Митр. Серафим старался смягчить удары, обрушившиеся на чешское духовенство его епархии. Во многих его проповедях и посланиях военных лет содержались призывы к прекращению человеконенавистнических отношений, кровопролития и мировой войны. В сентябре 1943 г. митрополит предписал духовенству епархии во время богослужений произносить на ектениях следующие прошения — на великой ектение: «О еже искорените вся зависти, рвения, гневы и братоненавидения, и вся прочая страсти в нас обретающиеся, из них же истекают вся крамолы, раздоры же и нестроения, и кровопролития ныне сущия, Господу помолимся», а на сугубой ектение: «Еще молимся о еже утолити вся крамолы, нестроения, раздоры же и кровопролитныя брани, грех ради наших сущия, и прекратите вскоре брань, и мир всему миру даровати, скоро услыши и милостивно помилуй»[542].
Репрессии, подобные тем, что были в протекторате, на православных священников в Германии не обрушились, и в этом заключалась немалая заслуга митрополита, умевшего нейтрализовать враждебные акции нацистских ведомств. В уже цитированном нами докладе на епархиальном собрании 1946 г. митр. Серафим отмечал: «Но несмотря на все трудности, препятствия, ограничения и запрещения мне удалось сохранить целость нашей епархии, удалось даже расширить духовное окормление многочисленных верующих, увеличить число приходов, мест, где совершались богослужения и т. д. Удалось мне также с успехом защитить интересы духовенства и приходов. Недруги мои утверждают, что я имел некоторые успехи потому, что якобы был членом партии и сотрудничал с гестапо. Это, конечно, клевета. Я никогда не был ни членом, ни кандидатом партии. А если бы я работал в единении с гестапо или был бы ее послушным орудием, тогда результаты моего управления были бы совершенно иные, именно отрицательные. Ведь общеизвестна антихристианская и, в частности, антицерковная политика национал-социалистического режима». Митр. Серафим указал две важные причины «сравнительно спокойных» условий существования епархии: «…в правительственных кругах рассматривали православие как иностранное вероисповедание и, чтобы не обидеть болгарских и румынских союзников, с нами обращались более осторожно. Представитель Церковного министерства часто говорил нам: „Ваше счастье, что вашу Церковь считают иностранным исповеданием“ …референт по делам Православной Церкви в Церковном министерстве [Гаугг] относился к нам крайне сочувственно и благожелательно, живо интересовался православием и защищал нас не только в Церковном министерстве, но и в других правительственных учреждениях. За это его не любили в „Аусвертигес Амт“ и прямо ненавидели в Восточном министерстве»[543].
В то же время митрополит отметил, что другие инстанции, прежде всего центральное руководство НСДАП, все же наносили многочисленные удары. В частности, именно эта инстанция провалила план открытия богословского института, не дала своего согласия на отпуск свечей для православных храмов и т. д. Действительно, трудностей было много. Так, в марте 1942 г. гестапо своим запрещением сорвало подготовленное богослужение в Нюрнберге настоятеля мюнхенского прихода игумена Александра (Ловчего). А 17 ноября 1942 г. митр. Серафим сообщил последнему, что он впредь не сможет присылать ни вина, ни муки, так как не получает их от властей, отправленные же до сих пор в Мюнхен посылки были все нелегальными. Владыка предложил обратиться к прихожанам с просьбой обеспечить доставку муки через их хлебные карточки. Из-за нехватки свечей в мюнхенской церкви с апреля 1943 г. их стали разрезать пополам. 6 марта 1944 г. митрополит разослал указ всем настоятелям и церковным старостам епархии об отсутствии всяких надежд на получение свечей «до окончания войны» и предложил ввести так называемую «общую свечу» с прекращением продажи индивидуальных, что и пришлось делать в большинстве храмов. Кроме того, власти требовали сдачи приходами колоколов и других металлических предметов в ходе «мобилизации металла» для нужд войны. Об этом, в частности, говорилось в письме РКМ на имя митр. Серафима от 1 октября 1942 г.[544]
В качестве одного из примеров ограничений со стороны властей можно привести ситуацию со священниками-беженцами из России. Многие из них обращались с просьбами разрешить совершать богослужения в храмах епархии. Митрополит охотно позволял это и лишь просил в январе 1944 г. таких священников подавать письменные прошения с кратким жизнеописанием и копиями документов, удостоверяющих священный сан. Но 8 сентября митрополит был вынужден сообщить духовенству, что согласно разъяснению РКМ назначение беженцев на должность сверхштатных священников при храмах епархии может происходить «исключительно с согласия германского правительства»[545]. Впрочем, это указание властей мало выполнялось.
