— Пикнешь — и тебе конец.
А потом его рука устремилась вниз, под подол моего платья.
Сколько минут прошло? Не знаю. Может быть, пять. Или пятнадцать. Или гораздо больше. Но Джордж Болейн закончил в тот момент, когда закончили король и его сестра. Генрих сказал что-то Анне, она ответила, потом раздались звуки, как будто в комнате появился кто-то еще. А через минуту все стихло. Все вышли.
Джордж Болейн подтянул рейтузы, спустившиеся из-под его дублета, поправил гульфик.[45]
— А теперь, госпожа Стаффорд, — сказал он, хохотнув, — я отведу вас назад, в покои королевы.
Он вытащил меня в комнату, из которой только что ушли король и его сестра, и объявил:
— Ты никому не скажешь ни слова о том, что здесь произошло. А если скажешь, я все буду отрицать. Я королевский фаворит. Генрих поверит мне. Или побоится, что его разговор с моей сестрой получит огласку. Этого никак нельзя допустить. Твои родители будут наказаны, все члены вашей семьи станут вечными изгнанниками. И ты никогда не найдешь себе мужа. — Он прижался губами к моему уху. — Пусть это останется нашей тайной. И кто знает — может быть, со временем я тебе даже понравлюсь. Думаю, после того, что случилось сегодня, именно я должен буду взять твою девственность. Ты согласна?
Я почти не видела галерею, когда мы возвращались. Я едва передвигала ноги. Джорджу Болейну несколько раз пришлось поддерживать меня, иначе я бы упала. Уж не знаю, заметили ли окружающие мое состояние. Но если и заметили, вопросов мне не задавали.
Когда мы подошли к покоям королевы, появилась моя мать.
— Где ты была? Ты получила разрешение королевы или госпожи Парр? — Она пригляделась. — Что случилось, Джоанна?
Я тупо покачала головой, повернулась — Джордж Болейн исчез. Я думаю, моя мать его и не видела.
— У короля приватный разговор с королевой, — сказала она и принялась рассказывать о друзьях, к которым ездила, но видно было, что мама беспокоится. Она взволнованно поглядывала на меня, потом кидала взгляд в сторону покоев королевы, волнуясь о чем-то другом.
Внезапно появился король, и ожидающие его придворные и пажи окружили Генриха, как прилипалы — корабль.
Лицо у короля раскраснелось от гнева. Когда в бешенство впадает такой высокий, сильный человек, окружающих охватывает ужас. Моя мать вжалась в стену, когда он быстрым шагом прошел мимо.
После этого мы услышали оскорбленные рыдания, которые доносились из покоев королевы.
Моя мать вбежала к ней вместе с леди Парр и другими старшими дамами. Мне следовало бы пойти с ними. Ведь в конечном счете я находилась на службе. Но я даже не шелохнулась.
Мама появилась через несколько минут, лицо ее было мертвенно-бледным.
— Это немыслимо, — сказала она. — Просто немыслимо. Он объявил королеве, что требует развода, что якобы по-настоящему они никогда в браке и не состояли. Madre de Dios.[46]
Королева все еще плакала. Но ее плач вскоре заглушили другие, более громкие звуки — мои истерические рыдания.
Я плакала так отчаянно, что мать поспешила увезти меня из королевского дворца Генриха VIII.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
47
Дартфордский монастырь, январь 1538 года.
Все вокруг очень долго оставалось серым. В этом мягком, обволакивающем, покойном цвете мне представлялось, что я сижу в лодке и, окутанная утренним туманом, снова плыву по Темзе из Дартфорда в Лондон. Я помню, что постоянно перевешивалась через борт и смотрела в воду, но ни разу не видела дна — один мутный желтый мел.
Время от времени до меня доносились голоса. Я слышала своя имя: «Сестра Джоанна». Иногда просто: «Джоанна». Но я не хотела ни с кем говорить. И упрямо отворачивалась. Я хотела только одного — плыть и плыть в этом успокаивающем сером цвете.
Но потом появился сад. Знакомый сад Стаффордского замка. Одно из моих самых любимых мест. Не подумайте, что это был кошмар. Я не чувствовала потребности убежать и спрятаться. Напротив, сад звал меня. Я вдыхала аромат цветов, слышала чириканье птиц, чувствовала, как нежно щекочут меня крошечные крылышки насекомых.
Но внезапно кто-то заплакал, и сад стал терять свою прелесть. Я оглянулась, желая понять, кто это плачет. Но никого не увидела.
Между тем какая-то женщина рыдала и все повторяла: «Пожалуйста, сестра Джоанна. Пожалуйста».
Мне пришлось покинуть сад. Я понимала, что женщина плачет из-за меня, и не могла допустить, чтобы это продолжалось. Попыталась встать и пойти ее разыскать, но ноги меня не слушались. Я собрала все силы, чтобы подняться. Ароматные цветы и теплое солнце моментально исчезли, все вокруг вновь окрасилось в серый цвет. Рыдания стали громче, и я наконец поняла: это сестра Винифред.
Я с трудом открыла глаза и увидела, что лежу на кровати. Рядом со мной горько всхлипывала, вжавшись светловолосой головой в подушку, сестра Винифред.
Я хотела было протянуть к ней руку, но оказалось, что сделать это труднее, чем я предполагала. Мои пальцы продвинулись лишь на несколько дюймов. Но она почувствовала движение, резко подняла голову и радостно воскликнула:
— Сестра Джоанна! Вы очнулись! Слава Деве Марии!
