ющую линию»[273]. Правда, в окончательном варианте циркуляра, отправленного 16 апреля рейхскомиссаром в Ровно, концовка этого документа была несколько смягчена: «Уже изданную полицейскими органами церковно-политическую направляющую линию заменить на собственные указания. Окончательное урегулирование последует в указе рейхсминистра занятых восточных территорий»[274].
Этот конфликт не был единственным. Взгляды полиции безопасности и РМО совпадали далеко не во всем. Так, в РСХА начали разрабатываться более долгосрочные послевоенные планы религиозной политики на Востоке. Уже 31 октября 1941 г. была издана секретная директива за подписью Гейдриха: «Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть Церкви или Церквей, что особенно относится к старшему поколению… я вижу большую политическую опасность, равно как и опасность в области мировоззрения, в том, что в настоящее время в восточные области необдуманно допускают священнослужителей всех вероисповеданий. Несомненно то, что стремящимся к религии массам оккупированных бывших советских областей надлежит снова дать какую-то форму религии. Возникает только вопрос: какую?.. То, что теперь уже во многих местах церкви с попами, связанными вероисповеданиями, открываются вновь и что этому даже способствуют германские органы власти, вызовет лишь религиозную реакцию, которая когда-нибудь… может оказаться таковой в политическом отношении и будет противостоять необходимому освобождению восточных областей. Поэтому крайне необходимо <…> позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого обучения, толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение „избранного богом народа“ в гетто и искоренение этого народа… не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки Православной Церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства. Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной… задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния. Эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях Церквей, зараженных еврейскими догматами»[275]. Тотальный расизм директивы не оставляет сомнения в судьбе православия в случае победы гитлеровской Германии. Его стали бы уничтожать, насаждая «новую религию», лишенную многих основных христианских догматов.
РМО подобными планами не занималось. Оно решало более конкретные задачи: «замирение» оккупированных территорий, эксплуатация их хозяйственного потенциала в интересах Третьего рейха, обеспечение поддержки местным населением германской администрации и т. п. Поэтому большое значение придавалось пропагандистской деятельности, и в связи с этим очень заманчивым казалось использовать религиозные чувства населения. Именно РМО и ее отличавшиеся значительной самостоятельностью рейхскомиссары с конца 1941 г. в наибольшей степени определяли практическую церковную политику германских органов власти на Украине, в Белоруссии и Прибалтике.
Сразу же после выхода августовских и сентябрьских директив Гитлера работники РМО занялись с их учетом дальнейшей выработкой детальной директивной линии в церковном вопросе. Возглавлявший группу религиозной политики К. Розенфельдер съездил в Ригу и Ковно, чтобы на месте познакомиться с ситуацией, и 7 октября 1941 г. представил свои «Предложения о церковной политике в Остланде»: «1) Осторожность по отношению к эмигрантской Церкви. 2) По возможности препятствовать Православной Церкви в России превратить Московский Патриархат в общецерковный центр на Востоке. Поддержка образования автокефальных Церквей в отдельных рейхскомиссариатах. 3) Насколько возможно быстро удалить из Остланда представителя Московской Церкви в Остланде экзарха Сергия, чтобы совершенно исключить влияние русского народа… 4) Пресечение на восточных территориях любой католической акции, преследующей цель католизации России… 5) Православной Церкви также может касаться точка зрения о необходимости органам власти рейха по возможности менее активно участвовать в церковной жизни. Следует по мере сил незаметно обеспечивать курс, доставляющий меньше трудностей рейху. 6) Необходимо как можно скорее создать ясную направляющую линию обращения с Православной Церковью… При сильном влиянии, которое Церковь на Востоке повсеместно оказывает или будет оказывать на народ, каждое ошибочное мероприятие и любые неединообразные действия различных ведомств имеют вредные последствия для рейха»[276].
Здесь очевиден осторожный подход, без грубого силового вмешательства в церковную жизнь, которое было так характерно для органов полиции безопасности и СД. Предложения Розенфельдера легли в основу нескольких документов, разработанных в РМО.