Совместная пастырская работа в трудных военных условиях способствовала сглаживанию былых расхождений. Архимандрит Иоанн в своей книге отмечал: «Война смягчила атмосферу наших юрисдикционных расхождений. Этому в значительной мере способствовали пастыри, прибывшие из России и Прибалтики… Огонь, падавший на нас, сжег солому юрисдикционных делений. Митрополит Серафим также не обострял этих делений и делал что мог для их смягчения». Действительно, 13 ноября 1943 г. настоятелем кафедрального Воскресенского собора в Берлине был назначен бывший протоиерей автономной Украинской Церкви из Киева А. Рымаренко, с которым у архимандрита Иоанна установились «самые лучшие, братские отношения». А 24 августа 1944 г. митр Серафим поручил исполнять обязанности настоятеля церкви в Вене служившему прежде в Прибалтийском экзархате Московском Патриархии протопресвитеру В. Виноградову. В целях же избежания конфликтов на национальной почве митрополит учредил в июле 1944 г. «Администратуру православных украинских приходов Германской епархии», назначив администратором протоиерея Л. Воронюка[546], в ведении которого находилось как минимум 9 украинских общин.
Число православных приходов на территории Германии росло удивительно быстро. В конце 1941 г. их насчитывалось 15, а затем за 3 года общее количество приходов и мест, где постоянно совершались богослужения, увеличилось более чем в 5 раз. Иногда, в редких случаях, местные власти даже передавали епархии церковные здания. Так, 20 июня 1941 г. правительственный президент Потсдама заключил договор с митрополитом Серафимом о предоставлении ему для использования здания много лет не функционировавшей старинной русской церкви св. Александра Невского в колонии Александровка. 14 августа 1941 г. состоялся официальный акт передачи храма приходу в Берлине. В дальнейшем в Потсдаме была образована своя община и назначен постоянный священник — православный немец Павел Гекке. Интересно, что именно этот священник 20 ноября 1943 г. в берлинском храме Св. Владимира впервые отслужил всю литургию с песнопениями на немецком языке, причем были использованы старинные григорианские мелодии. На ней присутствовало много как православных, так и инославных немцев[547].
Другой подобный случай произошел в Вене, где рейхсштатгальтер после многочисленных ходатайств передал православной общине здание бывшей русской посольской церкви. 13 августа 1942 г. РКМ известило рейхсштатгальтера, что МИД и РСХА не возражают против этого акта. Формальная передача храма состоялась 15 мая 1943 г. И уже 23 мая митр. Серафим освятил его[548]. А 24 марта 1943 г. Баварское министерство просвещения и церковных дел отправило письмо с предложением «русскому священству в Мюнхене» взять на себя обслуживание греческой церкви в этом городе. Храм был закрыт в 1941 г., после нападения Германии на Грецию. Церковь с согласия греческой колонии была в апреле передана русскому приходу, чтобы в ней совершались службы для всех православных жителей города. Первое богослужение состоялось 22/23 мая при значительном стечении верующих[549].
Но неизмеримо большее количество новых церквей и молитвенных помещений возникало «на пустом месте» стараниями быстро растущего численно русского населения. Первоначально речь могла идти только о тех германских городах, где работали переселившиеся из Франции русские эмигранты. В газете «Новое слово» от 7 декабря 1941 г. говорилось, что назначенный в Ганновер свящ. Аркадий Моисеев, после того как весной 1941 г. он уже провел в этом городе православную пасхальную службу, снова принялся за церковные богослужения в специальном бараке сталелитейного завода. Действительно, дирекция этого предприятия предоставила помещение для проведения православных служб, и в январе 1942 г. в Ганновере был образован самостоятельный приход[550].
10 апреля 1942 г. в Людвигсхафене состоялось собрание русских эмигрантов, работавших на местной фабрике, которое постановило образовать приход и избрало церковный совет. 5 августа митрополит сообщил об этом РКМ, прося соответствующего разрешения, которое последовало 12 сентября. В октябрьском номере епархиального журнала сообщалось: «Сейчас там 600 православных, они обратились к Его Высокопреосвященству с просьбой об открытии самостоятельного прихода. Исполняющим должность настоятеля согласно ходатайству прихожан назначен священник Георгий Щербин. Его рукоположение во священника было 7/20 сентября в Берлинском соборе». В дальнейшем в устроенном и освященном на Кайзер-Вильгельм-штрассе храме богослужения проводились регулярно по субботам и воскресеньям[551].
Также в сентябре — октябре 1942 г. был устроен приход Грауденцской церкви, для которой митрополит назначил постоянного священника. К апрелю 1943 г. организовались православные общины в Мангейме и Христианштадте, и митрополит Серафим возбудил в РКМ ходатайство о прие