ольца, таща на веревке изможденного человека. Раб был одет в обноски и дрожал от холода. Сквозь лохмотья виднелись тощие ребра. Беднягу поминутно сотрясал кашель, и от него воняло навозной кучей, в которой он спал, чтобы не замерзнуть насмерть.
Его появление встретило шквал насмешек.
— Сколько ты хочешь за доходягу, Арни? Будь он курёнком, пошел бы на суп. Его не возьмут даже шведы. Он не доживет до следующего жертвоприношения.
Арни оскорбленно оглянулся. Взгляд упал на Эркенберта, целеустремленно пробирающегося на площадку торга. Эркенберт торжественно приблизился к тощему рабу, возложил на него руки, крепко прижал к груди.
— Не волнуйся, мы слышали о тебе, и мы здесь, чтобы спасти тебя.
В нос Эркенберту ударила вонь, но он стерпел.
Несчастный принялся всхлипывать, вызвав новые насмешки и улюлюканье толпы.
— Как ты можешь меня спасти, они и тебя продадут, это же звери, им дела нет до заветов Божьих…
Эркенберт мягко высвободился, указал на группу людей, с которыми пришел сюда. Десять риттеров из ордена Копья стояли в две шеренги, все в кольчугах и при шлемах; металлические рукавицы сияли. В правой руке у каждого было короткое копье, упертое древком в землю и наклоненное вперед.
— Воины здесь хорошие, — сказал Бруно, — но не знают дисциплины. Не беда, приучим.
— Сколько ты хочешь за этого человека? — спросил Эркенберт громко, так чтобы услышали зеваки.
Арни, истово верующий во Фрейра, сплюнул:
— Для тебя, христианин, двадцать унций серебра.
Шум в толпе. Восемь унций были хорошей ценой за мужчину в расцвете сил, а за красивую девушку давали три.
— Я дам четыре! — крикнул Эркенберт, опять играя на публику. — Остальные шестнадцать ты выручил за зиму на еде и одежде.
Арни шутки не понял. Побагровев, он надвинулся на коротышку:
— Зараза! Четыре унции! У тебя тут нет прав. По закону Смоланда любой, кто схватит христианского священника, может продать его в рабство. Что мне помешает взять тебя и твое серебро?
— У тебя есть право взять в рабство христианского священника, — не дрогнув отвечал Эркенберт. — А сила у тебя есть?
В точно рассчитанный момент до жути мощная фигура Бруно появилась из толпы со стороны, противоположной шеренгам риттеров. Он легко проталкивался через ряды зевак, раздвигая их крутыми, как у гориллы, плечами. Бруно был без копья, но в таких же доспехах, как его воины. Левая рука покоилась на рукояти непомерно длинного, царапающего землю меча.
Арни, заметив неожиданно наступившее молчание, оглянулся и понял, что дело приняло серьезный оборот. Он попытался взбудоражить толпу:
— Неужто мы это потерпим? Неужто позволим им приходить сюда и отнимать наших рабов?
— Они платят серебром, — заметил кто-то из зрителей.
— А что сделают с людьми, которых заберут? Такие, как этот… — вне себя от ярости, Арни повернулся и яростно ударил раба в висок, отчего тот, рыдая, распростерся на земле, — такие, как этот, должны попасть в рощу Уппсалы, для жертвоприношения истинным богам, а не вернуться, чтобы опять проповедовать свои враки о сыновьях непользованных девок и мертвых, воскре…
Арни прервался на полуслове. Бесшумно, как лесная рысь, Бруно сделал последние четыре шага. Рука взметнулась так быстро, что никто не успел заметить. Но все теперь видели, что его стальная перчатка сжимает шею смоландера, палец безжалостно давит на кадык. Бруно слегка приподнял крестьянина, и тот затанцевал на цыпочках.
— Кусок дерьма, — сказал Бруно, — ты поднял руку на служителя Бога живого. Ты хулил нашу веру. Я не убью тебя в торговом круге, здесь не должна литься кровь, но посмеешь ли встретиться со мной на земле для поединков, с мечом и щитом, или с копьем и топором, или с каким хочешь оружием?
Не в силах ни двинуться, ни заговорить, крестьянин беспомощно таращил глаза.
— Похоже, что нет. — Бруно отпустил его, повернулся кругом, пролаял команду.
Передний ряд его риттеров заученно двинулся вперед, сделал три шага, снова замер.
— Продолжайте торг! — распорядился Бруно.
— Четыре унции, — повторил Эркенберт.
«Мы не должны их грабить, — говорил Бруно, — иначе они полезут в драку. Но и переплачивать ни к чему. В общем, мы должны выкупить сэра Эйлифа, священника. Только он один хоть что-то знает о правителях дальних стран за Биркой. Он поможет нам в поисках. Я желаю услышать побольше о славном короле Кьяллаке, живущем к северу от границы со Страной железа, Ярнбераландом».
Потирая горло, крестьянин раздумывал, торговаться ли дальше. Встретил взгляд черных враждебных глаз Эркенберта и не стал рисковать. Он кивнул.
Дьякон бросил к его ногам мешочек, бережно взял за руку священника Эйлифа, потянул его в ряды риттеров, к которым снова присоединился Бруно. Священники оказались в безопасном окружении, Бруно рявкнул, воины взяли копья наперевес и двинулись, чеканя шаг, как один человек.
Шведы и смоландеры поглядели им вслед и вернулись к своим делам.
