– Отец, ты же знаешь, что это не так, – Аристарх поднялся и, гордо расправив плечи, посмотрел на отца.
– Знаю, знаю, успокойся, – махнул ему смущенно рукой Николай Степанович, но все же добавил, словно оправдываясь: – Старший у меня военный, скоро уж в отставку на пенсию, а средний авиаэлектронщик.
– Простите, но сколько же вам лет, если в 1951 году вы уже были старшим лейтенантом? – вклинился в разговор Тамерлан, желая избавить Аристарха от неприятной темы.
– Да уже восемьдесят шесть, – с гордостью усмехнулся Николай Степанович.
– Не может быть! – искренне восхитился Тамерлан. – Вы выглядите не старше семидесяти, да и выправка у вас – любой пятидесятилетний позавидует.
– Что есть, то есть. Я, молодой человек, долгие годы серьезно занимался спортом, да и сейчас стараюсь по мере сил и возраста. – Николай Степанович довольно улыбнулся и выпрямился в кресле, расправив плечи. – Что ж, а теперь предлагаю поехать к Леле и передать ей крест, – глубоким, хорошо поставленным голосом проговорил Николай Степанович, энергично поднимаясь из кресла.
Эпилог
Леля Артемьева, Елена Александровна, умерла спустя три дня после возвращения реликвии.
Когда Николай Степанович вошел в палату и взглянул на лежащую на кровати маленькую, худую, изможденную болезнью женщину, он не смог узнать в ней свою давнюю знакомую. Все эти годы она оставалась в его памяти румяной ясноглазой девушкой с веселыми светло-русыми кудряшками у висков, в белых носочках и пестром ситцевом платьице. Лежащее перед ним изможденное болезнью тело не имело с той девочкой ничего общего. Николай Степанович сглотнул набежавшие слезы и глухо проговорил:
– Здравствуйте, Леля. Я старший лейтенант Алексеев, вы помните меня? Я принес вам крест Иоанна Кронштадтского.
Но Леля его не узнала, точнее, она его даже не видела. Она видела лишь большой золотой крест, заслонивший собой для нее весь мир. Она протянула к нему худые дрожащие руки, сжала его крепко, до боли, и по щекам ее потекли крупные слезы. Слезы облегчения, счастья, освобождения.
– Он вернулся, – прошептала она, тихо прикрывая глаза. – Одень его на меня, – велела она едва слышно дочери и больше уже не открывала глаз и ни с кем не говорила, погрузившись глубоко в себя, что-то нашептывая едва слышно и сжимая все крепче крест.
На следующий день она велела Зое Борисовне собрать всех родственников и торжественно передала им обретенное сокровище.
Молодое поколение не могло оценить значения происшедшего у них на глазах, а потому скучно и с легкой брезгливостью наблюдало за едва живой старухой. Но двоюродные сестры и братья Елены Александровны, те, что еще были живы, осознали смысл происходящего и, приняв из рук умирающей тетки крест, слезно простились с ней и простили ее, и она простила их.
Тамерлану, который присутствовал по просьбе Зои Борисовны для моральной поддержки, показалось, что у этих людей все же пробудилась совесть и им стало по-настоящему стыдно за свой давний бессердечный поступок и за многолетнее равнодушие. Впрочем, он мог и ошибаться.
И хотя примирение Елены Александровны с родственниками состоялось, Зоя Борисовна простить их за сломанную жизнь матери не смогла и, покинув хоспис под руку с Тамерланом, ни разу больше не встречалась ни с одним из них.
Когда вечером они сидели в гостиной за чаем, Зоя Борисовна обратилась к Тамерлану с просьбой:
– Мальчик мой, я хочу вас попросить об одном одолжении.
– Конечно, – горячо откликнулся Тамерлан, все еще испытывающий чувство вины перед бывшей клиенткой за переход во времени и психбольницу, а еще щемящую, глубокую жалость из-за ее несложившейся по чужой вине жизни.
– Я хочу, чтобы после моей смерти и эта квартира, и все, что у меня есть, перешло к вам, – четко и решительно проговорила Зоя Борисовна.
– Да нет, что вы, – замотал головой смущенный Тамерлан. – У вас есть родственники, пусть им и…
– У меня нет родственников, – категорично прервала его Зоя Борисовна. – Я одинокий человек, а вы за время нашего короткого знакомства сделали для меня, – тут голос ее дрогнул, – невероятное. Вы позволили моей маме спокойно покинуть этот мир, избавили меня от многолетнего кошмара. И не надо говорить, что вы тут ни при чем, – поднимая вверх руку, чтобы предупредить возражения, проговорила Зоя Борисовна. – Я прошу вас об одолжении. Сейчас приедут нотариус и двое моих самых близких друзей, которые в случае исков со стороны моих родственников подтвердят твердость моих намерений. Вы их обоих знаете, это Нина Константиновна и Иван Алексеевич. И еще. Я хочу, чтобы вы знали: мое завещание не накладывает на вас никаких обязательств. Вы не обязаны меня регулярно навещать и вообще поддерживать со мной отношения, ухаживать в случае болезни, заниматься моими похоронами. Все, о чем я вас прошу, – это принять в качестве наследства после смерти мое имущество.
Тамерлан сидел, онемев и не зная, как реагировать на подобное предложение. Его мучили сомнения, неуверенность в порядочности подобного поступка, мнение родственников Зои Борисовны и ее друзей, а еще – возможные возражения его мамы. И сомнение в праве на чужое добро. Да и вообще, они едва знакомы.
