Внизу в городе, в старом соборе, заговорил колокол, его голос несся над узкой долиной. Видимо, свадебный перезвон — оставшиеся в Уэссексе священники поняли, что сохранить свою христианскую паству можно лишь при посредстве привычных торжественных ритуалов, сопровождаемых музыкой; это по-прежнему привлекало людей больше, чем странные проповеди норманнских жрецов Пути.
— Колокол остался на случай войны, — сказала Годива.
Альфред кивнул:
— Так было всегда. В детстве я видел, как эта долина превратилась в пустыню. Викинги взяли город и сожгли все дома, кроме каменного собора. Они бы и собор разрушили, будь у них побольше времени. Мы воевали с ними тогда и до сих пор воюем. Но разница в том, что теперь сражаемся на море и наши земли в безопасности. А чем меньше разоряется наша страна, тем сильнее становимся мы и тем слабее — они.
Он снова замялся.
— Не пропал ли твой… твой брат? Я прекрасно помню, что все началось с него. Если бы не он, я был бы уже мертв, или бродяжничал и нищенствовал, или в лучшем случае стал бы марионеткой епископа Даниила. А может быть, ярлом у викингов. Шефу я обязан всем. — Он погладил жену по руке. — Даже тобой.
Годива опустила глаза. Муж всегда называл Шефа ее братом, хотя она была уверена, что он знает: между ними кровного родства нет, они сводные брат и сестра, от разных матерей. Иногда ей казалось, что Альфред догадывается об их истинных взаимоотношениях, а может быть, даже о том, что ее первый муж на самом деле был ей единокровным братом. Но если он и подозревал что-то, у него хватало ума не выспрашивать. Он не знал о двух ее выкидышах во время первого замужества, когда она пила настои опасных трав.
Если бы Годива верила в какого-нибудь бога, в бога христиан или в загадочных богов Пути, она бы молилась ему или им о сохранении нынешнего плода ее чрева.
— Я надеюсь, что он жив.
— По крайней мере, никто не видел его мертвым. Все наши купцы знают, что за любые новости положено вознаграждение, и еще большее — тому, кто доставит его назад.
— Не многие короли заплатили бы за возвращение соперника, — сказала Годива.
— Он для меня не соперник. Мои соперники сидят по ту сторону Английского канала или сеют зло на Севере. Пока мы стоим на этом холме и смотрим на поля, все выглядит мирно. Но уверяю тебя, мир был бы в двадцать раз прочнее, будь Шеф здесь, в Англии. Он наша главная надежда. Ты знаешь, керлы зовут его Sigesaelig, Победоносный.
Годива сжала руку мужа:
— Тебя они зовут Альфред Esteadig, Милосердный. Это прозвище лучше.
Тем временем очень далеко на севере, в большом полосатом шатре, шел разговор, в котором надежда звучала куда слабее. Шатер поставили задней стенкой к ветру, а полог был задран, так что сидящие внутри могли видеть, что происходит снаружи. Взглядам открывались унылые вересковые пустоши и торфяники, над которыми тут и там вздымались столбы дыма — следы разбойничьих ватаг викингов, идущих от одной горстки убогих хижин к другой. Три оставшихся в живых сына Рагнара сидели на походных табуретах, держа в руках рог с элем. У каждого был меч на поясе и воткнутое позади в землю копье или боевой топор. Уже дважды этой весной — со дня сражения в устье Эльбы — дерзкие ярлы посягали на авторитет этих вождей. Остро чувствуя все приливы и отливы славы, на которой и держится власть, все трое сознавали: пора предложить дружинам что-то новое. Подкупить их. Вдохновить. Иначе начнется: поутру недосчитаются палаток, корабли не придут в условленное место, воины разбегутся искать счастья на службе у других морских конунгов, более удачливых.
— Сейчас люди хоть чем-то заняты, — сказал седобородый Убби, кивая на дым пожарищ. — Добрая говядина и баранина, можно погоняться за бабами. И нет серьезных потерь.
— И денег не будет, — добавил Хальвдан. — Как и славы.
Сигурд Змеиный Глаз понимал: братья говорят о том, что требует скорейшего решения, а не просто ворчат. До раздоров у них никогда не доходило, они даже спорили редко. И ровные отношения сохранялись даже при безумном Иваре. Сейчас два брата ждали ответа от третьего.
— Если двинемся на юг, — начал он, — снова наткнемся на камнекидалки. Понятно, можем обойти их морем. Но теперь у англичан преимущество. Они знают, что мы ушли северней, в Шотландию, потому что в Английский канал они нас не пускают. И все, что от них потребуется, — встать где-нибудь у берегов близ северной границы. Если пойдем вдоль берега, нас перехватят. Если удастся их миновать — а ведь мы не знаем, где они, — все равно пронюхают, найдут, где бы мы ни были, и разобьют на стоянке. Опасно и в море встретить англичан, и дождаться их прихода на берегу. Не думаю, что наши парни, как бы они ни куражились, мечтают снова повстречаться на море с камнекидалками. Стоя на корабельных обломках, много не навоюешь.
— Значит, мы разбиты, — хмыкнул Убби.
Все трое рассмеялись.
— Так, может, нам обзавестись собственными камнекидалками? — предложил Хальвдан. — Об этом думал еще Ивар. Велел чернорясому ублюдку… как его там? Эркенберт? Велел Эркенберту сделать несколько штук. Жалко, что коротышка сбежал.
