шее. Я достала из бокового кармана сумочки темно-красную бейсболку, низко надвинула ее на лоб, потом вытащила черные очки.
– Может, прокатимся? – спросил Уит и, когда я кивнула, стал отвязывать трос. Забравшись в лодку, я заметила, что он уже запихнул свой полотняный мешок под сиденье.
– Где Макс? – спросила я.
Уит оглянулся на ведущую к причалу дорожку и пожал плечами:
– Кажется, сегодня он меня бросил.
– Может, обиделся, что в последний раз я нарушила своим присутствием вашу компанию?
– Насколько помню, это возле тебя он увивался после того, как… – Уит резко оборвал себя, не в состоянии или не желая назвать вещи своими именами, и фраза повисла в воздухе.
Он медленно вел лодку по протоке, а я сидела на носу, глядя прямо вперед, понимая, что тонкая пленка вины и нерешительности образовалась между нами, зная, что возникнуть ей помогло упоминание имени Хью накануне.
Прошло две недели с того дня, как Хью покинул меня на кладбище рабов и за все это время ни разу не перезвонил. Ему было больно, и, конечно же, он злился. Но, кроме того, у меня было чувство, что он занял выжидательную позицию. Хью был наитерпеливейшим из людей, непобедимым чемпионом по тому, чтобы «все образовалось само собой», «как-нибудь уладилось» – его любимые выражения. Не сомневаюсь, что именно так проявлялся в нем психиатр, сведущий во всех вековечных тайнах человеческой души. Однажды он рассказал Ди историю о девочке, которая нашла кокон и попыталась разорвать его, чтобы помочь бабочке освободиться, и как после этого бедняжка появилась на свет со сломанными крыльями. «Не надо торопить события», – сказал он тогда.
Я сказала Хью, что какое-то время хочу побыть одна, и вот, пожалуйста, он мне это время предоставил.
– Знаешь, мы с Хью живем раздельно, – сказала я, поворачиваясь к Уиту. – Сами по себе.
Он посмотрел на плоское днище лодки, потом опять на меня, выражение лица его было суровым, но я подметила в нем и благодарность. Он сбросил обороты мотора, и сразу же сделалось намного тише.
– Давно вы женаты? – спросил Уит.
– Двадцать лет.
Сам того не замечая, Уит теребил висевший у него на шее крест.
– Счастливый брак?
– Сначала – да. А потом – ох, не знаю. Нельзя сказать, чтобы мы жили несчастливо. Глядя на нас, все всегда говорили, что мы прекрасная пара… «Хью и Джесси так подходят друг другу». В этом была доля правды.
Я сняла темные очки, чтобы Уит видел мое лицо, мои глаза, чтобы ничто не стояло между нами. На мгновение прислушалась, как ласково плещется о борт вода. Видя, что Уит никак не реагирует, я продолжила:
– Знаешь, как обычно говорят супруги: «Просто мы разошлись»? Я тоже сначала хотела так сказать поверить, что мое неудовольствие вызвано нашей удаленностью. После двадцати лет это логично. Но не думаю, что дело было в этом. Мы не разошлись, наоборот, слишком сблизились. Все у нас перепуталось, и мы слишком зависели друг от друга. Пожалуй, мне было нужно… – я замолчала, подбирая правильные слова, но они ускользали от меня, – «собственное пространство», «независимость», но все это пустой звук и ничего не выражает.
– Понимаю, нелегко объяснить такие побуждения. Когда я сказал своим знакомым юристам, что ухожу в монастырь, они так смеялись, будто я шучу. – Уит покачал головой и слегка улыбнулся, словно это воспоминание позабавило его. – Я никогда не мог объяснить им, что мне нужно побыть наедине с собой. В духовном смысле, конечно. – Говоря, он следил за изгибами и поворотами протоки, но теперь устремил взгляд на меня: – Здесь это называют «одиночество бытия».
Я почувствовала, как на мои глаза медленно наворачиваются слезы. Потому что я действительно понимала, что он имеет в виду, потому что он подсказывал мне правильные слова – одиночество бытия, – сказать точнее было невозможно.
Снова надев очки, я посмотрела на протоку, вскипавшую под напором прилива.
Через десять минут Уит свернул в приток, который вел к болотному островку, где мы занимались любовью. Я узнала его издали. Уит улыбнулся той улыбкой, которую я уже успела полюбить, слегка приподнимавшей уголки его рта. И мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена, словно что-то надломилось в нем. Это чувствовалось даже в воздухе.
Когда мы оказались в заводи, вокруг которой идеальной оградой высилась болотная трава, Уит вывел лодку на самую середину и заглушил мотор. Он бросил якорь, и звуки окончательно стихли.
– Давай поплаваем, – предложил он и стал расстегивать рубашку.