В своих показаниях 16 октября 1946 г. на Нюрнбергском процессе А. Розенберг заявил: «…После вступления немецких войск на восточные территории, армия по собственной инициативе даровала свободу богослужений; и когда я был сделан министром восточных областей, я легально санкционировал эту практику, издав специальный указ о „Свободе церкви“ в конце декабря 1941 г.»[277]. Такой указ действительно был составлен А. Розенбергом, но из-за противодействия влиятельных противников, прежде всего М. Бормана и лично А. Гитлера, он никогда не издавался. Один из руководящих работников Министерства восточных территорий 25 октября 1943 г. в секретной записке указывал: «После переговоров, длившихся в течение месяцев, все же было решено не провозглашать свободу религии торжественным образом, но сделать это как можно тише»[278].
Правда, это свидетельство также не совсем точное. Разработка в РМО основополагающего закона о религиозной свободе на занятых восточных территориях началась в октябре 1941 г. Подготовкой его занимались два главных отдела: центрального управления (I) и политики (II). Новый закон был рассчитан на большой пропагандистский эффект. Поэтому в первой же его статье намечалось торжественно провозгласить полную свободу религиозной веры для всех жителей, в противовес советской власти, которая до начала войны преследовала Церковь. Согласно служебной заметке II главного отдела 25 ноября 1941 г. с самого начала планировалось, что в законе речь будет идти только об общих формальных рамках регулирования религиозных занятий, а механизм этого регулирования найдет отражение в особых распоряжениях рейхскомиссаров[279]. Первый проект закона был готов в конце октября — начале ноября 1941 г.
В дальнейшем он неоднократно перерабатывался в рамках РМО с учетом мнения различных отделов. Например, как говорилось в служебной заметке от 17 декабря 1941 г. руководитель общего отдела министериалдиректор Рунте в то время полагал, что религиозную свободу надо провозгласить не в самом тексте закона, а в специальном предисловии[280]. Он безуспешно пытался убедить в этом и министра.
8 января 1941 г. после обсуждения текстов Розенбергом с Рунте были составлены не только очередной вариант закона, но и первый проект прилагаемых к нему разъяснительных распоряжений рейхскомиссаров. Их переслали во II главный отдел как основное подразделение, которому было поручено ведение дела для окончательной доработки. Оба документа министр хотел взять с собой 12 января для утверждения в ставке фюрера. Состоялось ли их обсуждение, не ясно, но новый доклад у Гитлера об этих проектах был намечен на 13 февраля.
27 января под председательством генерального консула Бройтигама прошли межведомственные переговоры о законе, на которых был выработан его точный текст, одобренный министром. После этого в текст, согласно служебной заметке от 10 февраля 1942 г., «в принципе не могли быть внесены изменения»[281]. «Окончательный» проект был значительно сокращен. Из закона убрали все, что говорило о регулировании религиозной жизни германскими властями и, таким образом, могло снизить пропагандистский эффект.
Оставшийся текст гласил: «1. На занятых восточных территориях всем жителям гарантирована свобода религиозной веры. 2. Лица одинаковой религиозной веры получают право объединяться в религиозные сообщества верующих. 3. Предписания по проведению [указа] будут изданы рейхсминистром занятых восточных территорий»[282].
Относительно же разъяснительных распоряжений к закону от имени рейхскомиссаров даже внутри РМО существовали серьезные разногласия. Они получились очень обширными (21 параграф) и чрезмерно детальными, тщательно регулируя и регламентируя все виды деятельности религиозных организаций и само их существование. В своем отзыве по поводу распоряжений от 13 февраля Рунте писал, что они издаются слишком рано и позднее их придется изменить: «Представление, которое мы в настоящее время имеем о религиозных объединениях на занятых восточных территориях, еще очень неполное. Разъяснения еще содержат некоторые сомнительные моменты, которые станут ясными только после получения практического опыта… Нужно избежать того, чтобы пропагандистский эффект, который будет достигнут законом о свободе религиозной веры, не был уничтожен этими разъяснениями, на практике сильно ограничивающими сам закон многими обязательными условиями… Эту правовую ситуацию можно на несколько месяцев оставить в подвешенном состоянии. После получения сведений, которые будут собраны заданное время, можно издать разъяснения, относительно неуязвимые для критики»