— Это в следующем году, — сказал Сигурд. — Коней на переправе не меняют, и нам нужно продолжить начатое. Мы пустим слух по невольничьим рынкам, что заплатим хорошую цену за людей, которые умеют обращаться с метательными машинами. Кто-нибудь найдет таких знатоков. А если они могут стрелять, то смогут и построить камнекидалку. Приставим к мастерам по метательным машинам мастеров корабельного дела, и у нас будут такие суда, что мы и обгоним английские корыта, и закидаем их камнями.
Но непосредственно сейчас нам нужно что-нибудь предпринять, чтобы в душах наших людей появилось мужество и серебро — в карманах. Или хотя бы надежда на серебро в головах.
— Ирландия, — предложил Хальвдан.
— Для этого надо с севера обойти оконечность Шотландии, и прежде чем мы доберемся, там уже будут кишмя кишеть норвежцы.
— Фризия? — с сомнением спросил Убби.
— Такая же нищая, как Шотландия, только без гор.
— Это острова. А как насчет материка? Можно еще раз попытать счастья в Гамбурге. Или в Бремене.
— В нынешнем году эти воды не были для нас счастливыми, — сказал Сигурд.
Его братья кивнули, невольно ощерившись. Они вспомнили унижение, которому подверглись на песчаной отмели, возвращаясь с неудачной охоты без добычи и потеряв бойца. Унижение оттого, что их перехитрили, что втроем они проиграли в борьбе с одним противником.
— Но думаю, что мысль эта правильная, — продолжал Сигурд. — Или почти правильная. Мы еще дадим парням порезвиться здесь несколько недель, порастрясем округу. Намекнем, что это просто разминка, а готовится что-то большее. Затем вернемся напрямик через Северное море, пойдем к гранитным островам.
Братья опять кивнули, зная, что он подразумевает Северо-Фризские острова около Дитмаршена — Фёр, Амрум и Зюльт, три одинокие скалы среди песчаных наносов.
— Потом пойдем к Айдеру и ударим по Хедебю.
Хальвдан и Убби, не веря своим ушам, уставились друг на друга.
— Это же люди нашего народа, — сказал Хальвдан. — Или очень похожего. Во всяком случае, они датчане.
— Ну и что? Какое нам дело до них? Толстозадый король-купец Хрорик даже не продал шкиперу Скули человека, который был нам нужен. Позволил жрецам Пути утащить парня в эту дырку от стрелы, в Каупанг.
— Может быть, лучше напасть на них?
— Правильно. Я считаю так, — сказал Сигурд, — если бы Англия сейчас находилась под нашей властью, было бы больше смысла грабить свои же норманнские страны, чем шастать по здешним нищим землям. Это опасней, я знаю. Но если мы возьмем Хедебю и золото Хрорика, у нас появятся силы, чтобы пойти на Хальвдана и его придурковатого брата Олафа. Конечно, всегда кто-нибудь отколется: у того брат в Каупанге, у этого отец в Хедебю. Но многие останутся. Да и те, кого побьем в одном месте, присоединятся к нам, когда мы пойдем в другое.
— Сначала надо идти на Север, — сказал Хальвдан. — Сделать тебя единым королем всего Севера. А потом вернуться на Юг.
— С тысячей кораблей и камнекидалками впереди, — добавил Убби.
— Покончить с христианами раз и навсегда…
— Выполнить наш давний обет…
— Отомстить за Ивара.
Хальвдан поднялся, осушил рог и выдернул из земли боевой топор.
— Пройдусь вдоль палаток, — сказал он. — Пущу слух. Намекну, что у нас есть замысел, и если бы ребята его знали, то их бы просто оторопь взяла. Это успокоит их на пару недель.
Дьякон Эркенберт стоял внутри огромного кольца древних стен. То был судебный круг народа Смоланда — малых стран между датским Сконе и гигантской шведской конфедерацией, простирающейся на сотни миль к северу, страной, где множество мелких королей всегда старались создать одну Свеарики, единую империю шведов. Начался весенний сход смоландеров, люди вылезали из занесенных снегом хижин и готовились к желанному, но короткому лету.
Эркенберт старательно красил поношенную черную рясу, отчего она выглядела безупречно черной, резко выделяясь на фоне чужих меховых и домотканых одежд. Слуга еще раз тщательно выбрил ему тонзуру, и лысина стала видна отчетливей.
— Мы не намерены прятаться, — сказал Бруно. — Это в прошлом. Хватит выжидать. Теперь нужно, чтобы нас увидели. Чтобы встретились с христианством лицом к лицу.
Эркенберт хотел было вставить саркастическое замечание о пользе скромности, но не стал. Во-первых, не многие решались возражать магистру ордена Копья, как уже прозвали Бруно. А во-вторых, Эркенберт считал его новую тактику разумной.
Смоландеры, как обычно, продавали рабов. По большей части отощавших голодной зимой, просто мешки с костями, весьма сомнительное приобретение на время летней страды. Посланники из Уппсалы, от короля Орма, как обычно, покупали самых дешевых.
— Большинство из них нас не интересуют, — сказал Бруно. — Денег выделено мало. Но вот этого нужно выкупить.
Дородный крестьянин, когда пришла его очередь, протолкнулся внутрь к