ть дверцу кареты.
— Уф… — с тяжёлым вздохом оттуда вылез чрезвычайно тучный мужчина в судейской тунике и сильно накрахмаленном парике. Он недовольно посмотрел на слугу и вдруг отвесил тому хлесткую пощечину пухлой рукой. — Медлишь, сукин сын. Запорю, коли ещё повторится.
Со страхом в глазах слуга тут же низко поклонился. Ведь, этот точно запорет. Прикажет и даже глазом не моргнет. Не зря свое страшное прозвание среди простого люда получил — Живодер. Слишком часто битье батогами назначал, как наказание по суду. Никого не щадил. Мог и мальчишке-несмышленышу за надкусанную булку хлеба с прилавка десяток ударов дать. Беременным баб тоже не жаловал.
— Совсем службу забросили. Только гулеванить и баб портить можете, — еще раз ударил слугу, на этот раз попав в висок. Того так качнуло, что едва не с ног не свалился. Еле на ногах удержался. — Пошел прочь с глаз моих!
А у лестницы его уже ждали больше десятка человек — секретари, писари и делопроизводители губернского суда, с почтением гнувшие спины. Заведенный судьей ритуал встречи не менялся уже много-много лет. И не дай Бог кого-то из судейских здесь не будет, ему потом не поздоровится.
— Доброго утречка, Ваше Высокопревосходительство! Светлого дня вам, Ваше Высокопревосходительство! Здравия… — на разные голоса запели-заблеяли судейские, стараясь не смотреть в глаза своему начальнику. Больно уж тот этого не любил, считая то ли оскорблением, то ли вызовом. — С самого ранья приехали, совсем себя не бережете! Поберечь себя вам нужно, а вы, Ваше Высокопревосходительство, все в заботах и заботах! Об Отечестве и государственных делах неустанно радеете…
Судья же, зорко высматривавший молчащих, недовольно кивал. Мол, я без вас, черти, знаю, что работаю не жалея себя, что здоровье гроблю на службе Отечеству.
Наконец, он махнул пухлой ручкой с нанизанными на пальцах крупными перстнями, дозволяя прекратить это каждодневное славословие. Судейские к нему тут же подбежали всей гурьбой и, отпихивая друг друга, подхватили судья под локти, помогая ему подниматься по длинной мраморной лестнице.
— Стоять! — вдруг раздался зычный голос, которому сразу же хотелось подчиниться. — Стоять, я сказал! Для глухих говорю?
Кто-то из судейских обернулся, чтобы посмотреть на этого самоуверенного наглеца. А как еще можно было назвать глупца, что смел так кричать при высочайшей особе самого губернского судьи, его высокопревосходительства Победоносцева? Только глупцом и наглецом назвать и можно! Лучше даже смертником! Сейчас только Его Высокопревосходительство повернется…
У самого начала лестницы стояло пятеро всадников, одетых в горские черкески, мохнатые черные папахи и высокие шапки. На поясах изогнутые шашки, а к седлу приторочены длинные ружья. Обликом — бородатые, загорелые — тоже напоминали скорее жителей гор, чем местных.
— Что еще там такое? — недовольно заворчал судья, поворачиваясь всей тушей. — Кому там язык укоротить? А ну позвать сюда жандармов! Пусть спустят шкуру с этих абреков.
Кто-то из судейских вприпрыжку бросился бежать за жандармами, что всегда отирались возле здания губернского суда.
Всадники тем временем спешились, легко спрыгивая со своих коней. Первый, высокий мужчина с жестким волевым лицом, подскочил к судье, который продолжал грозно хмуриться и сверлить глазами наглецов.
— Гражданин губернский судья Евгений Александрович Победоносцев? — требовательно спросил мужчина, держа в руке какой-то список с фамилиями. — Не слышу ответа⁈
Стоящий рядом судейский, неказистый мужичонка с проплешиной на голове и хитрым выражением лица, негромко прошептал:
— Это Его Высокопревосходительство Евгений Александрович Победоносцев, собственной персоной.
Подошедшие сзади казаки оттеснили судейских и крепко схватили судья за руки, отчего тот чуть не задохнулся от возмущения. Затрясся весь, словно холодец. Захрипел, не в силах что-то выдавить из себя.
— Что… Да я вас… Это же… — сипел Победоносцев, пытаясь заорать. — Жандармы…Я губернский судья! — последнее он все же сумел четко выговорить. — Сам император… Губернский судья…
— Знаю, знаю, — скривился в угрожающей ухмылке казак, сминая список в кулаке. — Ты — губернский судья, а еще казнокрад, душегуб и содомит в, добавок! Задавить бы тебя, как клопа, прямо здесь, да закон не позволяет! Ведите его к остальным!
Судейские с такими ошарашенными лицами стояли, что казак не выдержал и рассмеялся. После, прищурив глаза, внимательно на них посмотрел, словно в душу каждому из них заглядывая.
— Смотрите у меня. Я вас, судейские душонки, насквозь вижу. Будете взятки брать, снова приду, — с угрозой проговорил он, показывая пальцем на металлическую бляху с волком у себя на груди. — Капитан Игнатьев, старший оперуполномоченный Департамента общественной безопасности, честь имею, — козырнул он.
Затем вскочил на коня…
-//-//-
В огромном кабинете за столом сидел, обхватив голову руками, смертельно уставший человек. Лицо у наместника Кавказского наместничества и по совместительству правителя Чечни и Дагестана имама Шамиля было, словно у покойника — серо-бледное с желтизной. Ещё больше пугали черные круги под глазами, напоминавшие глубокие провалы под глазами.
— Сдохнуть легче, чем свернуть все это, — тяжело выдохнул он и с силой растер руками лицо.
