Правда, фоном всего этого великолепия выступала плохо мощенная площадь с ямами, облупившиеся фасады каменных домов и покосившаяся колокольня деревянной церкви. Словом, все в очередной раз говорило: есть у нас все — деньги, силы и возможности, воли только нет.
Союз креста и полумесяца, союз меча и орала
-//-//-
Карету им пришлось оставить верст за тридцать до места и топать дальше ногами, как и обычным паломникам. Слишком уж приметным был их экипаж, выделяющийся среди местных на дороге, черный ворон среди голубей. Им же сейчас привлекать к себе излишне внимание было смерти подобно.
Поэтому карету загнали в лес свои ходом, насколько это можно было. У огромного развесистого дуба с вывороченным корнем поставили на стоянку, предварительно забросав заранее нарубленными ветками и еловыми лапами. Не Бог весть какая маскировка, но на пару дней должно было сойти. Большего, честно говоря, был и не нужно.
Затем, приведя себя в порядок, отправились в путь к монастырю. Выглядели сейчас Ринат и Наиль, как самые настоящие паломники, калики-перехожие богомольцы, что шли святым местам поклонится и у прозорливый старцев совета спросить. Оба с густыми черными бородищами: горец со своей, а имам с накладной. Одеты в добротное платье: не новое, обтрепаное, но ещё довольно крепкое. В руках толчтые узловатые палки-шестя, за спинами котомки с нехитрым имуществом. Словом, было не отличить от других паломников, что попадались на дороге все чаще. Лишь одно обстоятельство из выделяло: креста они не клали и молитв никаких не шептали на людях.
—…Наиль, слушай внимательно. Здесь каждый встречный поперечный будет на нам волком глядеть, видя, что мы не крестимся и поклоны не кладём. Вопросы станут задавать, может бранится. Поэтому не забывай, что ты не мой. Говорить всегда буду только я, — поучал товарища Ринат, когда над верхушками деревья в показались деревянные маковки церквей и колоколен. — Для ясности запомни: мы дали Богородице обет креста и поклонов не класть, так большие грешники. С войны идём и на наших руках немало крови загубленных душ. Переживаем мол очень сильно и каемся Понял?
Горец, конечно, кивал. Только при этом недоуменно скалил зубы. Мол, чего это переживать, а тем более каяться. Война ведь дело, достойное настоящего мужчины. Сразить своего врага в поединке — это доблесть. Соответственно, чем ты больше убьешь врагов, тем почетнее для тебя. Как можно было этого не понимать? Естественно, Наиль этого не вслух не сказал, но определенно подумал. По лицу было видно.
По мере того, как дорога приближалась к монастырю, людей им встречалось все больше и больше. Кого здесь только не было: мужчины, женщины, старики, старухи, с малыми детьми на руках. Много было увечных, едва ковыляющих, часто останавливающихся перевести дух. Встречались юродствующие, обвешанные пудовыми крестами или цепями. Обогнали одного, что на коленях полз до обители. С привязанными к коленям деревянными дощечками, с вырезанными из дуба колодками в руках он невозмутимо двигался по обочине. Время от времени останавливался и, не отводя глаз от маковки с крестом, начинал неутомимо креститься.
Закончив рассматривать шагавших рядом паломников, Ринат погрузился в свои мысли. Предстояло придумать, каким образом ему остаться наедине с императором. Первые пришедшие на ум идеи — пробраться в помещение для исповедания и спрятаться там, «взять языка» из местных и аккуратно его расспросить — сразу же отметал. Нужно было что-то другое, более простое, стопроцентно гарантирующее результат. Слишком многое сейчас было поставлено на кон. Можно сказать, он шел ва-банк.
В непростых раздумьях он отделился от основной группы паломников и свернул куда-то в бок от деревянной громадины монастыря. Здесь вроде было поменьше суеты, толкотни. Никто не валился на колени, ни голосил молитвы. Самое место, чтобы спокойно подумать.
— И что делать? Когда прибудет император, тут будет не протолкнуть от охраны, свиты и другого люда. Попробуешь сунуться к Николаю, могут прирезать или пристрелить, — размышлял Ринат, свернул на узкую, но хоженую тропку. Наиль так же молча топал сапогами за ним. — Нужен кто-то местный, кто проведет на место и прикроет от ненужных вопросов. Может пробовать себя за какого-нибудь необычного персонажа выдать? Скажем путешественника из далекой Америки или солнечного Перу? Зубы заговаривать я умею, пыль в глаза бросить тоже не проблема.
С досады, что ничего толкового в голову не приходило, парень со всей силы пнул ногой подмерзший каменный ком. Тот с шумом улетел в стену елей и во что-то ударился. Еще Ринату послушался какой-то непонятный звук: то ли бормотание, то ли кряхтение.
Он остановился и раздвинул еловые лапы. В нескольких шагах от него стояла странная фигура. Это был старец в драной шапке, потрепанном полушубке, в обычных портах. Из под полы полушубка выглядывал кусок какой-то железяки, вериги, видимо. Сгорбленный, скособоченный, он копал яму в промерзлой земле то ли мотыгой, то ли кайлом. Тяжело шло, походу. Ударит — остановится, дух переведет. Затем снова ударит.
Ринат смотрел на старца и понять не мог, что за яму тот копает. К чему яма в стороне от монастыря, возле елей? Непонятно!
— Батя, помочь? — решил он подойти. Заняться все равно чем-то нужно было. — Ты посиди пока, покури. Я с товарищем пока за тебя поработаю, — Наиль, что шел позади, уже поднимал с земли еще одно кайло. Молодец. Без слов понимал, что ему нужно было делать. Золото, а не товарищ. — Давай, кайло, говорю.
