– Я тоже понимаю, что у нового учения должна быть прочная структура. Но оно не должно стать одной из тех религий, что призваны хранить порядок среди людей. Вы же записали все Его иносказания так, как помнят их Симон Петр и другие?
Они утвердительно кивнули.
– По-моему, все они об одном и том же: человек самостоятелен и несет ответственность. Не существует никакой гарантии приблизиться к Богу, даже если следуешь всем законам и правилам. Все может пойти вопреки ожиданиям. Вспомните о блудном сыне и о слугах, получающих одинаковую плату, даже если кто-то из них работал всего час, а кто-то целый день.
Варнава наклонился к ней и с издевкой и иронией произнес:
– А ты возьмешься записать все Его метафоры по памяти?
– Я попытаюсь.
Они развели вино водой и сделали по глотку. Вино нагревалось даже в тени беседки.
Павел промолвил:
– Что же, по твоему мнению, самое важное в Его учении?
– Смирение и прощение, то, о чем мы говорили вчера. Нужно начать с себя, признать свой страх и эгоизм и, опечалившись об этом, простить себя самого. Если это получится, то уже не придется возлагать вину на других людей.
– Об этом ты и прежде говорила, и я думаю, ты права, – согласился Павел. – Но это непросто, почти невозможно. Как можно смириться со злом, которое мы причинили кому-то?
– С Божьей помощью, – ответил Варнава.
– Да. И с верой в себя, в Царствие Небесное внутри себя, – добавила Мария.
Симон Петр покачал головой:
– Царствие Небесное внутри вас. Он часто это повторял, но я не понял.
Мария склонилась к Симону:
– Ты помнишь, как один из вас – мне кажется, это был Андрей – спросил Иисуса: где находится новое царство и скоро ли оно настанет? А Он ответил, что оно уже среди нас. Это правда, Симон, я так много думала об этом, о той любви между теми, кто следовал за ним.
Разговор прервался с приходом Леонидаса, закончившего работу в конторе.
– Я не помешал?
– Совсем нет, – ответил Павел. – Наоборот, быть может, ты поможешь нам разобраться.
Леонидас поприветствовал Варнаву, который быстро изложил суть беседы.
– Я полагаю, тебе известно, что думает Мария. Но нельзя создать религию без строгих правил и точных предписаний.
Леонидас покачал головой.
– Сложно, – сказал он. – Я ведь следовал за Иисусом в разное время и всем существом внимал Его речам. Это было поразительно, это переворачивало представления о мире. Возвращаясь домой, в Антиохию, я пытался принизить все это, объясняя помутнение моего ясного греческого рассудка под воздействием Eco авторитета.
Леонидас расхохотался и продолжил:
– Естественно, из этого ничего не вышло. Его слова пустили корни, возросли, словно горчичное дерево, о котором Он рассказывал. Для этого потребовалось время. Я не думаю, что Его учение можно усвоить как урок.
– Что же нам делать? – спросил Варнава, и лукавый взгляд его сменился иронической улыбкой.
– Вы делаете выбор, будто вас кто-то заставляет, – в свою очередь улыбнулся Леонидас. – Перед вами практически невыполнимая задача. Так уж мы, люди, устроены, что не можем думать, если у нас нет модели, нет образца. Мы неотвратимо возвращаемся к старым представлениям и чувствуем облегчение, когда считаем, что все поняли.
– Ты считаешь, можно по-новому смотреть даже на старое? – поинтересовался Варнава.
– Иисус делал так. Он обновил мир и поэтому стал нарушителем спокойствия. Я могу понять священников Иерусалима и их страх. Иисус был опасен для иудейской общины. Равновесие между Синедрионом и Римом хрупко, и они не могли рисковать.
Иудеи за столом в беседке затаили дыхание, но Леонидас как ни в чем не бывало говорил дальше:
– Просыпается дух времени, но у нас у всех большое наследие. У вас, иудеев, все ваши законы, у нас, греков, наша наивная вера в логику и разум. И последнее, но отнюдь не самое незначительное – это Рим с его непоколебимой верой в порядок и дисциплину.
Он ненадолго задумался.
– В этом мире правил, разума и дисциплины растет тоска человека по чудесам. Естественно, что все больше людей находит себя в восточных мистических вероучениях.
Все до сих пор сидели молча. Наконец, Леонидас примирительно взмахнул руками.
– Иногда я думаю, что Иисус пришел в мир слишком рано, что нескоро еще появятся те, кто будет способен Его понять. Те боги, которым мы поклоняемся, далеки от нас. Но Господь Иисус есть в каждом сердце, Он есть в жизни, хоть мы этого и не понимаем.
Лицо Павла озарила необычная для него улыбка:
– Ты забыл, что сам говорил о горчичном дереве.
Мария, как обычно, проводила гостей через сад к воротам. Под большой смоковницей Павел остановился:
– Те слова, которые Он сказал о матери и братьях, должны были обидеть даже тебя… ту, которую Он выбрал.
– Да, мне было больно – долго, пока не начались дожди. Тогда я впервые осознала и приняла то, что для Него не существует «избранных».
Мария крепко спала той ночью. Долгожданная прохлада наконец опустилась на город. Но проснулась женщина, как всегда еще до рассвета, и начала вспоминать.