— Все хорошо… Прошу вас, не надо нервничать. — Я ужаснулась тому, как хрипло звучал мой голос — ну просто воронье карканье.
Сестра Винифред радостно рассмеялась.
— Брат Эдмунд, скорее сюда! — позвала она.
И тут появился он. Я почувствовала, как его исхудавшие руки нежно взяли меня за запястье, прикоснулись к моему горлу. Он поднял мне веки, заглянул в глаза. Я ответила ему долгим взглядом. Несмотря на усталый вид, брат Эдмунд выглядел самим собой. Его карие глаза смотрели не тем безмятежно-вялым взглядом, который, как я знала, появлялся под воздействием опасного снадобья — красного цветка Индии. Он взирал на меня с мучительной тревогой.
— Я рада вас видеть, брат Эдмунд.
Он улыбнулся:
— А я вас, сестра Джоанна.
И тут я все вспомнила — весь тот ужас, что мы пережили в туннеле под монастырем. Я подалась назад, моментально почувствовала обжигающую боль в затылке и страшным голосом закричала:
— Нет, сестра Кристина, не надо!
— Все хорошо, успокойтесь, — быстро сказал брат Эдмунд. — Сестры Кристины здесь нет. Она не может вам навредить. Пожалуйста, не делайте резких движений, сестра Джоанна.
— Моя голова, — простонала я.
— Вы получили серьезную рану, — пояснил он. — Нам пришлось вызвать цирюльника. А вчера из Лондона приезжал врач.
Я изумленно уставилась на него:
— Вчера? Сколько же… сколько я спала?
— Вы несколько недель не могли ни двигаться, ни говорить, — тихо сказал он.
Сестра Винифред крепко сжала мою руку и прошептала:
— Мы боялись, что вы умрете.
Я посмотрела в ее огромные любящие глаза. Потом на брата Эдмунда, который проверял повязку у меня на голове. Я слышала, как громко потрескивает огонь в камине. Зима была в самом разгаре.
— Я не умру? — спросила я.
— Нет конечно, — уверенно сказал брат Эдмунд. — Теперь вы обязательно выздоровеете, хотя на это потребуется какое-то время.
Я покрепче ухватилась за руку сестры Винифред и задала следующий вопрос:
— А что с моим отцом?
Они переглянулись. Брат Эдмунд наклонился ко мне и сказал:
— Мы пока не нашли его.
— Но его должны были освободить! — воскликнула я. — Епископ Гардинер обещал это принцессе.
— Его освободили три дня спустя. Это мы знаем точно. Джеффри Сковилл специально ездил в Лондон, чтобы лично в этом удостовериться.
Я недоуменно уставилась на брата Эдмунда. Наконец сказала:
— Тогда он, наверное, в Стаффордском замке.
— Мы отправили письмо вашему родственнику сэру Генри. И как раз вчера получили ответ: он не видел вашего отца и ничего не слышал о нем.
Соленые слезы обожгли мне глаза.
— Его поисками занялся Джеффри Сковилл. А уж мы с вами, сестра Джоанна, знаем, что он человек упорный: этот господин обязательно своего добьется.
— Как и я, — сказала я.
— Да. Он действительно похож на вас, — подтвердил брат Эдмунд. Затем он опустил голову и отвернулся.
Раздался звон колоколов — наступило время молитвы. Сестра Винифред вопросительно посмотрела на нас.
— Идите, пожалуйста, — сказала я. — Я хочу, чтобы вы помолились.
Когда сестра Винифред ушла, я спросила брата Эдмунда про корону.
Он отрицательно покачал головой:
— Корону так и не нашли. Ее хранили в специальном тайнике — комнате вроде той, что мы видели в Мальмсбери, но там ничего не обнаружилось. Я обыскал все туннели. Каждый дюйм. Ничего.
— А что говорит на этот счет сестра Кристина?
— Когда ее уводили, она прокричала, что мы никогда не найдем корону. Что она якобы освятила ее.
Я проглотила слюну.
— Да, брат Эдмунд, зло, совершенное ее отцом, свело бедняжку с ума. Сестра Елена была очень наблюдательна. Она, вероятно, видела то, на что другие не обращали внимания, и подозревала, что сестра Кристина убила лорда Честера. Но я так и не поняла, в чем смысл гобелена Говардов.
— Сестры, которые изображены на нем, танцуют для своего отца — Атланта, осужденного богом Зевсом держать на плечах небесный свод. Плеяды, разумеется, скорбели по нему. Но в некоторых мифах также упоминалось, что они обижены на отца за то, что он не защитил их от пленения. Все плеяды родили детей, зачав их от богов и полубогов, причем те иногда брали девушек силой. По одной из версий легенды, сестры ненавидят отца. Именно это и запечатлел гобелен Говардов.
Я кивнула:
— Вот почему сестра Елена хотела, чтобы я увидела этот гобелен, хотя он был выткан давно и совершенно другими монахинями.
Тут я вспомнила еще кое-что и испуганно спросила:
— А что епископ Гардинер?
— Он провел в Лондоне неделю и вернулся во Францию. Знаете, зачем король вызывал епископа? Он возложил лично на него поиски новой супруги. Гардинеру поручено провести переговоры с французским королем Франциском — Генрих Восьмой хочет заполучить в жены французскую принцессу.