Я сидела, не в силах вымолвить ни слова, глядя, как он стоит в лодке совершенно обнаженный, с обезоруживающим мальчишеским выражением лица. Затем он стремительно нырнул, подняв тучу брызг и так сильно качнув лодку, что мне пришлось вцепиться в борта.
Он со смехом вынырнул и встряхнул головой – брызги разлетелись по сторонам, как осколки стекла.
– А ты чего ждешь?! – крикнул он, переходя на мастерский кроль.
Я разделась догола и прыгнула.
Вода в протоке была жутко холодной. Просто ледяной. Какое-то время я могла только барахтаться, тело было в состоянии полного шока. Несколько лет назад в декабре, посмотрев телевизор, Хью предложил поехать в Новый год на озеро Ланье и принять участие в «Заплыве белых медведей». Участники заплыва, в остальных отношениях нормальные люди, лихо бросались в воду, от одного вида которой пробирала дрожь. Я недоверчиво посмотрела на Хью, не желая даже думать об этом. И вот я здесь, в этой прозрачной, студеной воде.
Наконец я потихоньку начала плавать, конечно, не так размеренно и спортивно, как Уит, а больше барахталась и ныряла. Вода пенилась, как кофе с молоком, и здесь оказалось глубже, чем я думала футов пятнадцать-двадцать. Это было пьянящее ликующее ощущение, словно мое тело, окончательно сбросив дрему, запело после долгого молчания.
Я увидела в лодке Уита, обмотавшего вокруг пояса потрепанное белое полотенце. Я даже не заметила, как он оказался там. Тогда я по-собачьи подплыла к лодке, он помог мне забраться и накинул на меня полотенце, почти такое же рваное, как его.
– Монастырское белье всегда такое? – шутливо спросила я.
– Это часть нашей программы по «умерщвлению плоти», – ответил Уит.
Он подвел лодку к островку, и мы пошли в шалаш, прижав к себе одежду. Уит расстелил коричневое одеяло на солнцепеке рядом со своей хижиной. Заглянув внутрь, я увидела черепаший череп на крабовой ловушке точно в том же положении, как оставила.
Мы расправили одеяло, небосвод с остатками мраморных облаков высился над нами. На мгновение я почувствовала, что меня пошатывает, как маленького ребенка, или как будто у тебя начинает кружиться голова и ты впадаешь в сладкое беспамятство. Я легла, даже не вытерев волосы, не очистив ноги от налипшей глины, и сказала:
– Единственное, чего я хочу, – это чтобы мы были честными друг с другом, до жестокости.
– До жестокости? – переспросил Уит.
– До жестокости, – улыбнулась я.
– Ладно, – сказал он, все еще шутливо. – Но вообще-то я против жестокости в любой форме.
Я сосредоточила взгляд на клочьях ярко светящихся облаков.
– Я в тебя влюбилась, – сказала я. – Иначе меня бы здесь не было.
Уит лежал, подложив руки под голову самым беспечным образом, но теперь медленно развел их в стороны.
– Я понимаю, – сказал он, – мы должны быть честными насчет того, что происходит… но, мне кажется, это откроет дверь, которую мы не сможем закрыть.
– А зачем нам ее закрывать?
Он сел и уставился на что-то прямо перед собой.
– Но, Джесси, если ты разрушить свой брак из-за меня, а потом…
– А потом ты не сможешь порвать с аббатством? Это ты хочешь сказать?
– Нет, не это. – Он шумно вздохнул. – Ладно, хочешь знать, что я чувствую?
Голос его звучал взволнованно, как будто ему пришлось встать на узенький карниз и он увидел, какая под ним высота.
Горло мне жгло в той точке, где сходятся ключицы.
– Я тоже люблю тебя. – сказал Уит. – И это меня до смерти пугает.
Ветер стих. Я едва могла смотреть на Уита. Его тело было покрыто россыпью теней, падавших от шалаша, что стоял за нами.
– Мы оба знаем, что все не так просто. Я имел в виду – что, если ты разведешься, а потом пожалеешь об этом? Понимаю, ты сказала, что вы живете с Хью раздельно, но как вы будете жить, когда ваш брак окончательно развалится? Бог мой, Джесси, как я смогу жить с этим? – Он вздохнул, и его дыхание коснулось меня.
Я притянула его к себе. Мы лежали и вслушивались в бисерные, искушающие звуки мира.
– Если мы сделаем это, страданий не избежать, – вздохнул Уит. – Мы будем одновременно прокляты и спасены.
– Я знаю. Знаю.
Уит поднялся на локте и крепко прижал меня к себе. Я понимала, что он препоручает себя – мне, нам, всему, что случится. Он чуть ли не до боли стиснул меня, рукой придерживая мою голову. Его пальцы давили мне на затылок, биение его сердца переполняло мое тело.
Мы занимались любовью на солнце, под открытым небом, а потом, лежа на одеяле, я расплакалась. Я заходилась плачем, и Уит поначалу встревожился, но я продолжала улыбаться ему сквозь слезы и наконец произнесла: