унылая, и притом насквозь лживая, жвачка для бездумно-счастливого «овечества» — вот за них-то и надо полечь, как за правду-истину!
Так перестановка всего лишь нескольких акцентов в душах высших руководителей страны и Армии привели к нелепым решениям и, в конечном счете, к гибели их самих и Отечества, которое они были призваны защищать. Сказанное относится именно к России, потому что она одна из всех вовлеченных в войну стран старалась все-таки до 2 марта 1917 года быть Святой Православной Русью, водимой Помазанником Божьим, а значит, и Божьим Благословением — пока народ был согласен принимать Его! Не случайно только Россия изо всех воюющих держав провозгласила в качестве одной из своих основных целей в войне освобождение Царьграда от османского ига и восстановление Православного Креста на Святой Софии в Константинополе! Этот крест, кстати, был уже отлит и хранился на борту флагмана русского Черноморского флота — линкора «Императрица Мария», затонувшего в 1915 году в результате таинственного взрыва, причина которого не разгадана до сих пор!
Другие-то страны все давно уже были в руках «князя мира сего», и действовали согласно обычным законам и обычному разуму этого мира. Самой близкой из них по духу к России была все же Германия — и по лежавшему в ее основе монархическому принципу, и по сохранившимся остаткам германского идеализма. Не зря германский Император Вильгельм II, искренне верующий христианин, повелел изготовить две точные копии Священного Лабарума — знамени Святого Равноапостольного Царя Константина Великого с монограммой Иисуса Христа — одну из которых подарил римскому папе, а другую хранил в своей дворцовой часовне, откуда она была похищена неизвестными во время Ноябрьской революции в Германии в 1918 году! Поэтому погубить Россию и Германию враги Монархии и Христианства постарались вместе!
Атаман Краснов, как фронтовой, далекий от Ставки и ее интриг генерал, был свободен от февральского иудиного греха — поэтому Дух Божий благословлял и направлял его дела, подарив под его Атаманством последнее счастливое в ХХ веке лето Православному Тихому Дону. Невиданно богатый урожай, почти полное восстановление промышленности (в первую очередь — военной, оборонной), освобождение всей донской территории от врага — и выход на исконные рубежи грядущего наступления на Москву (где ты была в это время, Добровольческая армия?) — и это все при том, что настоящий, полноценный союз с немцами ему заключить так и не дали — сказалось резко отрицательное отношение к нему Добрармии и, конечно, «прогрессивного общественного мнения», резко вылезшего изо всех щелей и активизировавшегося сразу после ухода большевиков с донской земли. Что это было за мнение? Да включите любую программу TV — и узнаете.
Для подтверждения нашего мнения о положении на Дону и общей оценки положения дел на юге России вновь приведем отрывок из воспоминаний одного из основателей русской монархической Южной армии (союзницы Донской) — герцога Г.Н. Лейхтенбергского:
Был конец июля 1918 г. В Киеве, где я тогда проживал со своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство Гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начала возрождаться.
На Дону правил Атаман Краснов и там также нарождалась вооруженная сила и укрепились порядок и тишина.
На Кубани Добровольческая армия успешно боролась с большевиками и старалась всемерно увеличивать свои силы. На юге России, таким образом, создавалась широкая база для действий против Советской Москвы в будущем. Говорю: в будущем, потому что разнородные силы — Украину, Дон и Кубань — надо было еще координировать; теоретически координировать их было бы не трудно одной просто поставленной целью — борьбой с большевизмом, как с мировым злом и мировой опасностью, и восстановлением России. Теоретически большинство деятелей того времени это и понимали, но практически достигнуть соглашения в этом направлении было крайне нелегко: мировая война все еще продолжалась, и Россия, как таковая, выбыла из строя и превратилась в арену междоусобной войны и международных интересов.
На Украине господствовали немцы, и Гетман должен был с ними считаться при каждом своем шаге. Своей армии у него еще не было и неизвестно было, когда немцы разрешат таковую создать…
Добровольческая армия, выкинув лозунг: «верность союзникам до конца», всецело рассчитывала на их, союзников, помощь и, ставя патриотическим лозунгом: Единую, неделимую Россию, не желала признавать Украины, (лишь) поневоле считаясь с Доном и, что было хуже с практической, русской точки зрения, признавала немцев на Украине своими врагами и всячески это подчеркивала.
Один только Дон, своими собственными силами избавившийся в то время от большевиков, не был связан политически ни с одной из боровшихся еще в то время в Европе коалиций и сохранял свою чисто-русскую независимость. Атаман Краснов мог, поэтому, со спокойной совестью искать материальной поддержки и у немцев, и у Союзников, поскольку и те, и другие пожелали бы помогать ему в борьбе против большевиков…
Вся относительная устойчивость положения на Дону рухнула в ноябре 18-го года — когда стало известно, что Кайзер Вильгельм II отрекся от престола и покинул страну. Это известие совершенно убило дух германского офицерства, и армия стала стремительно разлагаться, повторяя путь русской армии 17-го года, может быть, в чуть более цивилизованном варианте.
Ошеломленные переворотом в собственном тылу германские солдаты, как писал П.Н. Краснов, всего неделю назад грозным «Halt» останавливавшие толпы рабочих и солдат на Украине, покорно давали себя обезоруживать украинским крестьянам. Украинские большевики останавливали эшелоны со спешившей домой баварской кавалерийской дивизией, отбирали оружие и уводили из вагонов лошадей». В этой связи можно вспомнить и похожие строки из незабвенной «Белой Гвардии» Михаила Булгакова.
«А днем успокаивались, видели, как временами по…главной улице…проходил полк германских гусар. Ах, и полк же был!.. Лошади в эскадронах шли одна к одной, рослые, рыжие четырехвершковые лошади, и серо-голубые френчи сидели на шестистах всадниках, как чугунные мундиры их грузных германских вождей на памятниках города Берлина.
Увидав их, радовались и успокаивались и говорили далеким большевикам, злорадно скаля зубы из-за колючей приграничной проволоки:
— А ну, суньтесь!».
И вот теперь на Западе области Войска Донского возникла зияющая рана — дыра во фронте длиной в 600 километров, и закрыть ее было нечем.
После капитуляции Германии на Дон прибыли представители «союзных держав», поддерживавших концепцию единого командования Белыми армиями на Юге России, против чего категорически возражали генерал Краснов и назначенный им командующим Донской армией генерал Денисов.
26 декабря 1918 года на станции Торговая состоялось совещание генералов Краснова и Денисова с их штабами.
На этом совещании командующий Донской армией генерал Денисов и его начальник штаба генерал Поляков резко выступили против единого командования. В отличие от них, генерал Краснов согласился на подчинение генералу Деникину — при сохранении автономии Донской области и Законов Всевеликого Войска Донского.
«Вы подписываете себе и Войску смертный приговор» — сказал Атаману генерал Денисов.
Благодарность западных «союзников»
А помощь от западных «союзников» так и не поступала. На Дон неумолимо надвигалась катастрофа. В это самое тяжелое время 1919 года, когда Атаман Краснов тщетно молил генерала Деникина и антантовских «союзников» о помощи, к нему прибыл с чрезвычайными полномочиями начальник французской военной миссии капитан Фукэ. Этот «милый» человек предъявил Донскому Атаману — в качестве предварительных условий любой союзнической помощи — форменный ультиматум следующего содержания:
«Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фукэ, с одной стороны, и Донской Атаман, председатель Совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:
1.Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.
2.Как высшую над собою власть в воинском, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франшэ д`Эсперэ.
3.Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фукэ все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фукэ.
4.Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец» (имеется в виду Донбасс — В.А.), где бы они не находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-типроцентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…»
Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фукэ.
— Это все? — спросил он возмущенным тоном.
— Все, — ответил Фукэ. Без этого Вы не получите ни одного солдата.
— Так вот она, так долго и так страстно ожидаемая помощь союзников, вот она пришла, наконец…
Ну, что скажете, дорогие читатели? Вы, может быть, ждали (или все еще ждете — даже сейчас! — чего-то иного?).
А Донской фронт остался без резервов. Позади никого нет, а когда позади никого нет — жутко становится на фронте…
Если бы «союзники» действительно пришли помогать, разве было бы так? Невольно напрашивалось сравнение с немцами. Как быстро подавались чести корпуса генерала фон Кнерцера в апреле и в мае 18-го. Не успеешь оглянуться, как уже низкие серые каски торчат перед носом оторопевшего «товарища» и слышны грозные окрики: «halt» и «ausgeschlossen». А ведь это были враги! Если враги так торопились помочь Атаману, как должны были спешить друзья!