— Что ты об этом думаешь? — спросил один высокий швед другого.
— Что думаю? Это тот самый подонок, что убил в Хедебю человека короля Орма. У него душегубство, поди, уже в привычку вошло. Не знаю, чего они добиваются, но я тебе вот что скажу. Это не те христиане, что прежде.
Второй задумчиво кивнул, оглянулся, не подслушивает ли кто.
— Если появились новые христиане, может быть, нам нужен новый король, чтобы с ними справиться.
Глава 16
Когда с лодки сошли четыре рабыни, Бранд коротко и сердито произнес:
— Нет! Лошадей не хватает. Женщин придется оставить.
Но как только ему сообщили, что случилось на Дроттнингхольме, протесты прекратились.
— Надо как можно быстрее убраться отсюда, — проворчал великан. — Королевский сын мертв, и Хальвдан не успокоится, пока не умрут все, кто в этом замешан. Или пока не умрет он сам. Едва ли он тронет моих моряков — по крайней мере, пока не обнаружит, что я исчез вместе с вами. Но чем быстрее мы удерем из Западного Фолда, тем целее будем. Кто отстал — тот пропал.
Шеф на это ничего не ответил. Он шел запинаясь, его мрачные мысли все еще блуждали на острове. Вокруг мертвого мальчика. Какая-то часть Шефа по-прежнему оставалась с Рагнхильдой, стиснутая между теплыми бедрами, приникшая к большим грудям.
Они вступили на тропу, которая вела прямо в горы, извиваясь в вечной полутьме сосняков и ельников. Семнадцать человек, на всех двенадцать лошадей. И смертельная угроза погони, которая начнется утром.
Все же почти сразу выяснилось, что не все опасения Бранда сбылись. Один из бывших рабов, Вилфи, объявил, что в Англии он сопровождал хозяина в путешествиях, бежал впереди, чтобы обеспечить на каждой стоянке кров и еду. Пробежать в день сорок миль, утверждал Вилфи, для него так же легко, как для другого человека — пройти двадцать. Лошадь ему не нужна. Женщины могут ехать по две или пусть едут попарно с мужчинами, которые будут регулярно спешиваться и бежать рядом с лошадью, держась за луку седла.
Ночной переход вышел длинным, утро никак не наступало. На рассвете Бранд сделал привал, чтобы позавтракать, напоить из ручья горных лошадок и дать им возможность пощипать мягкую свежую траву. Рабы быстро развели костер, растолкли зерно и сварили свою неизменную еду — кашу. Вскоре они были готовы ехать дальше, в то время как Бранд все еще охал и потирал затекшие мускулы ног. Когда он с удивлением осмотрел выстроившуюся колонну, Озмод сказал не без злорадства:
— Да ты запамятовал, господин. Раб должен пошевеливаться, хочет он того или нет. Это свободных нужно понукать, иначе они будут считать голод, жажду или мозоли достаточной причиной для передышки.
Викинги, несмотря на то что их перемещения казались неторопливым армиям христианского Запада обескураживающе стремительными, были скорее моряками и лыжниками, чем наездниками. При всем своем рвении именно Бранд задерживал отряд. Ни одна из лошадей не могла долго нести его преизрядный вес. Во время длинного дня, который последовал за длинной ночью, Озмод не вытерпел и взял руководство, предложив, чтобы каждый мужчина и каждая женщина по очереди шли и ехали верхом, и выделил Бранду двух лошадей, одну для езды, другую в запас, и подсказал ему на ровной земле бежать между конями, держась ручищами за седла.
— Сможем ли оторваться? — спросил Квикка, когда они наконец остановились второй раз, чтобы выпасти лошадей на густой траве.
Бранд оглянулся, пытаясь определить, откуда они тронулись в путь и как далеко уже забрались. Остальные с волнением ждали ответа.
— Думаю, да, — сказал он. — Мы двигаемся быстрее, чем я рассчитывал. Есть и другое преимущество: Хальвдан не знает, куда мы направились.
— Но ведь он все равно выйдет на след? — допытывался Квикка.
— Найдутся люди, которые расскажут, кто и куда едет по его землям. Но им придется сначала приехать к королю, получить приказ, потом вернуться и попробовать его выполнить. Все это время мы будем ехать в другую сторону. Еще два таких перехода, и выйдем за границы Западного Фолда. Это не помешает Хальвдану послать вдогонку убийц, но он уже не обяжет всех и каждого преграждать нам дорогу.
— Ну так не будем рисковать, — сказал Озмод. — Едва кони насытятся, двинемся дальше.
— Надо же когда-то спать, — запротестовал Бранд.
— Только не сейчас. Вот начнем валиться с коней, тогда и поспим. Или привяжемся к седлам.
Отряд снова тронулся в путь, с натертыми ногами и урчащим от голода желудком. Но никто не жаловался. Тон задавали женщины, резко одергивая тех, кто выказывал малейшие признаки слабости.
Однако со временем беглецы поняли, что подлинная опасность не сзади их догоняет, а подстерегает впереди. В горной малонаселенной Норвегии все дороги, естественно, заворачивали на ближайший крестьянский двор. Возможность для хуторян обменяться новостями, возможность для странствующих торговцев продать ткани, вино и соль. Сначала Бранд на каждом дворе покупал лошадей, пока не обеспечил отряд полностью. И хотя он платил полновесной серебряной монетой, крестьяне как будто оставались недовольны.