Старец медленно повернулся к нему. Молча оглядел его с ног и до головы. Взглядом задержался на лице. Долго всматривался, словно изучал каждую его черту.
— Спаси тя Бог, — глубоким грудным голосом проговорил он. На лице, изрезанном глубокими морщинами, появилась добрая светлая улыбка. Кивнул Ринату, словно старому знакомому, которого уже давно знаешь. — Копаю вот канавку[1], где Царица Небесная прошла, когда себе в удел обитель взяла. Здесь, здесь ее ноженьки ходили. Да, ты ведь знаешь сие…
Ринат, хватая протянутое ему кайло, вдруг замер. Вспомнил, наконец. Кайло само собой вырвалось из рук и упал на землю.
— Канавка… — забормотал Ринат, вспоминая одну из своих давних поездок в монастырь. Любопытствовал тогда, прохаживаясь по территории огромного и многолюдного комплекса. Видел вериги Серафима Саровского, его кайло, ветхое простое одеяние. Слышал рассказ гида о чудесах, случившихся при строительстве монастыря: про юную девушку-монахиню, что с легкостью ворочала многокилограмовые камни; про святого старца, что тысячу дней молился и пять лет не выходил из своей кельи; про диких зверей, что из ели из рук старца. Поразила тогда его и канавка, длинная траншея, по которой ежедневно ходили тысячи и тысячи паломников. Считалось, что именно здесь ежедневно проходила сама Богородица. — Получается, ты, Серафим Саровский[2]…
— Да, радость моя[3], — кивнул старец, ласково, по-отечески, смотря на Рината. — Старец Серафиме меня здесь кличат. И ты со своим товарищем можешь меня так звать.
— Только он немой… — попытался было вставить слово Ринат, но был остановлен поднятой рукой старца.
— Не грязни сию святую обитель кривдой. Лучше скажи, что тебя привело сюда? — старец, опершись на кривую клюку, ждал рассказа. — Не таись, путник. Не надо. Знаю, что не просто так ты оказался тут. Чувствую, Божью волю в этом…
Ринат задумался. Надо «скормить» старику что-нибудь удобоваримое. В первый раз что ли? Слепит такую полуправду, что пальчики оближешь. Набрал воздуху в грудь побольше, и… неожиданно для самого себя начал говорить правду.
Одно за другим, слова за слово, тема за темой. Все выложил.
-…Все грядет к катастрофе, отче. Разве сам не видишь? — горячился Ринат, вспоминая события своей молодости в том мире. Сердце обливалось кровью, когда перед глазами возникали картины бандитских разборок, разрушенных заводов, опустевших деревень и сел, нищих стариков и старух на улицах городов. — В селе галимая нищета. Люди рождаются, живут и умирают в дерьме. Детей от голода шатает. Мяса по полгода не видят. Что, вру?
Старик на какой-то момент отвел взгляд. Видно, тоже его проняло.
—… Ты даже не знаешь, что случится, — Ринат начал вытаскивать из дальних уголков своей памяти самые страшные свои воспоминания. — Ты встанешь утром с постели, а в дом вбегают соседи и начинают резать твоих родителей, — вспоминал страшные картины резни в одной из южных республики союза. — Ты визжишь от ужаса, пытаешься спрятаться под кровать. Но тебя находят и за ноги тащат оттуда… А рассказать тебе, как на нашу земли пришли германцы и начали травить наших людей газом, как выцеживали из детей кровь для своих солдат, как делали из их кожи сумочки, а из их косточек расчески и брелоки…
Каменная невозмутимость старца дала трещину.
-… Может хочешь услышать про содомитов и других извращенцев, что кругом расплодились. Нормальным мужиком стало быть не хорошо, не модно…
Часа два он еще рассказывал. Продолжил бы и дальше, но охрипло горло. Сипеть начал.
Когда отдышался, хлебнул теплого травяного отвара, начал просить.
— Я хочу все изменить. Хочу, чтобы нашу землю, наших людей минули грядущие беды… Помоги мне встретиться с императором. Мне нужен лишь шанс, — Ринат был уверен, что сможет убедить Николая I, и эта уверенность сквозила в каждом его слове. — Если поможешь, отче, за неделю тебе твою канавку отрою, — пообещал Ринат. Его с инженерной заточкой мозг уже даже мысленную модель роторного экскаватора построил. Получился, конечно, не шагающий карьерный монстр под тысячу тонн, а небольшой вполне себе пристойный бытовой экскаватор на мускульной силе одного — двух здоровых лбов. — Не сомневайся, отче, все сделаю в лучшем виде. Только кузницу в мое распоряжение предоставишь, кузнецов и железа по больше.
Старец молчал. Несколько раз вздохнул, видимо, что-то для себя решая. Наконец, заговорил.
— Не лжешь. Правду рассказал… — он задержал взгляд на шустро машущем кайлом Наиле. Тот все время их разговора с уханьем вгрызался в хорошо промерзлую землю. Железка в его руке даже звенела, когда вонзалась. Правда, даже его звериной силы удары помогали мало. Тяжело шло. Тут бы костер весь день жечь, чтобы земля оттаяла, а потом ломами хорошенько пройтись. Тогда дело бы пошло быстрее. Кайлом же можно было махать до морковкиного заговенья. — Хорошо, помогу тебе. Встретишься с государем. При мне все ему расскажешь, покажешь, что у тебя есть. Коли у него сомнения будут, на твою сторону встану.