– Тамерлан, дорогой мой, – видя его колебания, ласковым голосом проговорила Зоя Борисовна, – вы окажете мне огромную услугу, если согласитесь. Вы знаете историю нашей семьи лучше, чем кто-либо другой, а значит, уже намного ближе мне, чем все мои так называемые родственники. Я никогда в жизни не прощу их за прошлое. Никогда. Мои друзья, самые близкие мне люди, так же немолоды, как и я. Оставлять квартиру кошачьему приюту или государству мне бы не хотелось. Выручайте, умоляю. А если вы будете столь любезны, что согласитесь изредка навещать меня по-дружески, буду только рада. Единственное, чего бы мне не хотелось, это быть вам в тягость. Вы молодой человек, живите своей жизнью. Я не нуждаюсь в уходе, у меня достаточно средств к существованию, даже домработница имеется. Соглашайтесь!
И Тамерлан согласился. Но его дружба с Зоей Борисовной окрепла вовсе не из-за наследства, а просто потому, что они были симпатичны друг другу. И Тамерлан еще долгие годы навещал пожилую даму, сначала один, а впоследствии и с женой.
Практика Тамерлана процветала, эта история помогла ему набраться житейского опыта, укрепила жизненные принципы и оградила от многих ошибок в дальнейшем, связанных с выбором между выгодой и совестью.
Таисия Конопелькина по-прежнему работает в редакции журнала, осенью ее повысили до заведующей музыкальной редакцией. Это событие свершилось как раз накануне ее свадьбы. Все лето они с Никитой провели вместе. Тасина мама, познакомившись с новым другом дочери, сперва прониклась к нему искренней симпатией, а когда узнала о его родстве с бывшим мужем, отнеслась к известию спокойно. Анна Аркадьевна хотя и не вышла больше замуж, но с годами простила бывшего мужа и полностью отдалась любви к дочери. Не будучи человеком эгоистичным и искренне желая счастья Таисии, она решила, что в состоянии смириться с причудливым поворотом судьбы, и если Никита сделает ее дочь счастливой, это компенсирует ее собственную несложившуюся женскую судьбу. Конечно, Анна Аркадьевна не стала делиться с Таисией всеми тонкостями своих переживаний, чем очень ободрила дочь и позволила ей полностью отдаться неожиданному счастью. Таисия и правда ни на что не рассчитывала, а потому безмерно удивилась, когда в начале сентября Никита явился на встречу с огромным букетом роз и поздравил ее с первым юбилеем – сто дней знакомства. А после романтического ужина случился их первый поцелуй. А уже через месяц счастливые влюбленные подавали заявление в загс.
От Дворца бракосочетания они отказались, Никита – по причине излишней помпезности, а Таисия потому, что срок ожидания регистрации там гораздо дольше, чем в районном загсе. Ждать она боялась из почти суеверного ужаса – а вдруг жених очнется от необъяснимого наваждения и передумает жениться. Ей все еще не верилось, что такой неотразимый мужчина, как Никита, мог влюбиться в такую невыразительную девушку, как она, даже несмотря на ее неожиданное, но впечатляющее похудение. Уверения Тамерлана, что они по всем позициям созданы друг для друга и все мыслимые и немыслимые гороскопы, гадания и сканирования это подтверждают, ей не помогали. На свадьбе Тамерлан был свидетелем со стороны невесты.
Мария Семизерова, оправившись от пережитого стресса, проводила в Петербург родителей и отправилась к мужу в Израиль. Они помирились, Мария, как обещала себе, попросила прощения у Ильи за их испорченную семейную жизнь. И хотя муж так и не смог победить болезнь, Маша была с ним до последнего, поддерживая и утешая. До рождения сына он не дожил двух месяцев. Родители Ильи Машу искренне полюбили, всячески заботятся и о ней и о внуке. Ирину Семизерову они наказали, урезав содержание и введя контроль выделяемых ей средств. Теперь они лично оплачивают ее квартиру, обучение старшего внука, приобретают ему все необходимое, так что свободных денег у дамы совершенно не остается. Она отошла от светской жизни и, по слухам, приступила к поискам работы. Для избалованной светской львицы это послужило серьезным уроком. На большее Семизеровы не решились из-за внука.
Дмитрий Киселёв, жертва необузданных амбиций своего бывшего спонсора, уехал куда-то в провинцию, нашел там нового покровителя и готовится к триумфальному возвращению в Москву, о чем сообщил лично Таисии с просьбой отнестись к нему помягче в память об их старом знакомстве. Прочтя электронное письмо, Таисия едва не расхохоталась.
Нина Константиновна Приклонская энергично избавляется от залежей хлама, причем делает это легко и безжалостно. Тамерлан, с благословения Зои Борисовны, провел в ее квартире особый ритуал, так что теперь все, что притягивалось в нее как магнитом так же легко оттуда исторгается.
Генералу Трубникову Тамерлан помог избавиться от старой эмоциональной зависимости. Он по-прежнему считает себя лучшим другом Зои Борисовны, но из их отношений ушла горечь. Иван Алексеевич смог наконец осознать, что глубоко и искренне любит свою жену и теперь всячески старается компенсировать ей годы, проведенные в мечтах о другой женщине, наслаждается текущим моментом, учится быть счастливым здесь и сейчас.