Ринат в последние недели, как вступил в права наместника огромной территории, чувствовал себя мифическим Сизифом, снова и снова пытавшимся вкатить на высокую гору здоровенный камень. Тот же всякий раз, когда он уже был близок к цели, вырывался и скатывался обратно, попутно разрушая все уже построенное. Большая часть его начинаний в промышленности, сельском хозяйстве, просвещении, науке вязли в каком-то непроходимом болоте из диких традиций, немыслимых обычаев и совершенно непонятных правил. Вроде бы что-то начнет получаться, обязательно случается какая-то неожиданность, от которой все отказывалось обратно.
— Б…ь! Словно кто-то здесь все на тормоз поставил, и время от времени давит на него. — Хм. Это ещё что за чудо такое с охренительным бланшем под глазом?
К его удивлению в самом углу кабинета, примостившись на краешке высокого кресла, сидел насупившийся Ислам, его младший сын, которого вместе с матерью и остальными детьми он забрал в свою новую резиденцию в Тифлисе. Его отпрыск вздыхал также тяжело, как и Ринат, стараясь не поворачиваться к нему лицом. Бочком сидел. Здоровенный синяк под глазом прятал.
— Что случилось? Рассказывай, — Ринат с радостью ухватился за возможность хоть не на долго отвлечься от своих проблем. — Иди, иди, что сидишь бука букой.
Тот с трагичным видом подошёл к столу и начал шмыгать носом. Пришлось приобнять его, чтобы немного приободрить.
—…Изя, гад, стукнул. Я его ногой пнул, а он стукнул рукой, — наконец, начал рассказывать Ислам, то и дело вытирая сопливый нос. — Говорит, что мне обрезали криво… — мальчишка рукой тычет на завязку портов. — И смеётся… Диденко… Ой! Эти, ты чего?
Согнувшийся в этот момент в три погибели, Ринат с трудом сдерживал свое ржание. Затыкал рот, щипал себя за руку, даже губу пытался кусать. С трудом терпел.
— Я его… Я убью его! Возьму твой пистолет и застрелю его, — распалялся маленький горец с горящими от обиды глазами. Руками показывал, как возьмёт пистолет и спустит курок. Даже выстрел озвучил — «пуф, пуф». — И шашкой…
Ринат уже сползал с кресла. Никакие щипки не помогали.
Б…ь! Межнационального конфликта ему вдобавок не хватало! Писюнами мериться вздумали! Сопляки! Оба же обрезанные! Охренеть! Не слышал ещё про такое. Ладно бы мерили у кого больше. А тут ведь с куний волос и того и у другого! Еще геноцид устройте по признаку отрезанности, б…ь! И смех и грех.
Этот случай «сделал» его день и все последовавшее за ним Ринат уже воспринимал гораздо проще, чем до этого. Вообще, на многое он стал немного по-другому смотреть. Похоже, чаще нужно с сыном общаться…
—…Кажется, я понял, в чем дело, — в его голову пришла довольно интересная идея по поводу всего происходящего. — Я же пру, как баран на закрытые ворота. Пытаюсь все тут поставить на дыбы. Привык у себя, когда все на задних лапках бегают. Здесь ничего так не работает.
Это же элементарно, б…ь, Ватсон! Нужно бить по обществу через ЛОМов, лидеров общественного мнения! Тут же без одобрительной отмашки авторитетных людей никто даже не почешется. Кавказское наместничество! Сицилия с ее коза нострой нервно курит в сторонке.
— Так… И где мне искать этих самых авторитетов? Кто-то ведь должен их знать.
Оказалось, знали. Главный полицмейстер Тифлиса, почесав плешивую макушку, с ходу назвал фамилии трех субъектов, находящихся «на карандаше» у полиции и контролировавших «темную» сторону целой губернии. Его торговый партнер, Исак «сдал» старейшину местной еврейской общины, слово которого было законом для большей части местных торговцев и кое-кого из промышленников. А еще были протопоп секты хлыстов, один предводитель дворянства, грузинский князь и «мутный» дедок от старообрядцев, за каждым из которых стояли сотни, а то и тысячи людей.
Всю эту разношерстную братию удалось собрать с превеликим трудом и лишь к поздней ночи. Многих сдергивали с постели, с жен и разного рода дам легкого поведения, с посиделок. От этого почти у всех были весьма испуганные лица. Не иначе решили, что новый наместник решил с арестов начать свое правление.
— Извиняться за столько внезапное приглашение не будут, ибо выполняю государственное повеление, — решительно и громко заговорил Ринат.
Взглядом окинул чуть более десятка, в разной степени одетых, человек, что сидели на стульях и смотрели на него, как зайцы на удава. Мол, уж не «жрать» ли ты нас собрался, мил государь⁈ Ярче всего этот самый вопрос был выражен у еврейского старейшины, видимо уже привыкшего к «беспределу» со стороны власти. Похоже решил, что сейчас его самого и всю его общину в очередной раз «разденут» с помощью чрезвычайных налогов. Нахохлившимся воробьем сидел и плотный купчина, затравленными глазами косившийся по сторонам. Потел так сильно, что тяжелый дух доходил и до Рината. Не в своей тарелке чувствовал себя даже предводитель дворянства, имевшей, по всей видимости, за собой немало грехов. Лишь двое сильно выделялись из всей этой компании — протопоп хлыстов[1] Келий и глава старообрядческой общины отце Гавриил. Первый зыркал на Рината с откровенным недоверием и презрением. Второй же просто сидел с совершенно отрешённым видом, словно простой дедок, на чай зашел. По его виду и не скажешь, что именно он контролировал старообрядческий банк, общинную кассу в 10, а то и 20 миллионов рублей, и щедро спонсировал проекты своих купцов[2].