Глава 28
Осень пришла в Капернаум, и холодные струи дождя хлестали озерную гладь.
Леонидас и Мария вели долгие беседы. С ними был и Симон Петр, переживающий за Учителя – из-за того, что Ему грозило, из-за Его мрачных слов о собственных страданиях, из-за Его усталости.
Друг Леонидаса был владельцем дома неподалеку от Вифсаиды, у реки. Он был сириец и все еще находился на римской военной службе, в Кесарии. Леонидас связался с ним и договорился об аренде.
Теперь у Марии с Иисусом появилось время для себя. Они много спали и смеялись над пышными перинами на римской кровати, среди которых можно было потеряться. Мария пересказывала ему свои сны.
– Мне часто снится море. Я иду на берег, стою там и смотрю на голубые просторы и чувствую себя очищенной.
– Как в пустыне. Там тоже все становится ясно.
Иисус улыбнулся ей. Мария знала, что Он наслаждается тишиной этого дома, стоящего на отшибе.
Шел дождь, тучи сгустились над домом и садом, и капли стучали по крыше. Иногда прояснялось, и бесцветное солнце озаряло отяжелевшие кроны деревьев. Иисус сидел на пороге, глядя, как впитывают влагу жаждущие поля и как на небе появляется радуга.
Однажды ночью Марии приснился кошмар. Она увидела Его покинутым, искалеченным и униженным, накрепко пригвожденным к стволу высокого дерева. В невыносимом отчаянии и холодном поту Мария проснулась. Хвала небесам, Он спал. Но следующей ночью, когда она громко вскрикнула во сне, Иисус проснулся, обнял ее и попросил рассказать, что она видела.
– Тьму, неестественную тьму над огромным городом. Землетрясение. А ты, ты наконец умер, освобожденный от мучений и пыток.
Но уже днем Он осторожно разбудил Марию. Сквозь слезы она рассказала о своем кошмаре, о Его унижениях, страшных муках и о собственном отчаянии. «Он должен утешить меня, должен сказать, что сны не имеют никакого значения», – думала Мария. Однако Иисус промолвил:
– Твои сны ведают больше, чем ты.
Она притихла и похолодела, Иисус набросил плед на ее плечи и обнял. Потом сказал:
– Мне сложно понять: как люди могут жить, не чувствуя собственную душу?
У Марии не было сил говорить, она прошептала:
– Способны ли мы на иное?
Чуть позже, за завтраком, Он говорил о своей матери. Ее влияние оказалось для Него самым большим искушением. Так просто, так просто быть хорошим сыном, стать плотником, как задумывали родители, и сделать мать счастливой, не доставлять ей беспокойства.
– Власть матери над ребенком велика, – сказал Он.
За столом стало тихо, было слышно, как все реже и реже стучат по крыше капли дождя. И как ветер проносится сквозь мокрую листву деревьев. Иисус распахнул ставни и улыбнулся солнцу.
– Мария, посмотри.
Они вышли в сад, рука об руку. В какое-то мгновение Мария почувствовала себя удивительно близкой Ему. Это ощущение длилось недолго, гнетущая тяжесть вновь завладела ее существом.
После обеда она мыла посуду и вдруг поняла, почему Иисус говорил о матери как об искушении. Не только мать искушала Его, но и она, Мария, женщина, которая Его любила.
Следующей ночью она спала спокойно. Выслушав ее рассказ утром, Он улыбнулся и сказал, что сны больше не нужны – они уже донесли послание. Она осмелилась спросить:
– Что ты имел в виду, когда сказал, что люди не чувствуют собственную душу?
– Ты сама знаешь. Душа человека, его ядро, от Бога. Оттуда исходит то, что я называю Его голосом.
– У каждого человека?
– Да. Но люди не слушают, они существуют отдельно от души.
– Они не осмеливаются. Они убеждены, что могут контролировать свою жизнь, – сказала Мария.
– Я это понял.
А потом он почти в отчаянии вымолвил:
– Я даже не представлял, сколько зла в людях, Мария.
День ото дня становилось теплее, поля зеленели, первые анемоны заалели в зеленой траве. Настала пора отправляться в путь. Ученики собрались вокруг Него. Они собирались в Тир. Возможно, именно страстное желание Марии попасть к морю повлияло на решение Иисуса.
Человек на пашне разбрасывал зерно. Иисус взглянул на Марию.
– Смотри. Пока пшеничное зерно не упадет в землю и не умрет, оно остается просто зерном. Но когда оно умрет, вырастет богатый колос.
Мария поняла, но Его слова не утешили ее. Иисус заметил это.
– Даже моя душа полнится страхом.
Воцарилась долгая тишина, а потом Он добавил:
– Вы все должны взять свой крест и следовать за мной.
В тот миг Мария поняла, почему во сне видела Иисуса пригвожденным к дереву. Он избрал для себя самую ужасную из смертей – распятие.
Левий посмотрел на Марию и заявил:
– Ты бледна и выглядишь усталой. Давайте остановимся и передохнем.
На склоне горы они отыскали ручей, и Саломея, добрая душа, дала Марии напиться и растерла ей руки. Бледная как полотно женщина сильно продрогла, и Иисус глядел на нее потемневшими от горя глазами.